— А ты согласился бы? — вырвалось у Валентины.
Козюков чуть склонил голову, исподлобья посмотрел на нее, перевел взгляд на Дубровского и как-то нерешительно пожал плечами. Помолчав немного, тихо, вполголоса, добавил:
— Хлеб для них печь — это одно дело. А с винтовкой против своих я бы не смог.
— Вот и я так же думаю, — поддержал его Дубровский.
— Нет, добровольцем я не пойду, — уже решительно проговорил Козюков. — Уж лучше опять в лагерь.
— В лагерь я тебя не пущу! — испуганно выпалила Елена.
— А в добровольцы? — спросил Иван.
— И в добровольцы тоже.
— Что же прикажешь делать?
— Тебя никто в добровольцы пока не тянет. А будут предлагать — тогда и решим, как быть.
Дубровский молча слушал их перепалку. Он уже понял, что судьба Козюкова не безразлична Елене. И чтобы установить с ними дружеские отношения, он по-приятельски похлопал Ивана по плечу:
— Чего спорите раньше времени? Возникнет необходимость, может, и я чем-нибудь смогу помочь.
— Ой, правда? — обрадовалась Елена.
— Конечно. У меня есть знакомые среди немцев. Пристроим Ивана так, чтобы в добровольцы не взяли. Мы же теперь друзья? Значит, должны помогать друг другу.
— Спасибо вам, Леонид, — сказала с нежностью Валентина и погладила его руку.
— А у меня завтра день рождения! — выпалила Елена.
— Сколько же вам исполнится? — спросил Дубровский.
— Ровно двадцать.
— Счастливая, — мечтательно проговорила Валентина, — А мне двадцать будет только в декабре. Еще дожить надо...
Дубровский и Козюков рассмеялись.
— Чего вы смеетесь? — обиделась Валентина.
— Смеемся, что и ты будешь счастливая в декабре, — ответил Дубровский. — К великому сожалению, не знаем, какого числа.
— Восемнадцатого.
— Эту дату я запомню. Если не будем вместе, письмо пришлю.
Перед расставанием договорились отметить день рождения Елены.
— Знаете, Леонид, — смущенно сказала Валентина, — если у вас есть гражданский костюм, то можно завтра вечером посидеть у нас дома. Правда, Ленка?
Та молча кивнула.
— А то нам перед соседями неудобно, если вы в немецкой форме придете, — пояснила Валентина.
— Я понял. Осталось выяснить, где вы живете.
— Иван знает. Договоритесь с ним. Вместе и приходите часов в восемь.
Попрощавшись с девушками, Дубровский отправился провожать Ивана Козюкова. Оказалось, что тот работает всего в трех кварталах от здания, где располагался штаб тайной полевой полиции. По дороге Иван признался Леониду, что неравнодушен к Елене.
— Хорошая девчонка. И товарищ настоящий.
— А ты давно ее знаешь? — спросил Дубровский.
— Почти полгода уже.
— А Валентину?
— И Валентину тоже. Они вместе дружат.
— Валентина тебе нравится?
— Она хорошая. Правда, несмышленая еще, все стесняется. А с Ленкой мы как муж и жена живем, — доверительно сказал Козюков. — Только расписываться пока не торопимся.
— Почему так?
Иван замялся, но потом ответил уклончиво:
— Немецкие документы, они ведь сейчас хороши. А расписываться на всю жизнь надо.
— Что ж, логично.
Теперь Иван Козюков показался Дубровскому не таким уж простым и бесхитростным парнем, каким казался всего минуту назад. Они условились встретиться завтра вечером. Леонид пообещал раздобыть бутылку вина, а Иван заверил, что принесет свежий хлеб.
И действительно, когда они увиделись на другой день, у Ивана как-то неестественно оттопыривалась куртка. Со стороны могло показаться, что у этого молодого парня уже обозначился живот.
— Что это с тобой? — удивился Дубровский.
— Целая буханка, — лукаво проговорил Козюков. — На, потрогай, тепленькая еще.
Только теперь Дубровский уловил аромат свежевыпеченного хлеба.
— Молодец! Слово держать умеешь, — сказал он. — И я не подвел. Целую бутылку французского вина выменял у чеха на сигареты.
— Вот Ленка обрадуется! Настоящий пир в ее день рождения устроим. Наверно, и девчонки что-нибудь приготовили.
Небольшой квадратный стол выглядел празднично. Кроме бутылки вина и целой горки тоненьких ломтиков белого хлеба на столе на глубокой тарелке дымилась молодая картошка, присыпанная укропом; одна-единственная селедка, разделанная на маленькие дольки, отливала синевой на фоне белых кружочков лука. Яблоки и сливы лежали на небольшом хромированном подносе. А букет ярко-красных и бордовых георгинов торчал из обыкновенного трехлитрового бидона, возвышаясь над всем столом.
