— Ладно, представляю. Что дальше?
— Как полагаете, чего он боится сильнее всего?
— При подручной армии адвокатов? — она задумчиво поцокала языком, словно это помогало ей думать. — Есть шанс, что ничего. Хотя…
— Хотя что?
— Если бы некто, кого он воспринимает как антагониста, знал правду, он бы испытывал утерю контроля. Убийцы-садисты маниакально стремятся все контролировать, и если их благополучие зависит от кого-то другого, это вышибает им пробки… — Помолчав, она добавила: — Вы уже придумали, как связаться с Болстоном?
— Пока нет.
— Я почему-то уверена, что вот-вот придумаете.
— Что ж, это лестно.
— Простите, на этом мне пора бежать. В общем, Дэйв, главное — чтобы он думал, что у вас над ним реальная власть. Тогда он вскроется.
— Спасибо, Бекка. Вы мне очень помогли.
— Не обольщайтесь, что будет легко.
— В моем словарном запасе нет слова «легко».
— Вот и отлично. Держите в курсе, ладно? И удачи.
Ум Гурни погрузился в те же навязчивые раздумья, которые заставили его забыть про сообщение на автоответчике. Он не замечал ничего, даже фантастического заката над горами. Свернув на дорогу к дому, он успел увидеть лишь тающий румянец на западе, и даже его — увидел, но не осознал.
Рядом с сараем, где грунтовая дорога становилась уже и порастала травой, он остановился у почтового ящика на заборном столбе. Гурни собирался его открыть, когда увидел желтое пятно, движущееся по холму где-то впереди. Оно двигалось неспешно и повторяло маршрут дороги на лугу. Ну конечно. Желтая ветровка Мадлен.
Из-за зелени ее можно было разглядеть только выше пояса, но он как будто слышал ее ритмичные шаги. Он наблюдал за ней завороженно, пока она не скрылась из виду. Крохотная одинокая фигурка, исчезающая в зеленом море травы.
Какое-то время он еще смотрел ей вслед, пока небо окончательно не погасло и не сделалось тревожным, как тишина, где только что билось сердце. Тогда Гурни моргнул, вытер внезапно влажные глаза и поехал дальше к дому.
Он надеялся, что душ немного приведет его в норму. Чувствуя, как тяжелые струи с напором массируют его шею и плечи, он постарался сосредоточиться на звуке. Он напоминал летний ливень, и на пару секунд ему даже показалось, что в ванной пахнет дождем. Затем он намылился, прошелся по телу грубой мочалкой, смыл пену и потянулся к полотенцу.
Вытеревшись насухо, он понял, что слишком устал, чтобы одеваться. Он откинул одеяло и лег на кровать, чувствуя разгоряченной кожей приятную прохладу простыни. Целую божественную минуту мир был наполнен этой прохладой и травяным запахом из приоткрытого окна, и Гурни представлял, как сквозь листья исполинских деревьев сверкает солнце, и отдался этому видению и погрузился в сон.
Он открыл глаза в полной темноте, не понимая, который час. Теперь у него под головой была подушка, и он лежал под одеялом, натянутым ему под подбородок. Он выбрался из постели и включил лампу на прикроватной тумбочке. На часах было 19:49. Надев те же вещи, в которых он был перед душем, Гурни вышел на кухню. Из музыкального центра играло какое-то барокко. Мадлен сидела у маленького столика с миской ярко-оранжевого супа и ломтем багета. Перед ней лежала книжка. Когда он зашел, она подняла взгляд.
— А я надеялась, что ты выспишься.
— Видимо, не судьба, — пробормотал он. Голос внезапно оказался хриплым, и он прокашлялся.
— Если хочешь поесть, там морковный суп в кастрюле и курица с овощами в воке, — сказала Мадлен и вернулась к чтению.
Гурни зевнул.
— А что ты читаешь?
«Исчерпывающая история моли».
— История чего?..
Перелистнув страницу, она тщательно артикулировала:
— М-о-л-и. Почты сегодня не было?
— Почты? Не знаю, кажется… А, черт, я собирался заглянуть в ящик, но увидел тебя на холме и отвлекся.
— Ты последнее время все время отвлекаешься.
— Неужели? — произнес он и тут же пожалел о раздражении в голосе; впрочем, не настолько, чтобы извиниться.
— А ты сам не замечаешь?
Он нервно вздохнул.
— Ну да, наверное.
Гурни подошел к плите и стал наливать себе суп.
— Ты ни о чем не хочешь мне рассказать?
Он молчал, пока не наполнил тарелку и не уселся перед ней за столом — с супом и таким же, как у нее, ломтем багета.
— Нашли тело одной из выпускниц Мэйплшейда. Во Флориде. Изнасилование и жестокая смерть.
Мадлен закрыла книгу и уставилась на него.
— И… что же из этого следует?
— Что другие пропавшие выпускницы, вероятно, тоже убиты.
