Увы, всё равно ничего не получается, даже и с трубой, да хоть и с телескопом, потому что с западной окраины Лебяжьего, на которой, согласно отчёту Катукова, и был КП 1 ТК 23 июля 1942 года[328], видимость в направлении передовой, на юг, составляет никак не более 100 метров! И это с уровня той улицы, что выше многих домов! Но предположим, Катуков решил выйти из укрытия и поднялся со свитой офицеров на поле, под обстрел и бомбёжку, чтобы лично наблюдать ход боя и найти известный ему танк Лизюкова.
Всё одно — ничего не получается, как ни старайся. Потому что район последнего боя Лизюкова (по версии А. Курьянова) гарантированно скрыт от наблюдения гребнем высоты! И это если брать самый ближний к передовой КП Катукова (согласно его итоговому отчёту), поскольку из его донесений в штаб опергруппы Чибисова от 23 июля следует, что он сначала имел свой КП в Ломово (в 10 км от передовой, совершенно невидимой оттуда из-за высот)[329], а с 11 утра разместил КП в ещё более удалённой от фронта деревне Долгое (в 16 км к северу от передовой, с ещё большим количеством высот, долин и рощ между вырвавшимся вперёд «танком Лизюкова» и якобы наблюдавшим этот бой Катуковым)[330]. При этом не забудем, что Катуков чётко написал, что он наблюдал этот бой со своего КП, никуда при этом не выезжая и ни на какие поля не выходя!
Вот и думайте: как же командир 1 ТК увидел всё то, что он описал? Ответ один — НИКАК. Нам даже не надо ломать голову над этой удивительной «загадкой», выезд на местность устраняет последние сомнения и на все многочисленные вопросы даёт один чёткий и ясный ответ: Катуков не видел описанного им в книге эпизода, он написал неправду и ввёл своих читателей в заблуждение.
Причём я писал об этом ещё 5 лет назад, и А. Курьянов явно читал это, о чём косвенно свидетельствует указание им на мою статью в списке своих источников. Его рассерженные заявления-обещания «как следует разобрать мою статью» оставляют в этом ещё меньше сомнений. Но даже если он и не читал статьи, мог бы сам съездить на местность, посидеть где-нибудь в Лебяжьем, посмотреть на склон близкой высоты (ибо ничего другого оттуда не увидеть!) да поразмыслить над избранным им «источником», тем более что он работал с документами ЦАМО и вполне мог сравнить их с мемуарами маршала.
Но нет. Никакого критического анализа этого «источника» А. Курьянов делать не стал, потому что это ему было очень невыгодно! Ему было нужно, чтобы его читатели воспринимали приведённый им отрывок из мемуаров как аксиому, не требующую доказательств! Ведь на нём он и строит важнейшую часть своих «доказательств»! Немудрено, что он предпочёл «не заметить» мемуарных ляпов и выдал их своим читателям за чистую монету! Более того, к использованию мемуаров Катукова А. Курьянов подходит весьма избирательно, что не чем иным, как лукавством, я назвать не могу!
Здесь стоит отвлечься от анализа главных «опор-источников» А. Курьянова и упомянуть ещё одни источник, который он, правда, никак не смог «мобилизовать» для работы на нужную ему версию и явно привёл для большей солидности своего труда. Речь идёт о свидетельствах радиста Лизюкова, которые А. Курьянову предоставил внучатый племянник генерала Иван Афанасьев. Напомню читателю, что в ходе развернувшейся полемики тот в запальчивости заявил, что эти воспоминания являются ни много ни мало, а «документальным свидетельством участника последнего сражения командарма, которое полностью подтверждает результат поисковой работы „Дона“ и суть событий, изложенную в „Воронежском курьере“ журналистом П. Поповым»[331].
То есть из публичного заявления И. Афанасьева можно сделать вывод, что радист Лизюкова «полностью» подтвердил и придумку «находчиков» о двух танках, и сочинённый в мемуарах Катукова бой, и многоликие пересказы письма Нечаева, и сам факт захоронения Лизюкова у церкви в Лебяжьем. С появлением книги А. Курьянова у нас появилась долгожданная возможность наконец-то прочитать эти «всё подтверждающие» свидетельства и самим увидеть, что же они подтверждают на самом деле, а заодно и оценить, чего стоят громкие заявления моего оппонента. Цитирую опубликованный А. Курьяновым текст рассказа В. Ольховика:
«Мы выезжали с товарищем генералом на передовую. Были с ним и в последний раз. Как обычно, подъезжает адъютант подполковник (фамилию его уже не вспомню) и говорит: „Поехали“. У нас все приготовлено. Поехали, как всегда, на передовую. Генерал впереди, мы за ним, охрана — за нами. Проехали километров 7–8 до передовой. Тут немцы „жали“ здорово. Нам „махнули“ остановиться и замаскироваться. Дорога была проселочная, в чистом поле. Где генерал махнул рукой остановиться — там и ждем, стоим. Рвем пшеницу в поле и маскируем свою машину. А бои шли уже в километрах 2–3 от нас.
