Он специально считает быстро, не давая охраннику опомниться, подумать, осознать, что происходит. Метит в слабую точку любого собачника.
— Погоди! — почти кричит Павел. — Он-то тут причем?
Не слушая, Марк прицеливается из пистолета в голову пса. Охранник делает движение, пытаясь убрать фокстерьера с линии огня, спрятать за себя. Даур упирается мощными лапами. Павел накрывает его голову своей рукой, словно она у него из бетона или кевлара и пуля не пробьет ее. Или, может быть, он думает, что Марк не выстрелит?
— Был вечером в пятницу человек! — выкрикивает Павел, глядя на ствол ТТ. — Мать твою, был! Я его не записывал!
— Что за человек? — Новопашин опускает пистолет.
Павел продолжает держать лающую на Марка собаку словно ребенка.
— Я откуда знаю? Пришел вечером, сунул в лицо мусорскую ксиву. Сказал — типа, по секрету — что органы ведут расследование махинаций руководства больницы. Я же говорю, что Рудольфыч взял «кайен» не на зарплату. Коп попросил не записывать его в журнал. Мало ли — поднимется шум раньше времени. Сказал, что осмотрится на месте. Минут двадцать спустя вышел… Все-все, дружище, — успокаивает охранник фокстерьера.
— Почему не рассказал об этом, когда обнаружили… — Марк запинается. — В морге…
— А что рассказывать? — удивляется Павел. — Ты серьезно? Думаешь, пришел мент — дай-ка я топором поиграюсь? Вы лучше маньяка ищите!
— Как его зовут, запомнил?
— Да я и ксиву-то не разглядел.
— А как выглядит?
— Ну…
Минуту спустя Марк, убрав пистолет под куртку, выходит из арки под дождь. Проезжавшая мимо машина заглушает лай так и не успокоившегося Даура.
Усаживаясь в «бэху», Новопашин испытывает целую гамму чувств. Удивительно, но самое сильное из них — голод. Он не понимает, как он может думать об этом сейчас, но его мысли только о еде. Когда он ел последний раз? Не помнит. Точно не сегодня. Кокаиновая диета. Надо закинуть что-нибудь в топку желудка. Все равно что. Подойдут любые калории. Марк вспоминает о небольшой грузинской кафешке неподалеку. Одно из многих в этом районе заведений с кавказской кухней. По выходным туда ходят обедать грузинские семьи с детьми и стариками, еда вкусная и недорогая, а официантки предупредительны, но неулыбчивы и строги как княжны.
Есть только одна опасность — призраки. В первый раз Марка привела в это кафе Алька. Она через раз брала тут пиросмани, смеялась и говорила, что название блюда больше похоже на модный итальянский фэшн-бренд. Ладно, в случае чего у него есть, чем отпугнуть призраков.
— Добрый вечер, — говорит Марк на входе официантке — лет тридцати пяти грузинке с красивым, но уставшим лицом.
— Добрый вечер, — без улыбки кивает та, ждет, пока Марк садится за ближайший свободный столик, и, подавая меню, предупреждает. — Мы скоро закрываемся.
— Хорошо, — кивает Марк и просит, не заглядывая в меню. — Мне, пожалуйста, хинкали — три штучки, чакапули с картофелем по-деревенски и «боржоми».
Официантка уходит. Новопашин какое-то время разглядывает немногочисленных посетителей, заканчивающих ужинать, потом достает телефон и набирает номер Кострова.
* * *
«Копы».
Воскресенье — поэтому непривычно безлюдно. Желающих зажечь немного. Помимо них троих — люди еще только за двумя столиками. За одним — два сержанта в форме. Малоразговорчивые, сосредоточенные на еде. Видно, что сразу после дежурства. Место, где по пятницам и субботам отплясывают набравшие градусов посетители — пустынно как поверхность Марса.
Немного забытое Марком за то время, пока он не работал в органах, полутемное помещение с массивной деревянной мебелью, уравновешенной хрупкой барменшей за стойкой. Девушка выглядит настолько анорексичной, что Марку кажется, будто пирсинг на ее лице вот-вот перевесит, и барменша воткнется лицом в стойку. Артемьев, которому девушка отмеряет водку в графин, что-то ей говорит. Барменша смеется, принимает деньги, отсчитывает сдачу, отвечает Артемьеву. Теперь уже смеется он. Кивает, забирает графин и рюмки, отходит к столику, за которым сидят Новопашин и Костров.
— Нашел Клееного? — успевает спросить Миха, пока Артемьев приближается к ним.
— Нет, — отвечает Марк. — Никого не было дома.
Они встречаются взглядами. Никогда не верь тому, кто кровоточит четвертый день и не подыхает, думает Марк про самого себя. Миха пожимает плечами, что-то хочет сказать, но Артемьев ставит на стол алкоголь. Марк смотрит на бывшего коллегу.
— Сейчас нарубят бутербродов, мужики, — произносит Артемьев. — А пока давайте по одной так…
Миха разливает водку. Они поднимают рюмки, чокаются.
— Ну, поехали, — цитирует Гагарина Миха и опрокидывает в себя рюмку.
Алкоголь обжигает горло Марка, проваливается в желудок, оставляя во рту неприятный вкус, который просит запить его или закусить, но его собутыльники довольно крякают. Им хорошо, на их осунувшихся лицах зажигаются улыбки усталых людей, которые сделали свою работу, а теперь могут немного расслабиться. Миха начинает постукивать пальцем по столешнице в такт той странной, по мнению Марка, музыке, которая фоном играет из колонок за барной стойкой и по углам. Звучащая как саундтрек приджазованная электроника, от которой тянет в сон.
— В общем, нашелся этот «субару форестер», — говорит Артемьев, доставая сигареты. — Не будем частить, да?.. Знаешь, где? — спрашивает он у Марка. — На Кронверкском, где спалили кафе и завалили троих дагов… У нас сегодня, вообще, бандитский Петербург. Поджог и два мертвых узбека на «Треугольнике», Кронверкский, — Артемьев качает головой и выдыхает дым, который подхватывает кондиционер — невидимка и засасывает куда-то под потолок. — Хозяина этой долбанной кафехи найти никак не можем.
— И что в «субару»? — спрашивает Марк.
— Отрезанный палец Талгата Гамидова. Держали там, чтобы заводить машину. Они бы еще вместе с ключами подвесили бы его на брелок. Ты оказался прав с этим иммобилайзером с биокодом… В машине — тайник, в багажнике, в нем что-то было. Вызвали кинолога с собакой. В общем, есть мнение, что там перевозили наркоту. Может быть, метадон, который как раз нашли у Гамидова на съемной хате.
Миха снова наливает.
— Олегыч! — перекрикивая музыку, зовет от стойки Артемьева барменша. — Забирай свои бутерброды!
— Иду, спасибо! — говорит пожилой опер.
Возвращается с «шлёмками» — так на блатном жаргоне тут называют тарелки из нержавейки. От обычных администрация «Копов» отказалась после особо бурного празднования Дня рождения одного омоновца, когда разошедшийся именинник треугольным осколком большого керамического блюда отправил двоих приглашенных на свой праздник в больницу — зашивать рваные раны. Судя по его воплям «Всех порешу!», отправил бы и больше, но успели скрутить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