— Тем же маньяком?
— Возможно.
Мадлен внимательно посмотрела на него, словно пытаясь угадать, о чем он думает.
— Ты чего? — спросил он.
— Значит, теперь это рабочая версия?
Он почувствовал неприятную тяжесть в животе.
— Могло бы ей стать. Но полиция до сих пор не смогла выудить ни слова из подозреваемого. Он категорически отказывается давать показания, а его адвокаты и пиарщики пишут альтернативный сценарий для прессы, выставляющий его абсолютно невинным, невзирая на изувеченное и обезглавленное тело в морозилке у него дома.
— А ты, значит, теперь сидишь и думаешь: вот бы встретиться с этим гадом и поговорить…
— Ну, я не то чтобы уверен, что он бы во всем признался, но…
— Но у тебя бы определенно получилось вытянуть из него больше, чем местным копам?
— Да, у меня бы получилось, — ответил он, и его чуть передернуло от собственного самоуверенного тона.
Мадлен покачала головой.
— Ну а что, загадочные убийства — твоя специализация, и равных тебе в этом нет.
Он настороженно посмотрел на нее.
Ему показалось, что она снова пытается читать его мысли.
— Ты чего? — спросил он опять.
— Я ничего, — отозвалась Мадлен.
— О чем ты думаешь? Расскажи.
— О том, что ты всегда любил загадки.
— Да. И что?
— Непонятно, почему тогда ты выглядишь таким несчастным.
Вопрос поставил его в тупик.
— Может, просто устал. Не знаю…
На самом деле он, конечно же, знал. Его мучила невозможность рассказать Мадлен, что его ест на самом деле. Она чувствовала отчуждение, а он не мог признаться ей в кошмаре с амнезией и в своих истинных страхах, которые этот кошмар пробудил.
Он помотал головой, прогоняя идею рассказать любимой женщине правду о своих переживаниях. Страх его был столь велик, что уже одна эта идея заставляла его холодеть.
Глава 57
План действий
Отношения с Мадлен были главным столпом его уверенности в себе, невзирая на периодическое напряжение. Но в основе этих отношений всегда была откровенность, на которую Гурни сейчас не был способен.
С отчаянием утопающего он вцепился во второй столп — профессию — и попытался направить всю свою энергию в Разгадку Преступления.
Он был уверен, что следующим важным шагом был разговор с Болстоном, и теперь нужно было придумать, как этого разговора добиться. Ребекка утверждала, что маньяка можно пробрать страхом утери контроля, и Гурни знал, что она права. Он также знал, что она права и в том, что добиться встречи будет нелегко.
Страх…
С этим понятием у Гурни были бурные личные отношения. Возможно, этот опыт можно как-то использовать? Чего конкретно он боится? Он достал телефон и перечитал три сообщения, которые его пугали. «Такие страсти! Такие тайны! Такие восхитительные снимки!», «Ты как, вспоминаешь моих девочек? Они тебя вспоминают» и «Ты такой интересный мужчина — немудрено, что мои дочки от тебя без ума. Хорошо, что ты заехал в гости. В следующий раз будет их очередь. Приглашения не нужно: они хотят устроить сюрприз».
Слова словно разъедали дыру у него в груди. Такие жуткие угрозы в упаковке таких банальных оборотов.
Никакой конкретики, но опасность более чем осязаема.
Никакой конкретики… Да, вот в чем дело. Гурни вспомнил, как его любимый профессор однажды прокомментировал силу слова Гарольда Пинтера: «Сильнее всего нас потрясают не те ужасы, которые мы видим в ясном свете, а те, которые домысливаем во мраке своего воображения. Крики и вопли не так страшны, как угроза в спокойном голосе».
Сейчас он вспомнил эти слова, потому что с болезненной силой осознал, что это правда, причем годы работы в полиции многократно это подтверждали. То, что мы домысливаем, обычно куда страшнее реальности, с которой имеем дело. Страшнее всего то неведомое, что рыщет во мраке.
Так что, возможно, лучший способ напугать Болстона — это дать ему возможность самому домыслить что-нибудь страшное. Однако заход в лоб отразила бы армия юристов. Нужно было искать потайной лаз.
Болстон отрицал, что ему хоть что-либо известно о Мелани Струм — живой или мертвой, а также частью стратегии было создание и утверждение версии, где вина ложилась на плечи неизвестных посетителей его дома. Эта история рассыплется в прах, если удастся найти какую-либо связь между ним и девушкой. При удачном раскладе эта связь заодно проявит нечто общее в убийствах и пропаже выпускниц Мэйплшейда. Но даже если не рассчитывать на удачный расклад, Гурни был уверен, что нужно вычислить, каким способом тело Мелани Струм попало в подвал Болстона, и что это подтолкнет следствие к развязке. Он также подозревал, что там же, где нужно искать связь между убийцей и Мелани Струм, обнаружится и худший страх Болстона.
