– Именно поэтому я здесь, – ответил Жоан на этом же языке. – Мы хотим придать силу нашему слову.
– Ваша миссия и наша не совпадают, – продолжал Савонарола. – Мы стремимся к моральному возрождению народа, к возвращению его к истинным корням христианства. Мы преследуем грех. Ищем чистоту. В Испании же, насколько мы знаем, инквизиция борется против ереси, искажения доктрины. Она преследует евреев, которые притворяются, что обратились в христианство, но в действительности тайно продолжают исповедовать свою религию.
– Все это верно, тем не менее речь идет только о начале пути. Хотя сейчас мы и в самом деле уделяем пристальное внимание мнимым обращенным, но одновременно активно боремся против содомии, колдовства и всех прочих грехов.
– Как так получилось, что вы настолько хорошо владеете флорентийским?
– Я был монахом-библиотекарем в монастыре Святой Катерины. И в нашей библиотеке есть книги, написанные на разговорных языках. Благодаря значимости произведений Петрарки, Боккаччо и особенно Данте Алигьери и его «Божественной комедии» основным иностранным языком был древнетосканский. Я выучил его с помощью итальянских монахов, чтобы иметь возможность читать эти произведения, а потом усовершенствовал его, беседуя с тосканскими моряками, добиравшимися до Барселоны.
– Мы не считаем, что эти авторы и их произведения должны быть настольной книгой для истинных христиан, – заметил брат Доменико да Пешиа, помощник настоятеля. – Мы приговорили их к сожжению.
– Я прекрасно понимаю причины, по которым вы это сделали. Однако в мои обязанности библиотекаря и инквизитора входило знакомство с ними.
– И все равно вы слишком хорошо говорите по-флорентийски, – пробормотал Савонарола задумчиво.
– У меня есть способности к языкам, святой отец.
– Ладно, а теперь мы любезно попросим вас покинуть помещение и дождаться, когда вас позовут, – сказал настоятель.
Молодой и крепкий монах, в течение всего разговора стоявший в углу зала, провел его к выходу, оставив троих монахов для беседы. Жоан, только что изображавший брата Рамона, не мог совладать с собой и нервно расхаживал перед дверью, ожидая приглашения войти. Он надеялся на то, что вел себя убедительно, и знал, что от их решения зависела его жизнь. Он не сомневался, что они снова прочтут фальшивые письма Торквемады и сравнят их с теми, которыми, разумеется, располагают. Он молился о том, чтобы работа Микеля Корельи и его ватиканских фальсификаторов оказалась достойной. Если эти письма пройдут тщательную проверку монахов, то следующим этапом станет их совещание относительно того, стоит ли временно принять его в общину.
Они знали, что ненавидимы многими, и когда Жоан прибыл в монастырь, то накануне, несмотря на свои монашеские одежды, был подвергнут допросу караульных солдат даже для того, чтобы его пропустили к монаху-привратнику. Получив письмо, монах-привратник тщательно изучил его, расспросил Жоана и после этого разместил его в так называемом приюте пилигримов, расположенном справа от главного входа, в одном из крыльев здания во внутреннем дворике. Там он и находился, не имея даже возможности выйти, до утреннего допроса. В этом месте небеспочвенно были приняты очень строгие меры безопасности. Эти люди никому не верили и были правы.
Если его все-таки примут, то монахи-доминиканцы напишут в монастырь Святой Катерины в Барселоне и в монастырь Святого Фомы в Авиле и сообщит о его прибытии. Но когда монахи получат ответы на свои послания, Жоан уже должен будет находиться очень далеко от Флоренции.
Оклик молодого монаха внезапно оторвал Жоана от одолевавших его мыслей.
– Аббат желает видеть вас, брат, – сказал он. И открыл перед ним дверь капитулярного зала.
– Брат Рамон, – обратился к нему Савонарола без предисловий, – мы знаем, что вы проделали дальний путь и ваша сутана испачкана и изношена. Наденьте вот эту.
– Вы очень любезны, аббат. Я так и сделаю, – ответил Жоан, взяв одежду, которую протягивал ему молодой монах.
– Переоденьтесь, – безапелляционно велел ему Савонарола.
– Я сделаю это в своей келье.
– У вас пока нет кельи, и вы должны переодеться немедленно.
– Сейчас и здесь?
– Делайте, что вам говорят, – сурово произнес монах. – Такова традиция этого монастыря.
Жоан понял, что ему устраивают очередную проверку и что у него не остается другого выхода, кроме как подчиниться.
