Как и мое, подумала Барбаросса, сверля взглядом выпуклую металлическую пластину.
— Выкуси, Ржавый Хер!
Рассмеявшись, Барбаросса плюнула ему в забрало — плевок остался висеть на бронированной лицевой пластине. Ребячество, конечно, но она не сдержалась. Надо было выместить скапливающееся внутри напряжение.
Она уже трижды намечала момент, когда двинется к двери, чтобы взяться за замок, и трижды малодушно переносила срок. Пускай грохочущая повозка с глиняными горшками проедет мимо, пускай рыжеволосый увалень на кобыле отъедет подальше, пускай три хихикающие девицы, прячущие лица в передниках, отойдут хотя бы на три-четыре руты и тогда…
Ты просто тянешь время, сестрица Барби. Откладываешь исполнение плана, находя все новые и новые причины — как девица, которой ее ухажер предлагает засадить в жопу и которая хочет сберечь свою сральную дырку.
Ты не готова, Барби, и сама это знаешь. И то, что ты делаешь, больше напоминает авантюру, чем продуманную кражу. Ты не запаслась ни плащом, который можно будет потом сбросить в переулке, ни плотным омюсом, которым можно было бы прикрыть лицо. У тебя нет ни Финстерханда со свежими, натопленными из мертвецкого жира, свечами, ни хороших башмаков, подбитых каучуком, с беззвучным шагом. У тебя ни хера нет, кроме мешка, который ты украла по пути на рыбном рынке, чтобы спрятать свою добычу, да наглости, которой у тебя от рождения куда больше, чем уместится в этом самом мешке.
Если тебя сцапают, Бригелле, пожалуй, придется сочинить миннезанг в твою честь. Он будет называться «Самая тупая шлюха в Брокке».
Панди никогда не работала наспех, некстати вспомнила она. Многие в Унтерштадте считали ее лихой разбойницей, не задумывающейся о последствиях и сохраняющей жизнь только благодаря протекторату адских владык. Она и сама охотно поддерживала эту репутацию, нарочито выставляя себя лихой бретеркой и забиякой, не утруждающей себя сложными планами. Про нее даже говорили — быстрее, чем обнажает нож, Пандемия только скидывает штаны. Это тоже было правдой, но лишь частью правды, той, что предназначена для чужих глаз. Лишь некоторые ведьмы в Броккенбурге, которых она удостоила чести, приблизив к себе, знали — каждую свою выходку Панди готовила тщательно и хладнокровно, как мудрый старый скорпион.
Наметив нужный дом или лавку, она могла неделю вести за ним слежку, намечая подходы и пути отступления, планируя каждый шаг, выверяя детали до тех пор, пока план не станет изящен, как смертоносный узор адских чар. Панди нипочем бы не рискнула забраться в дом, который видела впервые в жизни, да еще при свете дня. Панди даже за все золото Броккенбурга не пошла бы на ограбление человека, которого не видела в глаза. Панди никогда не стала бы ввязываться в авантюру посреди Верхнего Миттельштадта. Панди не…
Заткнись, приказала себе Барбаросса, делая неглубокие быстрые вдохи, как на фехтовальной площадке. Такие вдохи помогали стереть ненужные мысли, переводя тело в режим изматывающего танца со рваным ритмом, перемежаемого свистом клинков, прочищая голову и разогревая мышцы.
Тебе нужно лишь полминуты. Подгадать момент, когда на улице будет поменьше народу, решительно подойти к двери, приложить руку к замку, произнести имя демона и отпереть дверь. Херня. Полминуты — и ты внутри, нужна только наглость, а наглости тебе всегда было не занимать.
Но Панди…
Барбароссе захотелось треснуть металлического истукана по забралу, чтоб хорошенько рассадить себе пальцы о его стальную морду-забрало.
Панди больше нет. Ты можешь сколь угодно представлять, будто она пала в неравном бою, с рапирой в одной руке и дагой в другой, что свела счеты с жизнью, окруженная врагами, бросившись вниз головой с башни, что превратилась в горсть пепла, попытавшись ограбить сами адские чертоги… В глубине души ты знаешь, что хитрая пизда Бригелла права.
