– Прошу прощения, господин старший лейтенант, – переходя на немецкий, исправился Ильин.
Общение на немецком было необходимым элементом их деятельности. Во-первых, играя в маскарад с переодеванием, недолго и запутаться, брякнув на великом и могучем в самый неподходящий момент. Даже рядовым приходилось ломать язык и стараться изъясняться на немецком. Во-вторых, их мог заметить какой-нибудь случайный свидетель. Ничего особенно страшного, если он услышит разговор с сильным акцентом. Австро-венгерская армия весьма многонациональна, общеармейский язык немецкий, знание которого разнится даже в офицерской среде, а уж про рядовых и говорить нечего.
– Докладывайте, – вновь переводя взгляд на зеркальце и возобновляя бритье, приказал Шестаков.
– Судя по перехваченному разговору, русские прорвали фронт в районе Дукельского перевала. И на остальных участках фронта положение немцев не из лучших.
– Ты уверен? – вновь прекращая бриться, поинтересовался Шестаков. – Наступление начато всего лишь сутки назад.
Было чему удивляться. За прошедшее время противостояния обе противоборствующие стороны не только успели основательно вкопаться в землю, но и обзавестись долговременными огневыми точками, причем даже с бетонными колпаками. Эти укрепления, нередко связанные в единый узел обороны, могли достаточно легко противостоять полевым гаубицам. Осадной же артиллерии у Брусилова не наблюдалось. Так что удивление Шестакова, относящееся к столь скорому успеху русской армии, было вполне оправданным.
– Я говорю только то, что услышал, – ответил Ильин. – У них там самая настоящая паника. Каледин развил наступление на Гуменне и, судя по всему, уже к вечеру овладеет им. По телефону лаялись два полковника, и один другому говорил о том, что солдаты сдаются в плен пачками.
Это место для базового лагеря было выбрано не случайно. Тут неподалеку проходила телефонная линия, все же Уйхель – узловая станция. Вот Шестаков по старой памяти и оседлал эту самую связь. А как ему еще можно было узнать о положении на фронте? С носимыми радиостанциями тут полный швах. Голубей столько времени держать при себе затея не из разумных, привыкнут к новому месту – и привет. С самолетами тоже не все слава богу, в небе господствуют германские и австрийские летчики, несмотря на то что основные их силы сейчас сосредоточены на французском театре.
– О наших что-нибудь говорили? – уточнил Шестаков.
– Их действия в значительной степени сковали переброску войск и грузов. Правда, австрийцы сообразили, начали пускать перед составами груженые мотодрезины. Подорвались только три эшелона, да и то, похоже, с минимальными потерями. Но железнодорожное сообщение сильно затруднено, однозначно. Еще говорили о том, что кавалерийская охрана железнодорожного полотна значительно усилена.
Ну тут сомнительно, чтобы они добились больших успехов. Партизаны практиковались на своих железных дорогах, причем казачки, их охранявшие, были прекрасно осведомлены о том, что будут совершаться диверсии. Правда, понятия не имели, кем и где именно. Так что кавалерии подпоручик не опасался.
Каждую ветку партизаны должны были заминировать в двух местах, с интервалом в пять верст. После чего, израсходовав весь тротил, выдвигаться к месту сбора. То есть сюда. И первые из них могли появиться совсем скоро.
А вот группе Шестакова их, пожалуй, не дождаться. Коль скоро фронт прорван, то и ему отсиживаться здесь незачем. Прорыв для его отряда – это как сигнал к началу второй части плана, подразумевавшей обзаведение транспортом…
– Господин капрал, ну что у меня не в порядке-то?
– Ты мне еще поогрызайся. Под трибунал захотел?
– Да за что под трибунал-то, господин капрал? У меня все бумаги в порядке. Снаряды я везу на передовую.
– Сказано тебе, съезжай на обочину. Живее, не задерживай остальных.
Добившись того, что бортовой «Опель» съехал на обочину, капрал подал знак следующей машине подъезжать ко вновь опустившемуся полосатому шлагбауму. Это был легковой автомобиль с каким-то артиллерийским полковником. Но бравый капрал и не думал пасовать перед большими чинами. Вот еще. Он при исполнении, тем более в такое непростое и горячее время.
– Янек, сопроводи этого недотепу к господину старшему лейтенанту, – передавая документы предыдущего водителя подчиненному, приказал капрал, после чего вытянулся и четко, словно на плацу, отдал честь. – Господин полковник, передвижной контрольно-пропускной пункт, капрал Ланге, прошу предъявить документы.
– Что случилось, капрал?
– Разве вы не знаете о подлом нападении русских партизан на штаб нашей армии?
– И что, вы хотите поймать их вот таким немудреным способом?