– Если вы приказываете, то я так и поступлю, святой отец, – ответил он покорно.
Жоан скинул накидку, а потом и сутану.
– Снимите также власяницу.
Когда он и ее снял, то остался лишь в сандалиях – было холодно. Жоан видел, как монахи изучали его пенис: если бы он был подвергнут обрезанию, то лишился бы жизни.
– Повернитесь, – сказал аббат.
Он повернулся к ним спиной. Он знал, что им нужно было увидеть на его теле отметки от власяницы и следы ударов хлыстом.
– Что ж, очень хорошо, брат Рамон, – сказал наконец Савонарола. – Можете надеть власяницу и новое одеяние.
Молодой монах подал ему власяницу и одежды, и, когда Жоан, одевшись, повернулся к монахам, они по-прежнему пристально смотрели на него.
– Мы видим, что вы пользуетесь власяницей и усмиряете плоть. Это говорит в пользу вашего благочестия. Однако вам надо больше поститься.
– Я так и сделаю, отец-настоятель.
– Мы приветствуем вас в нашей общине и приглашаем оставаться с нами столько, сколько вам понадобится, – заключил Савонарола. – Нам также интересно побольше узнать об испанской инквизиции, и наш взаимный обмен опытом и знаниями пойдет во славу Господа.
– Да благословенно имя Его.
– Мы решили, что вашим занятием в нашей общине станет помощь брату Лоренцо, библиотекарю, и принятие решений относительно того, какие книги будут подлежать запрету. Вы также будете участвовать в изъятии книг и их сожжении.
Жоан почувствовал, как у него внутри все сжалось. Он ненавидел цензуру, а еще больше сожжение книг. Он обещал бороться за свободу, а теперь превращался в приспешника этих фанатиков, которые заставляли его делать то, что было противно его естеству. Стараясь не проявить своих чувств, он покорно поклонился.
– К вашим услугам, отец-настоятель. – И с грустью вспомнил свое обещание: «На каждую сожженную Савонаролой книгу мы напечатаем десять. И добьемся того, чтобы книги дошли до своих читателей».
Похоже, судьба играла с ним злую шутку.
57
Выйдя из капитулярного зала, Жоан почувствовал огромное облегчение: эти монахи были исключительно подозрительными, и он посчитал большой удачей то, что ему удалось их обмануть. Молодой монах вернул ему монашеское одеяние, которое, без сомнения, было тщательно осмотрено.
– Я брат Джованни, – представился он и впервые за все время улыбнулся Жоану. – Я покажу предназначенную вам келью.
По мере того как они продвигались по монастырю, Жоан разглядывал здание и не мог не сравнивать его с другим, которое хорошо знал, – монастырем Святой Анны в Барселоне. В архитектурном плане они были очень похожи. Квадратная крытая галерея, опоясывающая центральный дворик, по которой можно было совершать прогулки, не опасаясь промокнуть в дождливые дни. Из галереи открывался доступ в основные здания: церковь, зал капитулов и трапезную, где монахи принимали пищу. Но на этом вся похожесть заканчивалась, потому что все сооружение в целом было абсолютно другим. Монастырь Святого Марка был построен в совершенно новом стиле, который Иннико д’Авалос называл стилем Возрождения, в то время как монастырь Святой Анны строился совсем по другим канонам – готическим, уже устаревшим, со стрельчатыми окнами. Несмотря на то что строительство монастыря Святого Марка было завершено более пятидесяти лет назад, в монастыре святой Анны все еще возводили верхний этаж крытой галереи, придерживаясь старого стиля. Кроме того, монастырь Святого Марка был значительно больше, располагал сорока тремя кельями. На тот момент там жили тридцать девять монахов, и было очевидно, что монастырь процветал.
Сопровождая Жоана, брат Джованни показывал ему хозяйственные постройки, красота которых и обилие фресок, украшавших стены, привлекли пристальное внимание гостя.
– Многие из этих фресок принадлежат кисти брата Анджелико, – объяснил Жоану монах. – Это был один из братьев нашего ордена, который провел несколько лет в монастыре, расписывая его.
– Какая красота! – воскликнул Жоан, останавливаясь у одной из росписей.
– Не обманывайтесь, – сказал ему брат Джованни. – Эти росписи не имеют целью вызвать эстетическое удовольствие, они лишь призывают к молитве и медитации. Если бы они призывали к суетности, то давно уже были бы уничтожены.