Позже мы узнали от адъютанта, что генерал сел сам в танк и уехал на передовую в боях участвовать. Уже немцы рядом, идут бои. А мы стоим, не можем без разрешения никуда уехать. Вдруг быстро машина к нам подлетела. Рукой махнул адъютант, чтоб за ним назад уезжали. Мы видим — а генерала-то нет. Потом мы узнали, что танк его был подбит. И как радисты, мы думали, что переговоры генерал вел не шифрованные, а через микрофон. Вот, видимо, его танк запеленговали и подбили.
Потом стало известно, что погиб генерал, и сутки или двое за его тело велись бои. Немцы поняли, что это не простой офицер был, и если бы они его взяли, то их бы за это крестами наградили. А для наших недопустимо было генерала мертвого оставлять, так заведено: солдат солдата на фронте оберегает и хоронит. Как захоронили генерала, мне неизвестно. Во время таких жестоких боев, где кого предали земле, не узнать»[332].
И что же из указанного И. Афанасьевым эти воспоминания подтверждают? Ровным счётом — НИЧЕГО. Ни двух танков, ни описанного Катуковым боя, ни пересказов Нечаева, ни захоронения у церкви! И это если даже не анализировать предоставленный И. Афанасьевым текст, который и без того наглядно показывает, что его заявления о неких имеющихся у него свидетельствах, подтверждающих «правильную» версию, на самом деле не соответствовали фактам.
Но не будем отходить от общепринятых норм и, раз уж новый источник появился, проанализируем и его.
1. В. Ольховик заявляет, что на груди Лизюкова была «только звезда героя, даже орден Ленина не носил». Смотрим на последние фотографии Лизюкова и чётко видим на его груди помимо звезды героя два (!) ордена Ленина и значок за отличное вождение танка.
2. Адъютант Лизюкова, по воспоминаниям В. Ольховика, был подполковником, хотя доподлинно известно, что он был капитаном (В. Пендак).
3. Говоря о последнем бое Лизюкова, В. Ольховик заявляет, что о том, что «генерал сел сам в танк и уехал на передовую», он и другие радисты узнали от его адъютанта. Адъютант же заехал за радистами, сопровождал танк Лизюкова, взмахом руки приказал радистам отходить назад. Между тем этого просто не могло быть, потому что адъютант Лизюкова капитан Пендак сгорел в танке ещё 22 июля, то есть за сутки до гибели командира 2 ТК, и ничего узнать от него (и даже его видеть живым!) 23 июля радисты просто не могли![333] Этот факт вообще заставляет усомниться в точности и правдивости описания В. Ольховиком данного эпизода, а ведь наши оппоненты неоднократно заявляли, что он является ни много ни мало свидетелем последнего боя легендарного командарма!
Совершенно очевидно, что в воспоминаниях В. Ольховика отражена некая общая атмосфера тех горячих дней и организация боевой работы его подразделения, но непосредственного отношения к последнему бою Лизюкова они не имеют.
Таким образом, анализ даже небольшого фрагмента из воспоминаний В. Ольховика в очередной раз показывает, что человеческая память отнюдь не совершенна, а мемуары и воспоминания не являются надёжным источником! Рассказ радиста Лизюкова (в изложении И. Афанасьева) убедительно демонстрируют это.
(Вызывает удивление предположение В. Ольховика о том, что танк Лизюкова немцы подбили потому, что запеленговали его! Почему же сами радисты не слышали переговоров командира, ведь ветеран утверждает: «…мы думали (а не „слышали“), что переговоры генерал вел не шифрованные, а через микрофон». А ведь в «радиомашине», надо думать, была довольно совершенная по тем временам аппаратура! Не одержало ли здесь «радиомышление» верх над здравым смыслом? Мы же не о войне на море говорим, где корабль противника мог быть запеленгован, найден на океанских просторах и затем потоплен огнём с дальней дистанции. Ведь танк Лизюкова не был на океанских просторах! Он оказался в поле зрения немецких артиллеристов, которым, чтобы подбить его, совсем не нужно было его сначала пеленговать. Немецкие ПТО вели огонь прямой наводкой, а не с каких-то закрытых огневых позиций, как гаубицы, и потому для стрельбы по танкам никакой радиопеленг им был не нужен!)