– Прошу прощения, господин полковник, я только выполняю приказ. Если же вам интересно мое мнение, то от нас было бы куда больше толку на передовой.
– Я вижу ты ветеран, капрал? – передавая ему документы, свои и водителя, поинтересовался полковник.
– Воюю с зимы пятнадцатого года, господин полковник, – быстро проверяя документы, ответил капрал, – и без ложной скромности должен заметить, господин полковник, воюю хорошо, – еще бы, награды на его груди говорили красноречивее любых слов. – Все в порядке. Еще раз прошу простить. Поднимай шлагбаум! – Это уже своему подчиненному.
– Я слышал о партизанах. Отъявленные головорезы. Поэтому если кому и охотиться за ними, то только таким бравым воякам, как ты, капрал. Так что просто делай свое дело!
– Так точно, господин полковник.
– Поезжай. – Это уже водителю.
Авто с открытым верхом тронулось, обдав капрала едким облаком отработанных газов. А тот, не отвлекаясь на такие досадные мелочи, уже подал знак следующему авто, в кузове которого сидели десятка два солдат. Правда останавливать его он не стал, приказав проезжать. Ну а как же иначе, коль скоро это эскорт этого самого полковника.
А вот следующий автомобиль, бортовой «Мерседес», был безжалостно остановлен, досмотрен и отпущен. Все. На полевом пропускном пункте опять наступило короткое затишье. Это же не шоссейная дорога, а объездная, оттого и движение здесь не столь уж оживленное.
– Что такой хмурый, капрал?
Шестаков, подошел к Ильину, разминая пальцы, как это, бывало, делали ученики в начальных классах. Ну помните – мы писали, мы писали, наши пальчики… и дальше по тексту.
– Да вот проехал полковник. Начальник штаба Пятьдесят седьмой дивизии. Его бы в оборот взять.
– Не дело, капрал, размениваться на зайца, если скрадываешь оленя.
– Так и заяц не помешает.
– Не скажи. Отвлечешься на зайца, вспугнешь оленя. Добыча явно неравноценная. Так что не жалей, все сделал правильно.
– Господин старший лейтенант, а это обязательно? – Ильин кивнул в сторону водителя «Опеля», которого закидывали в кузов.
Авто тут же рыкнуло двигателем, после чего, подпрыгивая на ухабах и гремя разболтанными бортами, двинулось по едва заметной стежке за густой ельник. Шестая машина по счету. Еще столько же – и будет полный комплект. Сейчас с нее сбросят ящики со снарядами, закинут подальше взрыватели, сменят опознавательные знаки, и авто готово к дальнейшему использованию.
Вообще-то Шестакову было без разницы, какие марки машин «задействовать». Лишь бы одинаковые. Это вызовет меньше подозрений. А то разномастный транспорт в одном подразделении как-то не совсем правильно. Не по-военному. В армии оно ведь как – хоть и безобразно, зато единообразно. Но случилось так, что первыми им попались сразу два «Опеля». С этого, собственно, и началось.
– Никак не привыкнешь? – смерив подчиненного внимательным взглядом, поинтересовался Шестаков.
– Да я все понимаю. Но… Не могу я вот так… Как баранов.
– Спешу тебя успокоить, они получают честную пулю из «нагана». А что до самого факта… Глупо задавать вопрос, на который и так знаешь ответ. А я тебя всегда держал за человека умного, Илларион. Хотя и соглашусь, противное занятие. Но ведь ты не ушел, когда я тебе предложил.
– Не ушел.
– Значит, понимаешь, что кто-то должен делать и эту грязную работу.
– Противно, Иван Викентьевич.
– И это хорошо, дружище. Было бы куда хуже, если бы тебе это начало нравиться. А так… Закончится война, переболеешь и пойдешь оканчивать университет.
– Ну уж в армии не останусь, это точно.
– Вот и ладно. Ну что же, передохнул, пора опять браться за писанину, чтобы комар носа не подточил.
Шестаков хлопнул Ильина по плечу и направился в палатку импровизированного пропускного пункта. Там для него был устроен стол, на котором он развел свою канцелярию. А то как же, разъезжать по дорогам с настоящими, а не липовыми патрулями без должных документов чревато, знаете ли. А путь им предстоит неблизкий.
Вообще-то он мог огорчить молодого человека. Если в русской армии хоть кто-то мог делать хоть какие-то выводы, а таковые лица здесь все же имелись, то демобилизация Иллариону не грозит. Как, впрочем, и остальным шестаковским партизанам. Разве только после того, как их опыт будет из них выжат досуха. Да и то сомнительно. Кого пряником, кого кнутом, но на службе оставят всех, кто переживет эту войну. Если же нет… Ну, тогда в российской армии служат поистине настоящие вековые дубы.
