с толку. Он его не ожидал, не готовился отвечать, не понял его смысла и потому… занервничал. А ведь остался спокоен, даже услышав, что его машину видели в «Сухарях».
«Ты тщательно готовился к нашей встрече, – понял Вербин. – То ли ты человек такой, то ли давно знал, что встреча состоится…»
А вопрос о детях не был предусмотрен.
– Вы каждый год ходите в поход?
– Обязательно, – подтвердил Илья.
– В одно и то же время?
– Как правило – в июле.
– Кто знал, что в этом году вы отправитесь в поход именно в эти числа?
– К сожалению для вас – довольно большой круг людей: и на работе, и многие друзья. – И опять отлично сыгранные ответы: выверенный набор слов, удивительно правильная интонация. – Что же касается машины, то я уехал на «Range Rover». BMW осталась в Москве.
– У вас есть водитель?
– Он в отпуске до понедельника.
– Где вы оставили BMW?
– Не помню, где-то около дома. Я не запоминал специально.
– В подземном паркинге?
– У нас старый дом, без подземного паркинга.
– Ваша жена пользуется этим автомобилем?
– У неё своя машина.
– Вы кому-нибудь разрешаете пользоваться BMW?
– Если просят – не отказываю. Мне не жалко.
– Кому угодно?
– Только друзьям, разумеется.
– Платон Брызгун брал у вас когда-нибудь машину?
– Периодически.
– Зачем он её брал?
– Тоше нравились быстрые седаны, – объяснил Бархин. – Но он прижимист… Чёрт… – Илья тихо выругался. – Тоша был немного прижимистым. Он считал, что известному человеку нужно ездить на большой и заметной машине, а вторую – на лето – покупать скупился. Поэтому брал у меня.
– Но когда вы уезжаете из города, воспользоваться автомобилем затруднительно, не так ли? – прищурился Феликс. – Где Платон мог взять ключи?
– Машине положено два комплекта, и второй частенько застревал у Тоши.
– То есть Платон мог не ставить вас в известность, что берёт машину?
– Мог, – пожал плечами Бархин.
– И это… нормально? – удивился Вербин.
– Тоше можно… – Опять короткая пауза. – Тоше можно было много.
– И ваша жена не была против?
– А почему она должна быть против? – теперь удивился Бархин. – Это ведь всего лишь машина. К тому же машина, которой она не пользуется.
Ответ прозвучал настолько спокойно и естественно, что Феликс удивился тому, что задал вопрос. Действительно – что странного в том, что друг взял твою машину? Он ведь друг, захотел покататься – пусть покатается.
– Хотите поговорить о чём-то ещё? – Илья небрежно посмотрел на часы. – Боюсь показаться невежливым, но я только вчера вернулся в Москву, а за время отсутствия накопилось много дел, которые необходимо разгрести до понедельника.
– Я понимаю и благодарен за то, что вы сумели уделить мне время.
– По вашему голосу я понял, что встреча неизбежна, а то, что вы рассказали о машине, подтвердило мои подозрения.
– Какие подозрения?
– Что встреча неизбежна, – легко ответил Бархин. – И к сожалению, она не станет последней.
– Да, с машиной нам придётся разбираться. – Вербин помолчал. – Заключительный вопрос, Илья.
– Конечно.
– Вы знали Платона едва ли не лучше всех. Скажите, кто мог так сильно его ненавидеть, чтобы учинить такое зверство?
– Тут я вам не помощник, – твёрдо ответил Бархин, глядя Феликсу в глаза. – Даже представить не могу, чтобы у Тоши завёлся подобный недруг.
* * *
Незаконченность.
Так иногда бывает: дело вроде сделано; тщательно продуманный спектакль сыгран, хладнокровно и с невероятным мастерством; не будет, правда, выхода на поклон, однако этими овациями можно пренебречь. Даже нужно пренебречь и насладиться произведённым фурором из-за кулис.
И в этот радостный момент возникает ощущение незаконченности. Как у писателя перед финальным вариантом рукописи. Как у художника перед сохнущей картиной.
Не хватает детали. Едва заметного мазка, после которого прозвучит радостное: «Да!»
Не последняя точка, а слово, которое сделает последнюю точку по-настоящему яркой. Чтобы восклицание: «Шедевр!» – прозвучало не только из уст поклонников, но и в душе творца.
Незаконченность.
Убийца не ждал, что почувствует её.
Прагматичный, хладнокровный, расчётливый… и вдруг – пронзительно ощутил отсутствие в грандиозном шоу подлинной гармонии. Разум категорически требовал оставить опасную затею, доказывал, что времени на подготовку нет, что придётся довериться хакеру, который указал местонахождение цели…
«Хакер может сдать тебя полиции! – так говорил разум и добавлял: – В конце концов, невозможно провести акцию красиво, как все ждут».
Разум был абсолютно прав.
И потому проиграл чувствам.
