Утро тянулось. Разговоры, которые и до того были вялыми, совершенно прекратились. Джорджи решила улететь из Кунунарры на отдельном чартерном рейсе. На самолете отсюда ей в последний раз придется делить пространство с Джимом Бакриджем. Она задумалась, каково это – жить в его понимании, в мире, где нет прощения. Она подумала о доме Фоксов и о приличном кофе, который сможет там себе сварить, о тихой плоскости бахчей и сухой южной жаре.
И наконец самолет сверкнул над водой, зеленый и сияющий, как жук.
– Вот урод, а? – сказал инструктор. – Я буду вас вспоминать.
– Больше похож на лодку, чем на самолет, – сказал Джим.
Самолет-амфибия быстро шел на посадку. Он действительно был похож на лодку, гладкий корпус был подвешен под единственным мотором, но звучал он хнычуще, как электродрель. Как транспортное средство он выглядел по меньшей мере неубедительно. Когда самолет коснулся воды, от него поднялись тучи брызг, и он все покачивался и дергался на поплавках, пока не притормозил и не заскользил в их сторону.
– Господи, – сказал Джим. – Вот это выглядит многообещающе.
Перед тем как уйти из лагеря, Фокс находит на скале кассету. Он спал как убитый, проснулся и, наверное, на рассвете прошел мимо нее раз двадцать, прежде чем первые лучи солнца осветили кассету и пластик засиял. Он знает каждую песню на пленке. Он помнит день, когда записал ее, помнит, как столбы света стояли в библиотеке. Он уже другой. Мир изменился. Он засовывает пленку в рюкзак, идет мимо баобабов и терриконика и сталкивает каяк на мелководье.
У него все болит, и он устал, но Фокс знает, что может сделать это последнее усилие. Не будет больше дорог, и сознание этого немного подбадривает его, придает гребкам немного энергии. Но отлив продолжается. Он медленно продвигается к течению. За заливом, за цепью островов земля загорается под встающим солнцем.
Когда он оказывается напротив большого красного острова, приходит отлив. Утро почти исчерпалось.
Фокс надеется, что к полудню не задует бриз. Он устал, весь вымок, и глаза снова шутят с ним.
Когда бледно-зеленый самолет поднимается с воды, он просто перестает грести. Он грохочет над заливом, как какое-то испуганное морское чудовище, которое наконец-то поднялось над водой, прыгая, как лягушка. Солнце сверкает на зеленом фюзеляже самолета, и, когда он приближается, вода брызжет с его хвоста.
Фокс в проливе между островом и материком. Теперь он плывет по течению, весло тяжестью лежит у него на колене. Самолет закладывает вираж. Она на нем. Джорджи на этом самолете.
И когда его накрывает тень, он поднимает весло и орет. Он воет навстречу вою мотора и блеску краски, навстречу крыльям и струе звериной мочи из его живота. Он воет на его рвущуюся, змеящуюся, дрожащую тень, и в момент, когда самолет пролетает над ним, как какой-то ангел-ненавистник, Фокс превращается в чистый, жаркий, болезненный звук, который проглатывается в порыве ветра и шуме, как будто его никогда и не было.
Как только они поднялись над бьющей в крылья водой, Джорджи поняла, что под ними, с ее стороны, остров, и при этом последнем взгляде у нее возникло то же самое тошнотворное чувство узнавания, которое появилось у нее в самый первый раз. Но теперь в этом чувстве не было восторга, не было мучительного удивления – только жалкое непонимание. Вот он, как некая бородатая голова без лица, поднимается – вечно и бесцельно – из воды.
Со своего места в хвосте она увидела, как Джим и пилот одновременно поворачиваются к другой стороне самолета. Они заговорили, и Джим оживленно жестикулировал, но пилот качал головой. Джорджи держала наушники на коленях.
Остров провалился, и исчез сияющий залив. Под ними лежала желтая, растрескавшаяся земля.
Джорджи подняла глаза и увидела, что Джим все еще говорит. Его палец рубил воздух рядом со щекой пилота, и сухожилия у него на шее напряглись. Опустив глаза, молодой пилот говорил с Джимом – или с кем-то по радио. Он, кажется, сомневался, хотя самолет все еще летел, подняв нос, набирая высоту.
В кабине слабо пахло рвотой.
Джорджи увидела, как губы молодого человека перестали двигаться, и в тот же момент гул мотора прервался. Она поймала движение его губ, выговаривающих: «Вот сука!»
Он неожиданно положил руку на один рычаг, а затем на другой, как будто думал, что сможет пальцами вынуть комок из горла самолета. Потом он бросил это и бросил машину выше.
