Ерунда, конечно. Что могла сделать Сербия с населением в четыре с половиной миллиона человек Австро-Венгерской империи? Ну да, она вполне успешно оборонялась и контратаковала какое-то время. Но силы были явно неравны. А уж когда в дело вступили германцы, так и подавно.
Ну а Болгария… Обиды, вызванные балканскими войнами, осознание того, что Сербии все одно не устоять, и желание урвать себе кусок, обещанный центральными державами. Вот, собственно, и все. Нет, Шестаков не пытался оправдать болгар, он просто хотел их понять. И потом, решение ведь принимает не народ, а правительство. Вот только болгарское… Ладно, не стоит о грустном.
При виде русских офицеров сербы также вытянулись в струнку и отдали честь. Те, в свою очередь, кивнули, обозначая, что увидели и оценили уважительный жест. А чем еще это могло быть, уж точно не выполнением буквы устава. И эти заслужили улыбку корчмаря так же, как любезное обслуживание. Угу. Пиво ведь тоже можно подать по-разному, выказав этим свое отношение к посетителю.
Данный факт заставил Шестакова повнимательнее присмотреться к четверым офицерам. Мужчины примерно одного возраста, тридцати пяти – сорока лет. Кителя явно старые, видавшие виды, но поддерживаются в чистоте и опрятном виде. Погоны потертые, с эдакими кисточками на уголках из торчащих ниток. Разве только подпоручик не вписывался в компанию. Ну что делать обер-офицеру в компании полковника и подполковников? Если только давнее и близкое знакомство.
– Господа офицеры, позвольте присоединиться к вам? – Получив в ответ недовольные и даже враждебные взгляды, не дожидаясь ответа, Шестаков опустился на скамью напротив подпоручика.
– Господин лейтенант, вы всегда столь беспардонны? – Отпив маленький глоток и промокнув губы платком, поинтересовался подполковник, глядя в одному ему ведомую точку.
Не иначе как боится, что если посмотрит на наглеца, то не сдержится и врежет от всей широкой русской души. Это, конечно, недостойно старшего офицерского состава, но какая разница, душа-то, она одна, русская, загадочная, непознанная и необъятная.
– Секачев, отставить, – а боковое зрение у полковника работает исправно. – Господин лейтенант, если вы еще не поняли, то вам тут не рады.
– Не надо говорить за всех, господин полковник, – ай, молодцы славяне, такие и в фашистском плену не дадут слабину, ну да, даст бог, не случится, а пока… – Знаменский? Виктор Юрьевич? – глядя прямо в глаза подпоручику, поинтересовался Шестаков.
Нельзя сказать, что офицеры опешили от подобного обращения. Но да. Удивились. А уж как был удивлен подпоручик, вглядываясь в сидящего напротив него австрийского лейтенанта до прищура глаз. Вглядывался и не узнавал. А вот Шестаков узнал. Не сразу. Все же фотография – это одно, а живой человек, да еще успевший хлебнуть в жизни лиха, совсем другое. А хлебнуть подпоручику довелось, только седина на висках и чубе чего стоит, да и морщины, избороздившие лицо. Его фотографию Ирина держит на видном месте, и дети точно знают, кто их отец.
– Мы знакомы? – наконец поинтересовался Знаменский.
– Заочно. Господа офицеры, я прошу прощения за свою где-то бестактную настойчивость. Но боюсь, иначе вы бы не захотели принять меня за столом, и препирательства отняли бы много времени. Если позволите, не издевки ради, а в знак уважения к русским офицерам. Корчмарь, пять кружек пива.
– Итак? Мы с вами знакомы заочно?
– Господа, у меня есть к вам одна большая просьба, – вместо ответа заговорил Шестаков. – Не могли бы вы ничему не удивляться, а еще дружно приложиться к своим кружкам, будто вас обуяла жажда.
– Что за тайны Бургундского двора?
– Просто сделайте, как я прошу.
Офицеры переглянулись, пожали плечами и с молчаливого согласия полковника приникли к своим кружкам. Вообще-то, если честно, то они были серьезно заинтригованы. Странный лейтенант. Очень странный.
– Ирина и дети живы-здоровы и сейчас живут в Киеве, – тихо произнес Шестаков.
Едва он это произнес, как все четверо офицеров дружно поперхнулись. А что им еще делать, если вот этот австрияк вдруг заговорил на языке родных осин, причем совершенно чисто. Знаменский в отличие от товарищей только замер на мгновение, а потом, единым махом опрокинув в себя содержимое кружки, медленно ее опустил на стол и прикрыл рот, словно утираясь после выпивки, на деле прикрывая задрожавший подбородок. Глаза же, в мгновение наполнившись слезами, не моргая, уставились на подпоручика.
– Раскудрить твою через плетень, – выдохнул подполковник Секачев.
