Боже. Она меня заметила. Ее глаза прищурены, она направляется прямо ко мне. Мне хочется уехать, но я не могу. Она стоит прямо передо мной, сердитым жестом показывая мне опустить окно. Я так и делаю, но мне трудно смотреть ей в глаза.
Она грубо спрашивает:
– Ты видела?
Я слабо отвечаю:
– Нет. Я ничего не видела…
Лицо Женевьевы краснеет – она знает, что я вру. На секунду я испугалась, что она собирается заплакать или ударить меня. Лучше бы она просто ударила меня.
– Вперед, – умудряется произнести она. – Выбей меня. Ты же за этим сюда приехала. – Я качаю головой, и тогда она отрывает мои руки от руля и шлепает ими по своим ключицам. – Вот. Ты выиграла, Лара Джин. Игра окончена.
А потом она бежит к своей машине.
Есть корейское слово, которому научила меня бабушка. Оно называется «чон». Это связь между двумя людьми, которая не может быть разорвана, даже когда любовь превращается в ненависть. У вас все еще остаются к человеку все те старые чувства, и вы никогда не сможете полностью избавиться от них, и всегда будете испытывать в своем сердце нежность к нему. Думаю, что это, в какой-то степени, – то, что я чувствую к Женевьеве. «Чон» является причиной того, почему я не могу ее ненавидеть. Мы связаны.
И «чон» является причиной того, почему Питер не может ее отпустить. Они тоже связаны. Если бы мой папа сделал то, что сделал ее отец, разве я не обратилась бы к единственному человеку, который никогда от меня не отворачивался? Который всегда был рядом, который любил меня больше всех? Питер является таким человеком для Женевьевы. Как я могу упрекать ее в этом?
53
Позавтракав блинами, мы убираемся на кухне, и папа произносит:
– Кажется, еще у одной девушки Сонг скоро день рождения. – Он поет: – Тебе шестнадцать, почти семнадцать…
Я ощущаю сильный прилив любви к нему – своему папе, которого мне так повезло иметь.
– Что за песню ты поешь? – вмешивается Китти.
Я беру Китти за руки и кружу ее вместе с собой по кухне.
– Мне шестнадцать, почти семнадцать;
Я знаю, что наивна.
И пусть парни, которых я встречаю,
Говорят, что я мила;
Я охотно в это поверю.
Папа перекидывает кухонное полотенце через плечо и марширует на месте. Глубоким баритономон поет:
– Тебе нужен кто-то постарше и помудрее,
Чтобы говорить тебе, что делать…
– Эта песня – сексистская, – заявляет Китти, когда я отпускаю ее.
– Действительно, так, – соглашается папа, шлепая ее полотенцем. – И парень, о котором идет речь, на самом деле не был старше и мудрее. Он был нацистским курьером.
Китти отбегает подальше от нас обоих.
– О чем, ребят, вы вообще говорите?
– Это из «Звуков музыки», – поясняю я.
– Ты имеешь в виду тот фильм про монахиню? Никогда его не смотрела.
– Как ты могла посмотреть «Клан Сопрано», но не посмотреть «Звуки музыки»?
Папа обеспокоено спрашивает:
– Китти смотрела «Клан Сопрано»?
– Только рекламу, – быстро отвечает Китти.
Я продолжаю напевать про себя, кружась по кругу, как Лизль в беседке:
– Мне шестнадцать, почти семнадцать,
Невинная, словно роза…
Пусть парни, которых я встречаю,
Говорят, что я мила,
И я охотно в это поверю…
– С чего бы это тебе охотно верить каким-то случайным парням, которых ты даже не знаешь?
– Это песня, Китти, не я! Боже! – Я перестаю кружиться. – Хотя Лизль была в некотором роде простушкой. Я имею в виду, в основном, это была ее вина, что их чуть не схватили нацисты.
– Рискну предположить, что в этом был виноват капитан фон Траппа, – говорит папа. – Рольф еще сам был ребенком, он собирался отпустить их, но затем Георг настроил его против себя. – Он покачивает головой. – Георг фон Трапп, у него было еще то эго. Эй, нам следует устроить вечер «Звуки музыки»!
– Обязательно, – соглашаюсь я.
– Этот фильм звучит ужасно, – говорит Китти. – Что за имя такое – Георг?
Мы игнорируем ее. Папа спрашивает:
– Сегодня? Я приготовлю тако аль пастор!
– Я не могу, – отвечаю я. – Я собираюсь в Белвью.
– А что насчет тебя, Китти? – интересуется папа.
– Мама Софи учит нас готовить латке, – говорит Китти. – А вы знали, что на них сверху кладется яблочное пюре и получается вкусно?
Папины плечи опускаются.
– Да, я знал это. Мне придется начать бронировать вас за месяц вперед, ребята.
– Или ты бы мог пригласить к нам мисс Ротшильд, – предлагает Китти. – Ее выходные тоже довольно-таки одинокие.
Он как-то странно на нее поглядывает.
– Уверен, у нее есть много чего, чем бы она занялась с большим удовольствием, чем смотреть «Звуки музыки» с соседом.
Я радостно добавляю:
– Не забывай про тако аль пастор! Они тоже могут послужить приманкой. И ты, конечно. Ты – приманка.
– Ты определенно приманка, – подпевает Китти.
– Ребята, – начинает папа.
– Постой, – перебиваю я. – Позволь мне сказать кое-что. Тебе следует ходить на свидания, папочка.
– Я хожу на свидания!
– Ты, как бы, вообще ходил только на два свидания, – говорю я, и он умолкает. – Почему бы тебе не пригласить на свидание мисс Ротшильд? Она симпатичная, у нее хорошая работа, Китти ее обожает. Да и живет она совсем близко.
– Видишь, именно поэтому мне не следует приглашать ее на свидание, – отвечает папа. – Никогда не следует встречаться с соседом или коллегой, потому что вы будете продолжать видеть друг друга, если ничего не получится.
Китти спрашивает:
– Ты подразумеваешь цитату: «Не сри там, где ешь»? – Когда папа хмурится, Китти быстро поправляет себя: – Я имела в виду, «Не какай там, где кушаешь». Ты подразумевал это, папочка, верно?
– Да, полагаю, это я и имел в виду, но, Китти, мне не нравится, что ты используешь бранные слова.
Она говорит с раскаянием:
– Прости. Но я все-таки думаю, что ты должен дать мисс Ротшильд шанс. Если ничего не получится, то не получится.
– Ну, мне не хочется, чтобы вы, девочки, потом расстроились, – произносит папа.
– Такова жизнь, – отвечает Китти. – Не всегда все получается. Посмотри на Лару Джин и Питера.
Я бросаю на нее неодобрительный взгляд.
– Мда, спасибо большое.
– Я просто пытаюсь изложить свою точку зрения, – заявляет она. Китти подходит к папе и обхватывает его руками за пояс. Этот ребенок действительно пускает в ход все средства. – Просто подумай об этом, папочка. Тако. Монахини. Нацисты. И мисс Ротшильд.
