Все это хорошо, но дружба тут вовсе ни при чем, поскольку в окружении Германа Геринга не принято было давать волю чувствам. Разве что, разумеется, ради пользы для «великого немецкого рейха»… Кстати, этому молодой капитан Штелен не переставал удивляться, тем более что весной 1937 года на одном из посольских приемов случай дал ему возможность познакомиться с родной сестрой Геринга, Ольгой Ригль. Случай действительно много решает, и это знакомство переросло в нежную дружбу, которая позволила молодому офицеру войти в тесный круг семейства Герингов. Совершенно естественно, это позволило ему встретиться со вторым лицом Третьего рейха в неофициальной домашней обстановке. Позже Штелен рассказывал: «Геринг пожал мне руку так сердечно, словно мое появление доставило ему особую радость. И действительно, он говорил со мной по-свойски, интересовался, чем я занимаюсь, как меня принимали в подразделениях люфтваффе, расспрашивал о моих поездках в Париж. “Мне известно, что время от времени вы встречаетесь с Боденшацем и Удетом. Это меня очень радует”, – заметил он. Потом заговорил и про нашу авиацию: “Наше преимущество перед вами состоит в том, что мы вынуждены были все начинать с нуля. Я брал к себе на службу только людей энергичных, имевших воображение и современные взгляды, способных сделать нечто новое, использовать самолеты так, как это следует делать в 1937 году. Я прогнал всех, кто вспоминал о прошлом, про 1918 год, тех людей, каких еще можно найти у вас, во всяком случае, если судить по вашей прессе. […] Между тем, что делаю я, и тем, что вы сейчас имеете, вскоре не будет ничего общего, если, конечно, вы не смените ваших руководителей. Поезжайте на аэродромы, понаблюдайте, как тренируются пилоты, посетите заводы, я от вас ничего не скрываю, и тогда у вас появится более конкретное представление о мощи нашего оружия”». Капитан Штелен именно так и поступил: то, что он увидел, произвело на него сильнейшее впечатление. А после этого направил своим начальникам соответствующие доклады, на что и рассчитывал Герман Геринг…
Что касается Италии, ее больше не требовалось запугивать: Италию надо было уговорить. Потому что война в Эфиопии и участие в войне в Испании окончательно вычеркнули Италию из списка западных союзников и очень сблизили Рим и Берлин. Оставалось лишь обольстить Муссолини, так чтобы он прочно закрепился на немецкой орбите. Именно с этой целью дуче и его свиту пригласили в Германию в сентябре 1937 года и устроили им пышную встречу. Муссолини продемонстрировали огромный промышленный потенциал рейха, самое современное вооружение. Перед ним маршировали солдаты армии и СС, его приветствовали многочисленные толпы восторженных людей. Естественно, ему понравился Каринхалл. Не меньше, чем убедительное красноречие хозяина имения, дуче пришлась по душе скромная супруга Геринга[220]. Особенно же впечатлило Муссолини постоянное присутствие дежурного львенка. Во всяком случае, нацистам удалось достичь поставленной цели: на Олимпийском стадионе в Берлине вождь итальянских фашистов, подталкиваемый к этому своим окружением, заключил новый альянс и объявил о «все более тесном сближении двух народов». Он также провозгласил, что «Германия и Италия самые великие и самые демократичные страны мира».
Успех этого визита был чрезвычайно важен для Гитлера, особенно в связи с тем, что благожелательный нейтралитет Италии требовался Германии для успешного проведения давно запланированной акции – аннексии Австрии. Стоит признать, что с лета 1937 года развитие событий весьма этому благоприятствовало: Францию парализовали постоянные политические кризисы, «чистка кадров Красной армии» явно исключала всякое военное вмешательство СССР в дела Восточной Европы[221]. Италия Муссолини с 1934 года стала дружественной державой. Соединенные Штаты продолжали убаюкивать себя пацифистскими мечтаниями. Япония превратилась в ценного союзника после заключения Антикоминтерновского пакта. Новый премьер-министр Великобритании Чемберлен был готов пойти на уступки, чтобы купить мир, а его новый посол в Берлине, Гендерсон, сказал Герингу в начале июля, что он «вовсе не против того, что Гитлер заберет свою Австрию». В Вене после подписания за год до этого австро-немецкого соглашения канцлеру Курту фон Шушнигу пришлось включить в состав своего правительства людей, благожелательно расположенных к нацистам, из-за чего у него осталось мало шансов для маневра. Гитлер, обладавший хорошо развитым хищническим инстинктом, почуял, что настала пора действовать, хотя долгое время не мог определить, какие для этого нужно использовать средства. Но тут ясно было по меньшей мере одно: Герман Геринг, используя свое происхождение, свои семейные связи[222], свои убеждения, свое влияние, свое честолюбие, свою неуемную тягу к действию и доверие со стороны фюрера, опять оказался в самом центре событий, связанных с присоединением Австрии…
Несколько месяцев премьер-министр готовил почву: в Берлине, в Каринхалле, в Роминтене, в Нюрнберге и в Мюнхене он не уставал повторять своим иностранным гостям: Австрия должна быть присоединена к Германии, потому что она сама этого желает, потому что такова ее судьба, потому что подавляющее число ее граждан имеют немецкие корни, потому что это является главной задачей великого рейха Гитлера и потому что никто не способен этому противостоять. Эти тезисы в различных вариантах слышали поочередно послы Франции, Великобритании, США, Польши, Чехословакии, Италии и Австрии. А также английский лорд-хранитель печати, наследный принц Швеции, царь Болгарии и премьер-министр Канады[223]. Гвидо Шмидту, министру иностранных дел Австрии, когда пригласил его в свое поместье, Геринг настоятельно рекомендовал обратить внимание на выполненную «под старину» фреску, на которой Германия и Австрия составляли единое государство, а затем прибавил: «Это – прекрасная карта, и мне не хотелось бы ее изменять. Тем более что я распорядился нарисовать ее с учетом вполне ожидаемого поворота событий». Во время посещения Каринхалла в сентябре Муссолини тоже пришлось уделить внимание этой карте…
В некотором смысле именно канцлер Шушниг запустил часовой механизм адской бомбы: в надежде добиться ослабления экономического и политического давления со стороны Германии, он 12 февраля 1938 года приехал в Берхтесгаден для встречи с Гитлером. Фюрер в течение двух часов высказывал ему оскорбления и угрожал, а потом предъявил следующие требования: освободить из заключения австрийских нацистов; назначить их лидера Зейс-Инкварта министром внутренних дел, главой полиции и службы безопасности; включить австрийскую НСДАП в правительственную коалицию «Отечественный фронт». В заключение Гитлер сказал, что в случае отказа Австрию ждет военная интервенция… Шушниг сдался, и Гитлер дал семь дней на утверждение соглашения президентом Микласом и его правительством. Шестнадцатого февраля действительно была объявлена амнистия австрийским членам НСДАП, а Зейс-Инкварт стал министром внутренних дел. Но канцлер Шушниг, вынужденный проводить политику, которая ему не нравилась, совершил новую ошибку: вечером 9 марта он объявил о проведении в ближайшее воскресенье, 13 марта, плебисцита по вопросу о независимости Австрии, в ходе которого австрийскому народу предстоит ответить на единственный вопрос: желает ли он иметь «свободную и немецкую, независимую и социальную, христианскую и собственную Австрию?».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
