Преодолевая брезгливость, Конрад пошарил по одному из тел: на поясе у мертвеца был холщовый, прошитый суровой ниткой подсумок. Были там моток проволоки, мешочек с сухими квадратами, похожими на галеты, цветной мелок (мелок Конрад сунул себе в карман) и — книжечка в мягком переплете. Еще не достав ее, только нащупав, Конрад уже понял — что. Ричард Фокс догнал его, пусть даже и в таком вот виде.
Бумага была плотной и немного скользкой на ощупь. И — книга несколько отличалась от всего, что Конрад уже видел. Прежде всего, была не нарисована от руки, а потом сшита, но — отпечатана. Изображение, что правда, нисколько не напоминало обычную книжную гравюру: все линии предельно четкие, полутона не смазывались. Как можно было такого добиться, Конрад не знал.
Как-то.
И — в книге не было слов. Графический роман, правда, в любом виде не был богат на слова, но они оставались всегда. Играли роль переключателя внимания, и как без них обходиться — не представлял, кажется, никто. Да и само понятие «текст» — обязывало. Об этом в свое время много говорили в «Обществе». Правда, даже тогда дальше разговоров никто не шел. А тут…
А потом зашевелился один из подземников: короткими ломаными движениями, словно раздавленная гусеница. Плащ с неприятным шорохом елозил по полу. Выбросил тонкую цепкую руку, ухватился за ствол карабина. Конрад вскрикнул (словно птица — пронзительно и коротко) и потянул оружие на себя. Наверное, задел спусковой крючок…
Подземника отбросило, и он замер ворохом тряпья. Откуда-то сзади, словно эхо, пришел нарастающий железный лязг.
Потом для Конрада наступил провал. Пришел в себя в вонючей щели, укрытый с головой плащом подземника. Плащ пах какой-то химической дрянью и кровью. Вспомнить, как он раздевал мертвеца (а откуда же иначе мог взяться плащ?), Конрад не мог. Как не мог вспомнить, зачем забрал респираторную маску и зачем — надел. Гадливо содрал: в голове шумело, руки тряслись и отказывались слушаться. Оказалось — содрал совершенно зря: в воздухе носилось такое амбре… Остро пахнущая дрянь, блевотина пополам с тухлыми яйцами; в голове сразу же зашумело сильнее. Пришлось натянуть респиратор снова. Где-то глубоко, в недрах, раз за разом гремело: словно били в огромный барабан — удары ощущались не ушами, но всем телом.
Конрад заворочался — и оказалось, что стена, в которую он уткнулся, не каменная, но из прогнившего дерева: треснула, и, расставив руки, он заскользил вниз.
Там, куда съехал, было попросторней, но передвигаться можно было только на четвереньках. Под ногами неприятно шуршало, словно бумагой по жести. Ход, наверное, изгибался вправо, потому что Конрад постоянно утыкался левым плечом в стену. Темнота стояла кромешная — даже дышать было трудно, воздух приходилось глотать, как студень, насильно проталкивать в горло. Потом опора под руками пропала, и Конрад кувыркнулся головой вперед. Упал на что-то мягкое, скатился, замер, прислушиваясь. Было тихо. Он шевельнулся, вставая на корточки, зацепился за что-то, и это «что-то» тотчас рухнуло — с коротким отчетливым лязгом. Конрад снова замер, но и в этот раз все было тихо. Откуда-то снизу пробился свет и — одновременно — быстрый стрекот: словно от швейной машинки.
Конрад осторожно, шаря руками вокруг, придвинулся ближе: под самой стеной были узкие длинные щели, забранные жалюзи, свет — прерывистый, словно на сеансе светографа, — шел оттуда.
Да это же и есть светограф, — понял вдруг. И сразу вспомнилось, как покойник Юхан говорил о Подземье, что, мол, слова им здесь не нужны, а нужны — краски и знаки.
Но если это — светограф, значит, сам он…
Конрад огляделся: света как раз хватало на то, чтобы не спотыкаться обо все подряд. Он был в квадратной небольшой комнатке с высоким потолком. У стен, под потолок, стояли полки. Он пошарил рукою — на полках жестяные коробки, в каких механики в светографе хранят пленки. В одном месте — шуршащей грудой навалены целлулоидные обрезки. Конрад прихватил парочку кусков, смотал, сунул в карман — пригодятся. Снова прилег у стены.
Щели были узкими, прорезанными под неудобным углом: почти ничего не увидеть. Ясно оставалось одно: там, внизу, вовсе не зал для зрителей, а, скорее, что-то вроде мастерской. Впрочем, отсюда, сверху, виделся и кусочек натянутого полотна, однако разобрать что-либо совершенно невозможно. Какие-то полосы, пятна…
Конрад всмотрелся до боли в глазах…
И картинка вдруг сложилась: Конрад понял, что смотрит на оживший роман. Герои, похоже, были не живыми, а рисованными. Мелькнула растопыренная пятерня, налитый кровью глаз… Кажется, он сам только сегодня задумывался над такой возможностью, но — как над курьезом. А здесь…
Или — что-то другое?
Скрипнул металл, на стене напротив прорезалась щель, и там, в проеме двери, встал кто-то: сгорбившийся, тщедушный. Конрад замер, припав к полу и стараясь не дышать. Человек сделал шаг, другой, ведя руками по полкам. От Конрада его отделяли только два ряда ящиков, наваленных в центре комнаты. Вот сейчас он обернется…
Треска первых выстрелов Конрад просто не разобрал за стрекотом светографического аппарата внизу. Просто человек вдруг стремительно развернулся к двери и бросился наружу, задержавшись лишь для того, чтобы посмотреть влево-вправо по коридору. И сразу же замолчал стрекот светографа внизу, а где-то в стороне отчетливо ударили: раз, два, три — выстрелы. Глухо ухнуло, с потолка посыпалась крошка.
Конрад медленно, на корточках, пробрался к двери, выглянул в коридор: тот загибался, уходя под легким наклоном вниз и вправо. Там, справа, кто-то лежал, раскидав ноги, трещали выстрелы, донесся легкий запах дыма. Конрад метнулся в другую сторону, вверх по коридору: в эту сторону тот шел прямо, без изгиба.
На цыпочках добежал до поворота — и там его сбили с ног, навалились сверху, выворачивая руки. Он рычал и брыкался, пока ему не наступили на спину, заламывая подбородок вверх. Содрали маску.
— Вот это да, — произнес вдруг мощный, хорошо поставленный голос, и Конрад сразу перестал сопротивляться. — И что же вы здесь делаете, господин Ауэрбах?
* * *
Чай горчил.
Вкус Конрад еще мог различать, а вот смысл того, что говорил юнкер-офицер Хлодвиг Клодт — стремительно ускользал в дыру, что образовалась вместо сознания. Сижу, словно кукла, — подумалось вяло и тотчас застучало: кукла! кукла! кукла! Марионетка с обрезанными ниточками.
— Господин Ауэрбах, — рокотал между тем Клодт, — мы со всей ответственностью можем заявить, что если бы не наше стесненное положение, то Канцелярия Его Величества никогда бы не посмела вовлечь вас в это дело вот так, втемную. Однако обстоятельства… Мы никак не смогли бы по-другому разворошить это гнездо, а безопасность города требовала…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
