другом конце палаты. А через десять или пятнадцать минут снова появилась в моём поле зрения, неся в руках пустые бутылки из-под лекарств.
— Ты у нас ещё бомж.
— А?..
— Не зарегистрирована нормально. Имя, фамилию помнишь? Номер телефона, адрес? Чтобы родственники принесли документы.
Это вместо: «Чтобы родственникам сообщить, что ты жива…»
— Да… Семёнова… Елизавета, — пробубнила я, с удивлением обнаружив, что говорить становится всё легче, и поспешила с просьбой, пока медсестра не ушла: — Только отцу не сообщайте…
— Что? — она на секунду замерла возле двери.
— Отцу не сообщайте… Пока, — тихо прохрипела я. — Скажите, что ко мне нельзя…
— К тебе и так нельзя ни сегодня, ни завтра. Это реанимация, а не комната для свиданий! — чуть раздражённо парировала девушка. — Кстати, тебя ещё полиция домогается. Уже дважды звонили.
— Не хочу расспросов… Скажите, что я очнулась ночью…
— Не надо учить! — вдруг взвизгнула она. — С полицией я связываться не буду! А ты слишком разговорчивая для больной в критическом состоянии! Уже выздоровела что ли?
— Нет, — прошептала я. — Но у меня ещё просьба… Я дам номер, позвоните Ване… Мне нужно его увидеть…
— Слушай, совсем не наглей! Я два раза повторять не собираюсь — сюда посетителям нельзя! Тем более посторонним! — медсестра решительно вздёрнула подбородок.
— Он родственник… Брат…
— Вот когда тебя переведут из реанимации, тогда можешь звать хоть брата, хоть свата! А пока…
— А когда меня переведут?
— Откуда я знаю?! — закатила она глаза. — Может, завтра, а может, через неделю. Врач придёт, у него всё и спросишь.
— Пожалуйста, позвоните… — взмолилась я, понимая, что вот-вот расплачусь. — Мы только поговорим… Я очень прошу…
— Ну… — она явно замешкалась и, наконец, сдалась. — Я не знаю… Я спрошу разрешения…
— Спасибо! — выдохнула я и почувствовала, как расслабилось тело, до этого крепко скованное напряжением.
Девушка быстро развернулась и свободной рукой схватилась за дверную ручку. Но я не собиралась так просто её отпускать и окликнула, когда та уже переступала порог:
— Подождите!
— Что ещё? — она остановилась, снова состроив недовольное личико.
— Что у меня сломано?.. Я… Не стану инвалидом?
Медсестра глубоко и нервно вздохнула, прежде чем ответить.
— У тебя сотрясение мозга, трещина позвоночника, ушиб внутренних органов, сломанные рёбра, вывихнутое запястье и перелом ноги в двух местах. Ходить, как и сидеть, тебе нельзя минимум месяц, а в остальном — как пойдёт. Возможно, будешь хромать всю жизнь…
Я едва открыла рот, чтобы задать новый вопрос, но она тут же выпалила следующую фразу:
— У меня больше нет времени с тобой болтать!
И пулей вылетела из палаты.
— Блеск… — проворчала я ей в след и грустно вздохнула.
Однако долго смаковать безрадостные мысли не пришлось. Примерно через полчаса в палату вошёл врач, внешне чем-то напоминавший Лазаревского, и принялся расспрашивать о моём самочувствии: болела ли голова, тошнило/не тошнило, были ли проблемы со зрением и слухом. Попросил пошевелить руками и ногами — какими могу — и пальцами на всех конечностях. После принялся тыкать в них иголками, проверяя чувствительность, поскольку половина двигаться отказалась. Потом я как дурочка следила за движениями его карандаша и вынесла свечение фонариком прямо в мозг. Далее врач проверил показания приборов и что-то записал на планшете.
— Сейчас я отключу подачу кислорода. Если будет трудно дышать, сразу дай знать.
— Угу…
Он чем-то щёлкнул над моей головой, и равномерный гул, который я приняла за звук проезжавших под окнами машин, исчез. Затем сдвинул маску. Я попробовала вздохнуть. Сначала появилось ощущение, что лёгкие уменьшились вдвое, но после нескольких дыхательных движений они расправились, и я стала дышать без помех. Ну, кроме пресловутой боли в боку.
— Нормально?
— Да, нормально…
На этом издевательства над моим телом закончились.
И начались издевательства моральные.
— Теперь можем поговорить. Итак… Тебя зовут Елизавета Семёнова?
— Да, Лиза.
— Лиза… Дату рождения помнишь?
— Двадцать девятое февраля девяносто второго. Записана на двадцать восьмое.
— Родители есть?
— Семёнов Павел Наумович и Семёнова Варвара Михайловна.
— Отлично… Как с ними связаться?
— С мамой связаться нельзя…
Я замялась, размышляя над тем, стоило ли рассказывать о маминых проблемах. Но почувствовав, что пауза слишком затянулась, решила не подливать масла в огонь и продиктовала номер отца.
— Угу, — протянул врач, записывая цифры. — Ещё близкие родственники есть?
— Зачем вам?
— Зачем… Затем, что этот телефон может не ответить… — как-то пространно объяснил он.
— Двоюродный брат! Ваня! — с надеждой произнесла я.
— Просто Ваня?
— Израдов Иван Борисович, — тут же спохватилась я и отчеканила одиннадцать цифр его номера.
— Что ж, — снова пробубнил врач. — С долговременной памятью проблем нет… Это хорошо. А с кратковременной? Помнишь события последнего вечера? Что произошло и почему ты оказалась здесь?
— Я думала, что на эти вопросы буду отвечать следователю, — недоумённо заморгала я, глядя на его невозмутимо бесстрастное лицо.
— Ему тоже, — протянул мужчина, словно смакуя каждое слово. — Но мне всё равно, кто виноват. Мне нужно знать, что ты помнишь, а что нет.
— Ну, — я вновь замялась, пытаясь придумать объяснение своей поздней прогулке, однако потом решила не акцентировать на этом внимания. — Я помню свет фар… И звук тормозов… Кажется, меня сбила машина.
Единственное, что я смогла ему рассказать.
— И всё?
— Всё.
— Наезд на пешехода — это уголовное дело, — зачем-то сообщил он мне. — Следователь звонил уже дважды. Очень хочет с тобой пообщаться.
— Откуда вы знаете, что это был наезд? — я снова испытала удивление, предполагая, что моя история окажется несколько иной.
Что я сама бросилась под колёса.
Я же была чокнутой…
— У них есть свидетель. Он видел, как тебя на большой скорости сбил чёрный джип, когда ты переходила дорогу на светофоре, — как ни в чём не бывало произнёс доктор, отметив что-то в планшете и этим действием также напомнив мне Лазаревского.
— Правда?
— Правда…
— И свет был зелёный? — сощурилась я, начиная кое-что понимать.
— Зелёный, — улыбнулся он и неожиданно подмигнул.
— Почему вы это рассказываете?
— Потому что ты должна это знать, — ответил мужчина, оторвался от планшета и обхватил его обеими руками, крепко прижав к груди, как самое дорогое сокровище. — Сейчас тебя отвезут на томографию, возьмут анализы и ещё много всего интересного. Не засыпай, медсестра скоро придёт. Кислород я пока верну, но потом ты сможешь обходиться и без него.
— Спасибо, — прохрипела я.
— Это наша работа, — отшутился доктор, снова надел на меня маску, щёлкнул гудящим прибором и направился к выходу.
— Нет, — возразила я вдогонку. — Спасибо за помощь… Кем бы вы ни были.
Он остановился и посмотрел на меня очень серьёзным, даже суровым взглядом.
— Я ничего тебе не говорил.
— Конечно… — кивнула я.
— Вот и отлично, — улыбнулся врач и