– Стране нужны герои, а бабы рожают дураков, – подвел итог полковник. – Лейтенант, или кто вы там, вы редкостный идиот.
– Я знаю.
– Господа, на выход. Сначала мы, с оскорбленным видом, лейтенант, вы следом. Через квартал повернете налево и идите до конца. Выйдете на берег Дуная и там ждите нас.
Ну а что ему еще было делать. Только в точности выполнить указания полковника. Ну разве еще и покраснеть до кончиков волос от охватившего его чувства стыда. Зато как натурально получилось. Оскорбленные русские офицеры, пунцовый, хоть прикуривай, австрийский лейтенант, ухмылки русских и сербских солдат и взгляд корчмаря на грани осуждения.
– Итак, сударь, потрудитесь объясниться. И представьтесь, наконец, – когда они оказались на берегу Дуная, укрытые от посторонних взглядов ивами, потребовал полковник.
– Командир партизанского отряда Юго-Западного фронта, подпоручик Шестаков. Пять суток назад на нас насела ягдкоманда Южной германской армии, я был вынужден уводить погоню за собой, чтобы дать возможность боевой группе уйти. Насели так, что пришлось раствориться среди австрияков в Будапеште. Узнал о том, что здесь много лагерей с нашими военнопленными, сам не знаю почему, направился сюда. Признаться, даже не ожидал подобной встречи. Виктор Юрьевич, а ведь Ирина вас похоронила.
– Кхм. Меня ранило. Оклемался в плену. С первой же возможностью отправил письмо через Красный крест. Ждал ответа, а вместо этого получил обратно свое же письмо с отметкой «адресат выбыл». Бежал. Поймали и определили сюда. Ни писем, ни увольнительных. Сегодня впервые вышел в город за все время плена. У германцев не разгуляешься, здесь держали в карцере. Но как там Ирина? Дети?
– Я же говорю, с ними все в порядке.
– Но откуда?.. А я знаю откуда, – вдруг со злостью произнес Знаменский. – Шестаков. Ваня. Ванечка.
– Это было до вашего с Ириной знакомства. А потом… Она получила официальное извещение о вашей гибели. Она вас любила и любит. Это не предательство. Женщина, обремененная детьми, готова пойти на многое, чтобы позаботиться о них. Хотя, в моем случае, конечно же, наложилось на старые дрожжи. И все же вы не вправе ее винить.
– И что теперь?
– Ну, сначала вам нужно вернуться. А там… Она ваша жена, вы ее муж, у вас семья. Вот только не смейте ее в чем-либо обвинять, Ирина по-настоящему достойная женщина. Что же до меня, то я больше никогда не появлюсь на горизонте вашей семьи. И давайте закончим на этом. Прямо водевиль какой-то.
– Л-ладно. Это личное. И оно обождет. Господа, я прошу прощения.
– Итак, подпоручик Шестаков. Поздравляю, слава о ваших дерзких рейдах долетела и до нас, – вновь заговорил полковник. – Но все же, чем вы можете доказать, что это именно вы?
– А я не собираюсь вам ничего доказывать, господин полковник. Хотя, конечно же, можно устроить проверочку с вопросами и ответами. Но мне это не нужно. Единственная причина, по которой я подошел к вам, – это Виктор Юрьевич.
– То есть вы действительно оказались здесь совершенно случайно?
– Точнее и не скажешь. Но… Если у вас будет на то желание, могу поспособствовать вашему возвращению на родину. Организую одежду, транспорт и переход хоть румынской границы, хоть линии фронта. На выбор.
– Вот так легко? – усомнился подполковник Секачев.
– Господа, как бы это ни звучало бахвальством, но ходить через линию фронта – это моя работа.
– И рядиться в форму противника тоже? – с долей иронии поинтересовался второй подполковник.
– Замятин, – одернул его полковник.
– Все нормально, господин полковник. Я уже привык к подобному отношению со стороны офицерского состава. Даже где-то устал отвечать на эти выпады. Но все же возьму на себя труд. Господин подполковник, я понятия не имею, чего успели достичь на этой войне вы, но прекрасно сознаю, чего добился я. Без ложной скромности должен заметить, что именно благодаря мне Брусилову стало известно о планах Макензена. В результате этого удалось предотвратить прорыв и крах Юго-Западного фронта, а скорее всего и куда большую катастрофу. Благодаря добытым мною сведениям была предотвращена и вторая попытка прорвать наш фронт. Моими партизанами, количество коих не превышает сотни человек, в общей сложности уничтожено более полка живой силы, австрияков и германцев, несколько артиллерийских батарей и парков. Мною лично убито более сотни солдат и офицеров. И если для того чтобы получить этот результат, мне приходится прибегать к разного рода маскарадам, то я не считаю это зазорным.
