Любит и ждет, что ты вернешься к ней. Любит и растит твоего сына. Да! У тебя, крестник, в России растет сын. Ромка, Ромашка, Роман Германович. Очень милый мальчишка, как две капли воды похожий на тебя.
Зная, как ты относился к ней, как боготворил ее, если свободен от уз брака, вернись к этой девочке. Она достойна большего, чем одиночество!
Она гордая. Она сама никогда не попросит помощи, не позвонит и не напишет. Она любит и ждет. Ждать она умеет, как никто другой. Она сильная и мудрая. Однажды, сидя у камина, она сказала мне: «Нужно просто уметь ждать! Ждать человека. Ждать счастья. Ждать встречи. Это стоит того, потому что, дождавшись, ты обретаешь все!». Поверь, крестник, эта девочка достойна обрести все!
Прощай. Надеюсь, ты примешь правильное решение. Твой друг и крестный».
Генри молча сидел и наблюдал за братом, наблюдал за изменением выражения его лица. Прочитав письмо, Герман отложил его и какое-то время сидел молча, закрыв глаза и откинувшись на спинку кресла. Закурил и спросил:
— Почему мне никто не сказал? Почему Ты не сказал?
— Герман, я не мог нарушить данное ей слово. Я тоже люблю ее. Она мне дорога. Но… ее сердце до сих пор занято тобой… Даже сейчас, она запретила говорить тебе, напоминать о ней. У тебя Герман два месяца, чтобы найти ее. Через два месяца я возвращаюсь в Россию и, если на пороге ее квартиры до моего возвращения не появишься ты, она станет моей женой. Я не буду тебе помогать, но и мешать не буду… Когда я уезжал, она попросила тебе передать короткую фразу. «Передай ему, что я люблю его», и все…
В комнате повисло тяжелое молчание.
— Как давно ты знал, что у меня есть сын? И при чем здесь Марк?
— Мы вместе с ним узнали ее тайну. Ты попросил взять у нее из квартиры твои вещи. В этот вечер у нее был Борис Яковлевич и Лия Марковна. Они собирались пить чай, пригласили и нас. Она ничего не ела и даже не пила чай, просто сидела и мило разговаривала с нами. Вначале я не обратил на это внимание, но потом … У нее был токсикоз, сильный токсикоз, который разыгрался на нервной почве. Это самое опасное, что могло приключиться во время беременности… Она сказала нам правду, но в ответ взяла с нас клятву, что никто не скажет тебе о ее беременности. «Я не хочу, чтобы он разрывался между двумя детьми… Я очень хочу, чтобы он был счастлив…».
Генрих немного помолчал и продолжил:
— Беременность протекала сложно. Ребенок развивался хорошо, а Дашка… Меня беспокоило ее сердце… ЭКГ было не очень, частая тахикардия, прыгало давление… Ее мучили панические атаки. Однажды, из разговора с мамой узнал о сложностях у тебя. По времени Дашкины панические атаки и твои переживания совпадали. В следующий раз снова позвонил, и снова совпадение. Никогда не верил в такое, но она чувствовала тебя на расстоянии… Она продолжала тебя любить и жить тобой… Как я тогда завидовал тебе…
— Как я смогу ее найти? Крестный пишет, что он переправил ее в Москву.
— Немного подскажу. Ищи в НИИ Академии наук в Московской области, в одном из Академгородков. Работает помощником директора крупного института. Часто сопровождает шефа на конференции и симпозиумы. Больше ничего не скажу. Я сам ее искал. Когда после вашего расставания прошло три года, решил, что можно было бы уже забыть тебя. Стал настойчиво ухаживать, получил отставку, вспылил, уехал в Германию. Полгода прожил здесь, но понял, что не могу без нее. Вернулся, а там все поменялось. Ее уже не было на Урале… она переехала, когда я был здесь… Борис Яковлевич адреса мне не сказал, сообщил только, что переправил в Москву. Потом я обнаружил это письмо, оно лежало у меня на столе… Сейчас уже нет Бориса Яковлевича и Лии Марковны, Леонид ушел вместе с ними.
— Это я знаю… — Герман поднял на Генриха взгляд, он смотрел на брата колким взглядом, по скулам ходили желваки. — Кто она для тебя сейчас?
— Любимая, желанная, но … недоступная. Я для нее — друг и крестный младшего сына. Поскольку я упрямо настаиваю на своем, пообещала дать согласие на брак после моего отпуска, но не гарантировала, что не назовет Германом ночью. Из чего я понял, что я просто принуждаю ее к этому браку. Это не ее выбор, это мое упрямство… Хотя она всегда рада меня видеть, но… это не то, что я хочу…
Генрих замолчал. Молчал и Герман, а потом спросил:
— Она изменилась?
— Ага… Повзрослела, похорошела… Стала ангельски привлекательной, — грустно сказал Генрих.
Он понял, брат едет в Москву. А если он едет, то найдет. А если найдёт, то это без шансов для него, Генриха. Но понимал, что он здесь бессилен…
— Спасибо, Генрих. Я еду в Москву. Если найду, и мы сможем быть вместе, то извини… Если нет…, то … — он не договорил, взял телефонную трубку и заказал билет на ближайший рейс до Москвы.
«Дарьяна, моя любимая Дарьяна. Почему ты не послушалась меня, моя девочка…»
Где же ты, Дарьяна…
Под крылом самолета Москва. Вот она столица России. Именно в этой стране он когда-то чувствовал себя свободным и счастливым, именно с ней связывал свое будущее, именно здесь строил бизнес, от которого сейчас практически ничего не осталось. Здесь все поменялось. Вернется ли он сюда, зависло только от Дарьяны. В ее руках его будущее. Если она примет его, он сможет свернуть горы. Он сможет восстановить практически с нуля все. Но примет ли она его? Может Генрих не все ему сказал?
В душе он понимал брата. Генрих все эти годы заботился о его, Германе, женщине, заботился как о своей, растил его сына, в надежде, что когда-нибудь Дарьяна станет женой.
«Моя маленькая упрямая девочка, — с трепетом подумал Герман. — Как я должен тебя найти?».
Спускаясь по трапу, он не знал к чему это все приведет, даже боялся думать об этом… Был уверен только в одном: он хочет ее видеть, а потом пусть что будет.
Герман остановился в квартире брата, уже перед самым отъездом Генрих передал ключи от квартиры и доверенность и ключи от своего авто, сказав:
— Особо не лихач, штрафы оплачивать не буду, счет выставлю, но пригодиться может.
Он в квартире брата был впервые. Осмотрелся. Не плохо устроился Генрих. Квартира хорошая, в элитном районе. Но в квартире ничего не