Елена и Валентина, радостные и возбужденные, пригласили парней к столу и, пока те усаживались на табуретки, исподволь наблюдали, какое впечатление производит на них приготовленный стол. Перехватив пытливый взгляд Валентины, Дубровский всплеснул руками:
— Ба-а, да здесь барский стол! По нынешним временам и у немцев не часто такое бывает.
— Какой же барский, когда масла к картошке достать не смогли, — смущенно проговорила Елена.
— Была бы соль, а масло не обязательно. И так все съедим, — успокоил ее Дубровский.
Он взял бутылку вина и, так как штопора у девушек не было, вогнал пробку в бутылку обыкновенным карандашом. Потом разлил розовый прозрачный напиток в граненые стаканы и взяв свой в правую руку, встал.
— Милая Леночка, — сказал он с расстановкой, как бы взвешивая каждое слово, — сегодня, в этот радостный для тебя и для нас день, еще грохочут пушки, льется людская кровь, пылают города и села. Желая тебе здоровья и многих лет жизни, мне хочется пожелать еще, чтобы к следующему дню твоего рождения, когда тебе исполнится двадцать один, без перебора, — улыбнулся Дубровский, — закончилась эта стрельба, чтобы только трели жаворонков да соловьиное пение тревожили твой слух. Желаю тебе много счастья... — Дубровский запнулся, посмотрел на Ивана Козюкова и повторил: — Желаю вам большого, настоящего счастья.
Поняв намек, Елена смутилась, потупила взор, на ее щеках заиграл румянец. А непонятливая Валентина перебила Дубровского:
— Так хорошо говорили — и вдруг на «вы» перешли. Мы же теперь друзья. Давайте друг к другу на «ты» обращаться.
— Предложение принимается! — воскликнул Дубровский. — За твое счастье, Леночка!
Он чокнулся с каждым и залпом осушил стакан. Валентина поперхнулась. Поставив стакан, она прокашлялась и сказала:
— Какое горькое. И как его только люди пьют?
Все рассмеялись.
Выяснилось, что она впервые в жизни попробовала вино.
— Ничего, еще научишься, — успокоил ее Дубровский. — Я тоже поперхнулся, когда первый раз пил.
— А сколько вам было? — спросила Валентина.
— Почему «вам», а не «тебе»? Сама же на «ты» предлагала.
— Ну, ладно. Тебе сколько было лет?
— Случилось это на выпускном вечере, когда десятилетку закончил. И было мне тогда семнадцать лет.
— А сейчас сколько? — не унималась Валентина.
— Теперь уже двадцать три. Видишь, какой я взрослый.
— А когда у тебя день рождения?
— Двадцать третьего февраля. В День Красной Армии я родился, — соврал Дубровский.
— А к тому времени война кончится?
— Думаю, что нет.
— Говорят, немцы к наступлению готовятся.
— Но Красная Армия, наверно, тоже готовится.
Над столом повисла тишина. Каждый думал о чем-то своем. Леонид взял бутылку и молча разлил вино по стаканам. Иван Козюков первым нарушил тишину:
— Сегодня у Лены день рождения. Пусть она скажет, о чем сейчас мечтает. Мы все выпьем за это, и я уверен, что ее мечта сбудется.
— Я хочу, чтобы наши скорее вернулись в Донбасс... — робко сказала Лена.
— И я тоже с удовольствием пью за это, — перебил ее Козюков. — Молодец, Леночка!
Леонид был рад этому тосту, но не выдал своих чувств.
— Леонид, а ты тогда с немцами уйдешь? — настороженно спросила Валентина.
— Поживем — увидим, — ответил он и ободряюще подмигнул ей. — Главное — друг за друга держаться. Помогать во всем.
— Это верно, — поддержал его Иван Козюков.
Часам к десяти «пир» был закончен. Девчата убрали со стола. Лишь большой букет георгинов в бидоне остался на прежнем месте. Уже прощаясь, девушки и Козюков почувствовали, что какая-то невидимая нить связывает их теперь с Леонидом Дубровским. Расстались они друзьями. Иван решил переночевать у Елены, а Леонид отправился домой один, предварительно договорившись со всеми о завтрашней встрече в парке.
На пороге здания ГФП он повстречал Георга Вебера. Было еще не так поздно. Вебер вышел подышать свежим воздухом.
— А-а, дружище! — воскликнул он, увидев Дубровского. — Рад обрадовать. Тебе есть письмо из Малоивановки. Не знал, что у тебя там родственники.
Дубровский насторожился, но тут же овладел собой и сказал спокойно:
