от звонка академика (я бы тоже охренел) – после той сумасшедше-невероятной ночи, когда Олег Петрович, пьяно счастливый, в четыре часа утра, стоя на коленях посреди Москвы, выкрикивал и шептал Пастернака, целуя колени Рождественской, а Филиппов курил и думал, будут ли в его судьбе такие ночи, когда всё случается так чисто, искренне и победительно, потому что сделали так, что лучше не бывает, так вот, через месяц обычного «ничто», обычной день-за-днём работы, потому что иначе не бывает, когда счастье заканчивается незаметно, даже если ты добился невозможного – спустя рутинный месяц после удачных испытаний Алёшку позвали к телефону.
«Алексей Анатольевич, – голос Рождественской был, по обыкновению, тёпл и мягок, – Алексей Анатольевич, Рождественская. Зайдите, пожалуйста. И захватите патенты, что я передала».
Алёшка вошёл в Первый отдел, как свой, как посвящённый, признанный кандидат в Пятый сектор, держа в руках папку с подшитыми синьками американских и британских патентов и просто рукописных листков, написанных разными почерками. «Алексей, – начала было Рождественская, – а это что?» «Переводы», – он улыбнулся чуть горделиво. «Как здорово, – она пролистнула отпечатанные Алёшкой переводы. – Какой вы молодец. Я в вас не ошиблась. У меня к вам просьба. Вот вам командировочное. Местное. Поезжайте в Москву завтра. Вот адрес министерства. Отвезите, пожалуйста, эту папку. И переводы свои непременно возьмите. Сова уже подписал, – предупредила она взгляд. – Удачи, Алексей. К десяти утра».
Министерское здание было довольно неприметным комплексом старых корпусов прямо напротив Библиотеки имени Ленина. В наполненной сквозняками склепоподобной арке Алёшка оформил пропуск, прошёл по улице и позвонил в звонок рядом с высокой коричневой дверью со скучной надписью «Канцелярия». Прошёл мимо стойки, за которой сидели замотанные тётки, что-то объяснявшие толпившимся командировочным. Открылась торцовая дверь, и его нашёл взглядом какой-то добродушный дядька с повадками гармониста из сельского дома культуры, проводил по бесконечным коридорам, покрытым пушистой алой ковровой дорожкой, делавшей шаги беззвучными. Провёл в комнату 203, снял пиджак, сел в мягкое кресло и как-то неуловимо улыбнулся. Алёшка стоял в своём лучшем костюме (свадебном, министерство всё-таки, белая рубашка, подаренная Яктыком, синий галстук) и держал ту самую папку. «Присаживайтесь, Алексей Анатольевич. Хотите чаю?» – повторил дядька. Алёшка несколько удивился. «Меня просили передать папку». – «Да, конечно. Давайте», – дядька взял папку, взвесил на ладони и, не глядя, положил в ящик стола. Алёшка закусил губу. В одну неуловимую секунду свойский гармонист превратился в Николая Владимировича Краснова, подполковника Комитета государственной безопасности.
Подполковник Краснов пододвинул Алёшке лимон, порезанный тоненькими ломтиками, и розетку с вишнёвым вареньем. «Угощайтесь, Алексей Анатольевич». – «Спасибо, товарищ подполковник». – «Николай Владимирович». – «Спасибо, Николай Владимирович». – «Пожалуйста. Не буду вас томить. Вот, читайте». И подполковник протянул ему другую папку, до этого лежавшую рядом с телефонами. «Для служебного пользования». Невзрачная папка. Обычного коричневого картона.
Алёшка открыл. И уставился на свою фотографию. Характеристика из института. Подпись декана Степана Харитоновича Гриба. Копия диплома. Характеристика из стройконторы. Участковый Хаскин. «Дядя Гога?!» Копия приписного. Военком Зареченска. Копия аттестата. Школьная характеристика. А это… «Реабилитирован». Здравствуй, дед. «Реабилитирован». Ещё дед, получается. Зоська. Красивое фото. Он такого не видел. Зоськина характеристика. Таисья Терентьевна. «На оккупированной территории». Так… Тесть Василий Валентинович тоже был здесь. «А это что? Оп-па». Алёшка держался орлом. Довольно тупо перелистал копии его переводов, оригиналы которых только что отдал. Так. А это. Да. Его рукописная табличка по Praxair, Air Products и British Oxygen, которую он держал в столе. Даты, авторы, кто о чём думает – сейчас думает. Тоже копия. Свежая. Эти две последних строчки он заполнил вчера в обед.