Панди просто выросла. Стала большой девочкой. Совершив во славу Броккенбурга множество подвигов, вовремя сообразила, куда катится этот безумный блядский тарантас — и спрыгнула с него на полном ходу. Оказалась мудрее, чем думали про нее все прочие. Поняла основную заповедь. Тебе может повезти раз, тебе может повезти дважды, тебе может повезти чертовски много раз подряд, но лишь до тех пор, пока твои выходки забавляют адских сеньоров. Рано или поздно твой запас удачи закончится. И тогда старый добрый Брокк один-единственный раз клацнет своими древними дряхлыми зубами, раздавив тебя между ними, точно крошку. Не успеешь даже пернуть.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Панди многие считали обычной разбойницей, слишком взбалмошной, свободолюбивой и дерзкой, чтобы повзрослеть и примкнуть к ковену, на деле же она была мудрее и опытнее многих старших сук, заправляющих Большим Кругом. Куда умнее, чем про нее думали другие, потому и ушла вот так, молча, незаметно, как ночной вор, оставив без окончания восьмой миннезанг Бригеллы. Сейчас, должно быть, служит горничной где-нибудь в Лунценау, бросив попытки обуздать адские энергии, или ткет ковры в Бранд-Эрбисдорфе или…
Еще пять ударов сердца, прикинула Барбаросса.
Панди некого было оставлять за спиной. Своих учениц она легко отпускала в большое плавание, не считая нужным даже махнуть на прощанье платком. Она вообще не держала при себе платков. Как и прочих предметов, которые стесняли бы ей маневр, удерживая, точно якорь. Свободная как ветер, она сама выбирала курс и неслась на всех парусах — одержимая всеми демонами шхуна в бескрайнем адском океане.
У нее никогда не было никого вроде Котейшества.
Сердце отбило последний, пятый, удар.
Пора, приказала себе Барбаросса.
Больше всего она беспокоилась не из-за случайных глаз, а из-за замка. Слишком давно не практиковалась по этой части, замки же стараниями мастеров Броккенбурга неустанно совершенствовались. Большая часть из них все равно оставалась рухлядью, в которые вдохнута крохотная песчинка адских сил, но иногда можно было встретить чертовски неприятный сюрприз — как встретила его когда-то та чертовка, которую помянула Бригелла.
Глаукома, вспомнила она. Эту чертовку звали Глаукомой. Ловкая для своего возраста, с пальцами, которые, казалось, могут пройти даже через игольное ушко, она упражнялась в искусстве обчищать чужие дома с такой настойчивостью, будто вознамерилась стать не ведьмой, а самой прославленной воровкой в Броккенбурге. Нахватавшись у старших подруг обрывков самых разных наук, небесполезных в ее деле, она могла одним щелчком ногтя превратить амбарный замок в дохлую крысу или вытащить из прорезей дюймовый засов, не прикоснувшись к нему пальцем. Как-то раз она умудрилась отпереть двери запертого трактира и стащить оттуда несколько бочонков рома. Той же ночью весь Шабаш перепился до поросячьего визга, а Глаукому носили на руках, чествуя на все лады.
Но в конце концов она совершила ошибку. Сунулась в какую-то богатую адвокатскую контору в Верхнем Миттельштадте, прельщенная блеском несгораемых шкафов внутри. Самонадеянность сыграла с ней злую шутку. Демон, запиравший дверь, оказался совсем не так прост, как она вообразила, а с секретом, видимо, как раз на такой случай.
Глаукома выжила, но лишь чудом, а вот ее рука, которой она ковырялась в замке… Едва ли она сможет поковыряться ею хотя бы в собственной заднице. Рука превратилась в уродливый отросток, сплетенный из опаленных сухожилий, березовых веток, колючей проволоки и склизких щупалец, к тому же истекающий липкой бесцветной слизью. Глаукоме пришлось оставить обучение в Броккенбурге — как и многим другим излишне самоуверенным ее подругам, любившим пошалить с чужими замками.
Барбаросса не собиралась повторять ее ошибок.
Приникнув к двери, она не стала сразу прикасаться к стальной пластине замка, лишь щелкнула по нему ногтем. И почти тотчас ощутила, как за тонкой сталью заворочался крохотный клубок чар, распуская во все стороны тончайшие, состоящие из полупрозрачной меоноплазмы, щупальца.
В глубине души она ожидала подвоха. Назвав имя демона, Бригелла сама сунула ей ключ, отпирающий эту прелестную шкатулочку, но что, если ключ этот был миниатюрной бомбой, вложенной ей в руки?..
