урановой, – сказал он. – Я уже видел такую конструкцию. Та же самая штукенция взорвалась в Йоханнесбурге три года назад. Я и не знал, что их до сих пор делают.
– Я слышала об этом, – сказала Бах. Ей стало холодно и одиноко. – Значит, вы думаете, что это действительно бомба? Откуда вы знаете, что это киборг? Не может ли это быть записью голоса или компьютером?
Бирксон слегка закатил глаза, и Бах покраснела. Проклятье, она задала разумные вопросы. И, к ее удивлению, он не смог защитить свое мнение логически. Да с кем она связалась? Действительно ли он тот эксперт, каким она его считает, или самозванец в клетчатом свитере?
– Можете назвать это интуицией. Я собираюсь поговорить с этим типом и хочу, чтобы вы доставили на уровень ниже промышленный рентгеновский аппарат, пока я буду этим заниматься. А на уровень выше – фотопленку. Поняли идею?
– Хотите сделать снимок того, что внутри бомбы. Не будет ли это опасно?
– Будет. Вы все свои страховые взносы выплатили?
Бах не ответила, но приказы отдала. В голове у нее вертелся миллион вопросов, но она не хотела выставить себя дурой, ненароком ляпнув что-то идиотское. Например: насколько мощное излучение создает промышленная рентгеновская установка, когда просвечивает камень и стальной пол? У нее возникло предчувствие, что ответ ей не понравится. Она вздохнула. Ладно, пусть Бирксон действует по своему усмотрению, пока она не решит, что тот больше не справляется с ситуацией. Кроме как на Бирксона, ей надеяться было не на кого.
А тот невозмутимо прохаживался вокруг периметра, помахивая за спиной чертовой клюшкой и фальшиво насвистывая доносящуюся от бомбы мелодию. И что оставалось делать офицеру полиции? Заставить его перестать фальшивить?
Сканирующие камеры наверху бомбы перестали поворачиваться. Одна из них стала отслеживать Бирксона. Тот блеснул улыбкой и помахал камере. Музыка смолкла.
– Я атомная бомба из урана-235 мощностью пятьдесят килотонн, – сказала бомба. – Вы должны оставаться за пределами периметра, который я попросила здесь установить. Вы не должны нарушать этот приказ.
Бирксон поднял руки, все еще улыбаясь, и расставил пальцы.
– Твоя взяла, приятель. Я тебя не потревожу. Я просто восхищался твоим корпусом. Отличная работа. Даже жаль будет его взрывать.
– Спасибо, – искренне отозвалась бомба. – Но таково мое предназначение. И вы не сможете меня отговорить.
– Мне такое и в голову не приходило. Честно.
– Очень хорошо. Можете продолжать восхищаться мной, если хотите, но с безопасного расстояния. И не пытайтесь застать меня врасплох. Все мои важнейшие схемы надежно защищены, а мое время реакции – три миллисекунды. Я могу сработать намного раньше, чем вы меня коснетесь, но я не хочу этого делать, пока не наступит назначенный момент.
Бирксон присвистнул.
– Это очень быстро, братан. Намного быстрее меня, как пить дать. Приятно, наверное, получить способность действовать настолько быстро после того, как всю жизнь ковылял со скоростью нервных импульсов?
– Да, и я очень благодарен такой возможности. Весьма неожиданное преимущество превращения в бомбу.
Это уже ближе к делу, решила Бах. Неприязнь к Бирксону не помешала ей отметить тот факт, что специалист проверяет первоначальную догадку. И она получила ответы на вопросы: никакой набор готовых записей не смог бы реагировать на вопросы подобным образом, и машина фактически призналась, что когда-то была человеком.
Бирксон завершил очередной круг и подошел к тому месту, где стояли Бах и Вальтерс. Помолчав, он негромко произнес:
– Проверьте это время.
– Какое время?
– Когда, ты сказал, ты должен будешь взорваться? – гаркнул он.
– Через три часа, двадцать одну минуту и восемнадцать секунд, – ответила бомба.
– Это время, – прошептал он. – Пусть ваши компьютеры с ним поработают. Проверьте, быть может, это годовщина провозглашения какой-нибудь политической группы, или время, когда произошло нечто такое, на что кто-то мог затаить злобу. – Он начал поворачиваться, но вспомнил еще кое-что. – Но главное, проверьте записи о рождениях.
– Можно спросить, почему?
Казалось, Бирксон погрузился в себя, но все же ответил:
– Я лишь прощупываю этого типа. У меня возникло ощущение, что это может быть его днем рождения. Выясните, кто родился в это время – таких не может оказаться очень много, если вести учет с точностью до секунды, – а затем попробуйте их отыскать. Тот, кого вы не сможете найти, и есть наш парень. Я ставлю на это.
– А что вы ставите? И почему вы так уверены, что это мужчина?
Опять тот самый взгляд, и опять она покраснела. Но, черт побери, она должна задавать вопросы. Почему он ведет себя так, что ей хочется из-за этого оправдываться?
– Потому что он выбрал для общения мужской голос. Знаю, что это не доказательство, но со временем начинаешь доверять интуиции. А насчет того, что я ставлю… нет, не свою жизнь. Я уверен, что могу справиться. Как насчет ужина сегодня вечером, если я прав?
Улыбка была искренней, без малейшего следа распутства, которое, как ей показалось, она видела прежде. Но желудок у нее все еще сводило. Она отвернулась, ничего не сказав.
В следующие двадцать минут мало что происходило. Бирксон продолжал медленно прогуливаться вокруг бомбы, время от времени останавливаясь и восхищенно покачивая головой. Тридцать полицейских из присланного Бах наряда стояли вокруг, нервничая из-за безделья и держась настолько далеко от бомбы, насколько позволяла гордость. Искать какое-либо укрытие не имело смысла.
Бах была занята, координируя скрытное маневрирование из пункта управления, организованного за углом в «Елисейском туристическом агентстве». Там имелись телефоны и подключенный к компьютеру принтер. Бах чувствовала, как падает моральный дух ее полицейских, которые видели, что ничего не делается и не происходит. Если бы они знали, что из-за деревьев на площади высовывают носы топографические лазеры, измеряя расстояния до тысячных долей миллиметра, возможно, им стало бы немного легче. А этажом ниже доставили рентгеновскую установку.
Десять минут спустя принтер заработал. Бах услышала это в тихом и гулком коридоре со своего места на полпути между туристическим агентством и бомбой. Повернувшись, она встретила молодую полицейскую с зеленой нарукавной повязкой новобранца. Рука женщины была холодна, как лед, когда она вручила Бах желтый листок распечатки. На нем были три имени, а ниже список из нескольких дат и событий.
– Нижняя информация получена после четвертой экстраполяции проблемы, – пояснила женщина. – Материал с очень низкой вероятностью. Эти трое родились или в эту самую секунду, или с трехсекундной погрешностью, в три разных года. Со всеми остальными был установлен контакт.
– Продолжайте искать и этих троих, – велела Бах.
Поворачиваясь, она заметила, что молодая женщина беременна, примерно на пятом месяце. У нее мелькнула мысль, не отослать ли ее отсюда, но