«Рекомендация». О чём-то. Стоп. Глаза. Алёшка осторожно моргнул. Губы дёрнулись. Не может быть. Затылок занемел. Ноги противно затекли. Место для подписи. Третье октября 1968 года. Сегодня.
«Вы пробуйте варенье, очень вкусное, с косточками, моя жена готовит. Рецепт очень похож на рецепт вашей мамы».
Алёшка продолжал складывать куски слов. Слова знакомые. А в голову не лезли. Перед глазами – тёплый взгляд. Ласковый голос Рождественской. «Мама? А, понял». Потёр лоб. Губы дёрнулись в слабой улыбке. Это была не шутка. Сзади скрипнула дверь, и в кабинет кто-то зашёл.
«Что, Николай, балуешь гостя лучшим вареньем Инги Францевны? – сзади стукнули ножки стула, что-то двинулось – медленно-медленно – стул проявился в поле зрения, и рядом с хозяином кабинета постепенно проявился полковник Медведков. – Здравствуйте, Алексей Анатольевич. Николай, как тебе наша находка? Видишь, какой парень?»
«Хороший парень. Наш, советский. Настоящий. Алексей Анатольевич, думаю, всё ясно? Вижу, что ясно. Вы задавайте вопросы, не стесняйтесь. Раз уж мы позвали вас. Давайте побеседуем. Просто. Вы не волнуйтесь, в Залесск вас отвезут».
«Разведшкола? – Алёшкина голова кипела от напряжения, но лоб был странно холодным. Слова складывались аккуратно, как хорошо подогнанные детали в приводе клапана. – Я же не разведчик. Я – инженер».
«Разведчиками не становятся, Алексей Анатольевич. Разведчиками рождаются. Никаких казаков-разбойников. Никаких “подвигов разведчика”, стрельбы, парашютов и драк. Для этого есть другие люди. Техническая разведка – это постоянная игра. Кто умнее. Кто проницательнее – во всех смыслах. Кто любопытнее. Вас же никто не заставлял все эти, кстати, неплохие переводы делать. Вот скажите, в “Турбомаше” ведь замечательные переводчики. А вы сами сидели по ночам. Зачем вам?»
«Я… Мне важно. Важно было понять. Это… Я знаю, о чём они думают».
«Вот, вы сами себе ответили, Алексей Анатольевич. Вкусное варенье, Клим?»
«Да. Инга Францевна превзошла сама себя. Передай ей моё искреннее восхищение», – Медведков аккуратно держал у груди маленькое блюдечко и откровенно наслаждался, смакуя вишенки и рассматривая Алёшку.
«Почему я?»
Медведков поперхнулся и заржал. Краснов вытер слёзы.
«Алексей, ну ради бога, а кто же? Вы нам подходите. Нам нужны – именно такие умные, привлекательные блондины со светлой головой и честным сердцем. Вы же искренний, честный человек, умеющий отлично врать. Нам не интересны авантюристы. Ну, вижу, что вам нравится наше предложение. Давайте сделаем так. Мы сейчас с бумагами закончим, потом сходим пообедаем. Тут хорошая столовая, Алексей Анатольевич. Вы что-то хотите сказать, Алексей?»
И тут Алёшка упал в омут.
«Нет».
«Вот и славно, – подполковник Краснов встал, чуть повёл крепкими плечами, разминаясь. – Клим, ты к Жигалину заходил?»
«Вы не поняли, Николай Владимирович, – перебил побелевший Алёшка. – Вы не так меня поняли. Нет. “Нет” – значит “нет”».
И тут он увидел глаза товарищей офицеров. Другие глаза.
«Нам. Не. Отказывают, – почти по слогам проговорил Медведков, облизывая ложечку. – Алексей Анатольевич, не капризничайте».
Алёшка, как ему показалось, придумал гениальный ход.
«Можно мне с женой посоветоваться? Ну, раз вы всё о нас знаете?»
«Да? Очень жаль.
