Вновь и вновь Люк Кастил повторял свои магические заклинания, расцвечивая их все более фантастическими обещаниями под мелодичный перезвон кассового аппарата и монет. Шаг за шагом приближаясь все ближе и ближе к отцу, я слушала леденящую кровь историю о том, как цари джунглей будут танцевать под свист кнута укротителя. Отец пока еще не заметил меня, да я и не собиралась раскрывать своего присутствия: на голове у меня была широкополая соломенная шляпа, подвязанная под подбородком голубой шелковой лентой. Я также прихватила с собой солнечные очки, но забыла их надеть.
И вот наконец я оказалась прямо перед своим папашей. Он взглянул на меня сверху вниз и, неожиданно нагнувшись, ловко потянул за голубую ленточку, воскликнув при этом:
— Такой очаровательной девушке незачем скрывать свое личико от публики!
Моя шляпа слетела, и мы взглянули друг другу в глаза. Я услышала, как у папаши перехватило дыхание. Он был шокирован и на мгновение замер, потеряв дар речи. Но уже в следующую секунду он снова улыбался, протягивая мне мою шляпу со словами, произнесенными так громко, чтобы слышали все:
— Вот видите, я оказался прав: грех прятать такую красоту!
Как быстро он смог скрыть свое изумление! Почему я лишена такого хладнокровия? Мои коленки тряслись, а ноги стали ватными. Мне хотелось закричать и разоблачить этого негодяя перед всеми этими доверчивыми людьми, чтобы все узнали, какое он чудовище! Но меня уже толкали в спину, требуя поторапливаться и не мешать другим, и я даже не успела опомниться, как очутилась на скамейке трибуны рядом с улыбающимся Томом.
— Ловко наш папаша сдернул с тебя шляпу! — восторженно воскликнул он. — Не надень ты ее, он бы и не обратил на тебя внимания… Хевенли, умоляю, перестань злиться и так смотреть на меня! И не нужно дрожать. Отец и не думал тебя обидеть, он никогда тебя не обидит, уверяю тебя! — Он потрепал меня по подбородку, как всегда делал в детстве, когда я ударялась в панику. — Посмотри, там кто-то за твоей спиной умирает от желания поприветствовать тебя!
Обернувшись, я невольно вскинула к горлу руки, унизанные, назло папаше, кольцами, и встретилась взглядом с выцветшими голубыми глазами дряхлого старика. Это был мой дедушка!
Одетый в модный летний костюм и белые штиблеты, он со слезами на глазах всматривался в мое лицо, пытаясь вспомнить, кто я такая, и наконец, видимо, вспомнил, судя по тому, что на его щеках вспыхнул легкий румянец.
— Так ведь это же Хевен! — радостно воскликнул он. — Взгляни-ка на нее, Энни, — толкнул он локтем в пустое место рядом с собой. — Хевен сдержала свое обещание, она вернулась к нам. И какая она стала хорошенькая, наша милая внучка! — Он обнял правой рукой воображаемую Энни за плечи, как привык это делать за многие прожитые с ней годы. Невыносимо больно было видеть все это и осознавать, что старик до сих пор не может поверить в то, что Энни давно нет в живых. Я обняла дедушку и чмокнула его в щеку.
— Ах, дорогой мой дедушка, как же я рада снова видеть тебя!
— Сперва следует поцеловать бабушку! — наставительно заметил он.
Я послушно обняла тень покойной бабули и поцеловала воздух там, где должна была быть ее щека. Потом я не выдержала и разрыдалась, оплакивая все утерянное, а заодно и то, чего мне предстояло еще добиться. Ну как я могла побороть упрямство и спесь Кастилов и вправить брату мозги?
Тому было не место в этом паршивом балагане, тем более что я могла оплатить его учебу в колледже. Я взглянула на дедушку, и в голову мне пришла идея, как сломать деревенское упрямство Тома.
— Ты все еще скучаешь по горам, дедушка? — спросила я.
Лучше бы я не задавала этого вопроса!
Просветлевшее было лицо старика тотчас же потемнело, он понурился и пробормотал с тоской в дрогнувшем голосе:
— Энни всегда говорила, что на свете нет лучше места, чем родные края… Отвезите меня домой! Назад, в наши родные горы.
16. В погоне за мечтой
Я уезжала от Тома и дедушки совершенно разбитая, злая и исполненная решимости непременно спасти хотя бы Фанни от того вреда, который она могла причинить сама себе. Прощаясь с дедушкой, я сунула ему в карман брюк пачку банкнот, которые он даже не потрудился пересчитать.
— Отдай это Тому, когда я уйду, — сказала я ему. — Пусть он возьмет, это ему пригодится на будущее.
Но только Господу Богу было известно, как распорядится такой кучей денег выживший из ума старик.
Мне снова пришлось лететь самолетом, на этот раз на запад, в Нашвилл, куда перебралась Фанни после того, как продала свою девочку супругам Вайс. В аэропорту я взяла такси, сказала водителю нужный мне адрес и, откинувшись на сиденье, закрыла глаза. Повсюду меня преследовали неудачи, все выходило не так, как мне того хотелось. Трой был единственной моей опорой, именно его поддержки сейчас мне не хватало. Но это дело я должна была сделать сама, потому что не могла допустить Фанни в свою личную жизнь.
В уютном и своеобразном городке, где временно обосновалась моя сестра, было жарко и душно. Над чистыми, утопающими в зелени улочками нависли грозовые тучи. Такси пронеслось мимо старинных зданий в вычурном викторианском стиле, миновало несколько шикарных особняков в стиле модерн и наконец остановилось возле запущенного и облупившегося четырехэтажного строения с перекошенными ставнями. Оно, впрочем, мало чем отличалось от остальных домов в этом худшем из всех районов знаменитого города.
На стук моих каблучков по осевшим ступеням крыльца молодые люди, сидящие в ленивых позах в креслах-качалках на веранде, нехотя обернулись и уставились на меня.
— Вот так чудо! — воскликнул один из них, симпатичный юноша в джинсах и с обнаженным торсом, вскакивая на ноги и шутливо кланяясь мне. — Вы только поглядите, кто к нам пожаловал — высшее общество!
— Меня зовут Хевен Кастил! — решительным тоном начала я, стараясь не выказать робости перед семью парами враждебных глаз, следящих за мной. — Я ищу свою сестру, Фанни-Луизу.
— Я так и подумал, — кивнул тот же молодой человек, который первым вскочил с места при моем появлении. — Я сразу узнал тебя по фотографии, которую мне показывала Фанни. Вот, говорила она, полюбуйтесь-ка на мою богатую сестру, которая ни разу не прислала мне ни цента!
Я даже побледнела от возмущения: ведь Фанни сама ни разу не удосужилась написать мне ни строчки! А фотографию она могла получить только от Тома. Может быть, Энтони намеренно скрывал от меня письма, полагая, что мне лучше их не читать?
— Фанни дома? — спросила я.