Она почувствовала, как пилот физически вздергивает самолет, как по ступенькам, а мотор шипел и рыгал у них над головами. Он изящнейше развернул самолет. Джорджи начинала различать лопасти винта. И потом была просто свистящая тишина, и винт вращался так, будто его лениво подталкивал ветер, и они скользили вниз.
Джим повернулся в кресле. Лицо у него было серое.
Джорджи увидела впереди голубую полоску воды. Она увидела остров. Так вот что это было за узнавание. Она видела этот день. Но не эту комическую покорность, не свистящую пустоту воздуха вокруг. Это всегда казалось ей будущим, но не концом.
Она услышала, как пилот разговаривает с самим собой. Как глубоко дышит Джим. Шея сзади у него была похожа на шею постаревшей черепахи. Он начал дергаться в кресле. Ей было жаль его.
Когда самолет задыхается и смолкает, Фокс чувствует, как у него падает сердце. Он убил его. Криком, этим совиным воплем он убил их всех.
Самолет разворачивается, летит к нему, теряя высоту, преследуя по воде свою тень, прямо на Фокса. Поднимается ветер. Сначала он думает, что это ветер от мотора, но вскоре видит, что весь залив покрыт зыбью. Самолет наклоняется к Фоксу, и за ним по пятам несется ветер, будто бы пытается найти его. Теперь самолет зеленый, сияющий. Фокс чувствует, как его пригибает к воде, когда самолет со свистом проносится над ним, преследуемый по пятам собственной тенью; он так близко, что чувствуется обтекающий его ветер. Слишком круто, слишком быстро.
Еще до того, как самолет врезается в воду, Фокс начинает грести изо всех сил. Пробираясь, он чувствует шов на воротнике. Самолет неожиданно превращается в белый ливень, в бурю. Левое крыло заваливается назад и, трепеща, втыкается в небо, и весь самолет переворачивается в брызгах и шуме, а Фокс гребет.
И вот уже вспышка головной волны со стороны лагеря инструктора. Фокс чувствует запах керосина и горячего металла. Воздух свистит вокруг фюзеляжа, и металл трепещет и успокаивается. Голоса. Появляется защитного цвета рубашка – мужчина с окровавленным лицом, кричащий. Фокс почти сбивает его с ног, причаливая к глотающему воздух самолету.
Дверь распахивается, вылетает метра на два в воздух, и весь корпус содрогается. Еще один человек плывет.
Фокс, цепляясь ногтями, пробирается вдоль обломка крыла. Самолет перевернулся, иллюминаторы под водой. Ногами он нащупывает стойку, отверстие и начинает дышать быстро и глубоко, пока еще есть время. Фюзеляж содрогается, и даже кости Фокса пропитываются воздухом. С последним вздохом он ныряет. Самолет начинает ускользать от него вглубь, и он вцепляется в него руками. Волосы и бороду относит назад потоком. У него закладывает уши, когда он плывет через молочную глубину, с горящими глазами; его дыхание тлеет, как уголья в груди. «Ты можешь, – думает он, – и кровь яростно, ярко и сумасшедше приливает к лицу. Это ты и сделаешь».
Воздух снова пищит у него в ушах. Вода вибрирует на коже, когда Фокс рвется к бледному песчаному дну.
…Джорджи висела вниз головой в сбруе из ремней, вцепившись в неудобные задвижки пальцами и перенеся на них весь свой вес. Воздух бурчал и кипел где-то в кабине, как человеческий голос. Она чувствовала, как вес мотора тащит ее вниз. Лопающиеся пузырьки. Все как в тумане. Болят уши.
Дверь превратилась теперь в прямоугольник бледно-голубого цвета. Она смотрела на него безразлично, как смотрят на экран телевизора или компьютера. Она была спокойна, так спокойна – и вот уже не спокойна.
Удар самолета о дно выбил воздух из ее груди; Джорджи почувствовала, как последний вздох пробежал по подбородку и через грудь, и увидела, как на нее надвигается тень – как рептилия из кошмара. Она отмахнулась от нее, сбросила с себя. Такая горячая тьма и такая настойчивая! Она прижалась к лицу Джорджи чем-то мохнатым. Джорджи увидела красные глаза внутри черного, крутящегося пятна, почувствовала, как оно освобождает ее; она резко ощутила, что свободна, – в последний раз.
Но этот воздух на ее губах. Горячее воды. Воздух кипел между зубами Джорджи и с клокотанием входил в горло. Он взорвал ее. Это было похоже на электрический разряд. На секунду ей показалось, что она видит лицо в этой сероватой массе перед глазами. Она почувствовала, как губы прижались к ее губам. Лютер Фокс.
Она ощутила, как ее отцепляют, почувствовала, как руки сжимают ее. Она плыла в этот бледно-голубой экран, в мягкий мир снаружи. Джорджи Ютленд впивала его горячий крик, и он тащил ее за собой в остаток жизни.
