— В смысле — верю ли я в загробную жизнь? — Штольц ухмыльнулся. — Не-ет… Мне, пожалуй, лучше оставаться атеистом. Такая уж неудобная профессия. Да и ты, брат, копаясь во всей этой гнуси, думаю, не слишком-то веришь во что-то там поднебесное. Потому как если кто-то там даже и есть, то до нас ему дела нет, — это точно. Вспомни, что ты рассказывал про все эти их груши для разрывания рта, про «испанский сапожок». Никто ведь не заставлял людишек придумывать эту мерзость — сами придумали. И удовольствие, надо полагать, при процедурах получали.
— Только не те, что примеривали «сапожок», — усмехнулся Макс.
— Это уж само собой. Я только хотел сказать, что помощи ждать глупо. Хоть оттуда, хоть оттуда. — Палец Штольца поочередно указал вверх и вниз. — Тут оно все. В полном боекомплекте. — Он стукнул себя в грудь. — Вот когда поймем это, тогда и перестанем сваливать все на призраков. И сами будем отвечать перед собственной совестью.
— Но совесть — она-то, голуба, откуда? Почему у одних есть, у других — нет?
— А я почем знаю? Не вбили, значит, должным образом в детстве.
— А может, это и есть то, что ты называешь помощью? Оттуда, значит, когда есть, и с другого конца, когда нет?..
Штольц открыл было рот, чтобы ответить, но Макс прервал дискуссию взмахом руки.
— Хватит. — Наклонившись, он достал из сумки замысловатую шкатулку. — Болтать можно до вечера, а у нас впереди еще уйма дел. Адская машинка практически готова. Я беру Лика и отправляюсь с визитом. Дювуа остается здесь, а Штольцу придется ехать к купчишкам.
— Опять я?
— Ты, братец, ты. Кто у нас на верфи ударно трудился? То-то!.. — Макс бережно уложил в шкатулку смертоносные брикеты. — Корабли, братцы! Вот что нам нужно! Кровь из носу, но пару надежных суденышек мы обязаны организовать в самое кратчайшее время! Этим ты, Штольц, и займешься. Как главный морской спец.
* * *
Цезарь Борджиа не ведал, каких опасных людей он собирается предать казни. Да он в это и не вдумывался. Смерть Рюма, успевшего стать первейшим помощником семейства Борджиа, разъярила не только Лукрецию, но и последнего из сыновей Александра Шестого. Цезарь Борджиа не был безумным деспотом, каковым нарекли его потомки, он попросту умел делить людей — на нужных и ненужных, достойных и недостойных. И то же самое с готовностью повторял на всех углах Никколо Макиавелли. Если ты червь, то и в душу твою незачем заглядывать. Политик обязан мыслить масштабно. И тот же Леонардо полезен, с какого боку к нему ни притронься, и двору и нации, а потому ни один волос не упадет с его золотой головы, пока у власти Борджиа. Личность всегда сумеет оценить личность, а серый монарх способен войти в историю лишь обилием смут и ничтожеств, приблизившихся к трону. Без твердой власти нет государства, а твердость — это прежде всего умение карать. Борджиа это умели, и нынешних чужаков, осмелившихся поднять руку на ревностного слугу папского трона, Цезарь заочно приговорил к лютой смерти. Иное решение ему просто не могло прийти в голову…
Конница, оснащенная легкими пушками на колесах, окружала поместье в Люпиго. Еще недавно здесь обитали люди Черного Кардинала, а уже сегодня Цезарю донесли, что отряд неизвестных ворвался в дом наместника кардинала, устроив неслыханную стрельбу. Уцелевший слуга Рюма, коверкая слова, описал как мог события того дня. Незнакомцы не ограничились уничтожением боевиков Рюма. Они обшарили особняк снизу доверху, вывернув наизнанку шкафчики и сундуки. Сложив посреди двора целую гору из найденных карт и бумаг, они устроили грандиозный костер. Двоим раненым устроили допрос. Без пыток; и избиений, но не менее страшный. Тому и другому закатали рукава, впрыснув что-то под кожу, и плененные сами со смехом стали рассказывать обо всем им известном… Последнее вызвало у Цезаря особый интерес. В отличие от Лукреции, по-женски положившей глаз на «свежего мужичка», он умел ценить иные вещи — например, стратегические таланты Рюма, умение метко стрелять, изготовлять уникальные яды. Странная методика допроса его заинтриговала, и он тотчас отдал приказ начальнику стражи поднимать людей. Спустя несколько часов они были у цели.
— Ого! Да это сам Борджиа!
— Который из них? — Штольц поднял винтовку, вглядываясь в лица всадников через мощную оптику. — Ага! Вот он, паскудник! Ну, я его сейчас!..
— Секунду! — Рука Дювуа взметнулась вверх, задирая наведенный ствол. — Нам нельзя его убивать!
— Это еще почему?
— Ну… — Дювуа растерянно пожал плечами. — Он, конечно, редкостный мерзавец, но он тоже часть истории. А мы ведь затем здесь и находимся, чтобы уберечь историю от возможных реставраций.
Капрал нахмурился, пережевывая доводы Дювуа. Удовольствия они у него не вызывали, однако пыл историк ему несколько охладил.
— Ладно… Тогда мы его просто попугаем. Посмотрим, каким он окажется на поверку…
Дювуа нервно пересел в кресло. Он уже нагляделся на работу диверсантов. К этому нельзя было привыкнуть, но свободы выбора здешний мир им по-прежнему не предоставлял. Защищаясь, они убивали — в противном случае вся их экспедиция прекратила бы свое существование еще во Франции во время первой атаки шуанов.
Тем временем Штольц, деловито прикрутив к стволу глушитель, опустился на колено и вновь упер приклад в плечо.
— Уже и пушки разворачивают, — пробормотал он. — Ничего, сейчас мы им устроим дуэль…
Канонир, прижимающий к животу ядро, охнув, упал на землю. И тут же слетел со своего гнедого скакуна сосед Цезаря, бородатый Лоренцо. Конь Борджиа беспокойно закрутился на месте. Он чувствовал то, чего пока не чувствовали люди, — беззвучную и стремительную смерть, выцеливающую издалека всадников, выбирая кандидатов на тот свет.
— Что происходит? — Глаза военачальника сверкали. — Что за толчея возле пушек?..
Растерянный паж метнулся к конным артиллеристам, но тут же изломился в пояснице, кулем свесившись с седла. Что-то и впрямь происходило. Один за другим люди вздрагивали и падали — с криком и безмолвно, зачастую даже не успев испугаться. По лицу лежащего Лоренцо текла кровь. Наклонившись, Цезарь разглядел отверстие в голове воина. Сверкающий шлем не помог. Судя по всему, не спасали и щиты. Среди солдат началась паника. К пушкам уже никто не приближался.
— Свиньи! Трусы!.. А ну вперед!
Цезарь огрел плетью ближайших воинов. Те прикрыли головы руками, но не сделали ни единого шага. А в следующую секунду конь под сыном Александра Шестого забился, с хрипом заваливаясь на бок. Цезарь едва успел выпростать из стремени ногу — и все равно упал неудачно, разбив колено и ободрав ладони. Ярость мгновенно сменилась растерянностью. Они по-прежнему не видели врага, не слышали никаких звуков, но на земле лежало уже с десяток бездыханных тел. Цезарь попятился.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});