Проиграл иррациональному, необъяснимому желанию создать идеальное произведение. Проиграл желанию, которому невозможно противостоять, потому что оно родилось внутри, там же, где появилось желание это произведение создать. Поэтому противиться ему убийца не смог.
И разум сдался, лишь попросив о компромиссе.
– Этот штрих не должен стать самоцелью, – твёрдо сказал себе убийца. – Сделать это нужно или сегодня, или никогда, но времени сегодня у меня в обрез. А значит…
А значит, всё упирается в везение цели, как бы странно это ни прозвучало для убийцы, привыкшего всегда и во всём полагаться на точный расчёт.
– Если наша встреча получится безопасной для меня – тебе придётся расплатиться за содеянное, – прошептал убийца, мысленно обращаясь к цели. – И может, для кого-то твоя история послужит хорошим уроком.
* * *
Распрощавшись с Бархиным, Вербин отправился на Петровку, сказал, что постарается вернуться к закрытию бара, но не успел, даже несмотря на то что в ночь на воскресенье «Грязные небеса» закрывались в три. Точнее, в бар бы он успел, но Кри неожиданно почувствовала усталость от шума, написала Феликсу, что не дождётся, и отправилась домой пешком, планируя проветриться и отдохнуть в тишине ночного города.
Пошла неспешно, привычным маршрутом, планируя добраться до дома минут за двадцать и даже не предполагая, что по дороге может что-нибудь случиться. Да и что может случиться? Дикий уличный беспредел остался в далёком прошлом, город стал безопасным, и если в девяностых годах ХХ века от Цветного бульвара до 3-го Самотёчного ночью можно было попросту не дойти, не говоря уж о том, что по дороге могли изнасиловать или ограбить, то сейчас Криденс отправилась в путь с лёгкой душой. К тому же лето, выходные, по дороге то и дело попадались люди, поэтому девушка спокойно шла, наслаждаясь ночной прохладой и не чувствуя тревоги. Напряжение, исчезнувшее после встречи с чёрным псом, не возвращалось, и даже приближения его не ощущалось, девушка провела два спокойных дня, и ранний уход из бара объяснялся только усталостью от шума.
«Или я разленилась, – с улыбкой сказала себе Криденс, сворачивая во дворы. – То сплю до обеда, то домой убегаю пораньше… Надо собраться и взять себя в руки».
Сказала, конечно, в шутку, но при этом подумала, что прозвучавшие «звоночки лени» намекают на то, что им с Лексом пора отдохнуть и, возможно, подумать о том, чтобы добавить к запланированным на август двум неделям отпуска ещё одну. И эту, третью, неделю провести где-нибудь в полной тишине и уединении. Лучше всего – начать с неё, как следует успокоиться, насладившись обществом друг друга, а уж потом ехать к морю.
«Пожалуй, так будет идеально…»
Криденс вновь улыбнулась, представив лицо Вербина, когда она изложит ему свой план, и то, как он начнёт отнекиваться, а в следующее мгновение вздрогнула. И даже тихонько ойкнула.
И остановилась.
Она ходила здешними дворами и переулками сотни раз, и зимой, и летом, машинально, «не просыпаясь», совершала нужные повороты, узнавала стоящие автомобили, иногда здоровалась с людьми, которых встречала неоднократно, – даже не зная, как их зовут, и никогда…
Никогда не встречала в Самотёчных дворах бездомных собак.
А сейчас увидела целую стаю в пять или шесть голов – в темноте девушка не сумела их пересчитать. Да и не собиралась пересчитывать, поскольку всё её внимание сконцентрировалось на вожаке – очень крупном и очень лохматом чёрном псе.
«Чёрный… Не может быть!»
Вожак тихонько зарычал.
«Не показывать страх. Главное – не показывать свой страх!»
Но как не показывать, если тёплой летней ночью становится очень холодно? Так холодно, словно внутренности сначала залили «заморозкой», а затем вычерпали детским совком? А собаки чуют. Стоят неподвижно, ожидая приказа вожака, и чуют. Собаки знают, что попавшийся им человек боится, но ещё не знают, что будут с ним делать.
Собаки ждут.
«Нельзя бежать!»
Конечно, нельзя. Собака быстрее человека – догонит и вцепится. Бежать бессмысленно, но как это объяснить паникующей себе? Как доказать дрожащим ногам, что ни в коем случае нельзя срываться с места? Как оставаться спокойной?
Криденс всхлипнула.
Вожак сделал шаг вперёд и зарычал. Большой чёрный вожак.
А вслед за ним – поняв, что нужно делать, – зарычала стая. Не громко. Злобно.
И остальные псы начали приближаться.
«Бежать нельзя!»
Но как прислушаться к разуму, когда трясёт так, что вот-вот вывернет наизнанку? Когда с трудом сдерживаешь крик. Когда хладнокровие улетучивается под напором одной-единственной мысли: «Они меня
