на диван и позволяя себе наслаждаться этим будоражащим ощущением. — Почему это доставляет такое удовольствие?
— Это игра. Ты когда-нибудь играла в игры у себя в Оорте?
— Мы бегали наперегонки. И состязались в пении ремесленных и колдовских песен. — Внезапно она ощущает тоску по прошлому. — Я очень любила это занятие, особенно создание предметов из коралла. Надо представить себе желаемый предмет. Найти описывающие его слова. А потом ты обращаешься с ними к vaki[38], они пробуждаются и создают его. А в итоге ты получаешь что-то свое, новую для этого мира вещь. — Она отводит взгляд. — Так я создала «Перхонен». Это было очень давно.
— Понимаешь, — говорит вор, — воровство для меня то же самое.
Неожиданно он становится очень серьезным.
— Что же ты здесь делаешь? — спрашивает он. — Почему не вернешься, чтобы творить новые вещи?
— Я делаю то, что должна сделать, — говорит Миели. — И так было всегда.
Но она не желает раскрывать эту тему.
— Но только не сегодня, — говорит вор. — Сегодня мы будем делать то, что нам хочется. Мы будем развлекаться. Чего бы ты хотела?
— Петь, — говорит Миели. — Я бы хотела спеть.
— Я как раз знаю подходящее место, — говорит вор.
Чрево: подземные улицы и переулки между перевернутыми башнями. Огоньки Спокойных внизу, дроны-газетчики, предлагающие репортажи о дневном землетрясении в городе и странном происшествии на прощальной вечеринке прошлой ночью.
Крошечный бар называется «Красный шелковый шарф». В нем имеется небольшая сцена; стены украшены подсвеченными постерами и скульптурами музыкантов, бросающими блики на полукруг столиков. Здесь проходят вечера открытого микрофона. Аудитория состоит из нескольких молодых марсиан, на лицах которых застыло выражение скуки все повидавших людей. Но вор что-то шепчет на ухо хозяину и убеждает включить ее в программу, пока Миели сидит у стойки и потягивает из маленького стаканчика какой-то странный коктейль.
Вор, не без помощи «Перхонен», убедил ее потратить немного времени на переодевание, и она выбрала темный брючный костюм, дополненный туфлями на платформе и зонтиком. Вор не удержался, заметив, что у нее такой вид, будто Миели собралась на похороны. Но, услышав, что это могут быть его похороны, он вздрогнул. Это ее рассмешило. Непривычная одежда, словно панцирь, позволяет ей чувствовать себя кем-то другим, каким-то безрассудным авантюристом. Это всего лишь невинный обман: она знает, что при первых же признаках опасности метамозг мгновенно удалит все следы опьянения и ненужных эмоций. Но подобное притворство, тем не менее, доставляет ей удовольствие.
— Как дела? — шепчет она «Перхонен». — Тебе не мешало бы к нам присоединиться. Я собираюсь петь.
На сцене девушка в огромных темных очках под стук своего сердца что-то декламирует, сопровождая стихи абстрактными творениями из недолговечной материи. Миели видит, как вор недовольно морщится.
— Извини, — отвечает корабль. — Я занята решением проблем с многомерной криптографической структурой и привлекла к этому целую тысячу гоголов-математиков. Но я рада, что вам весело.
— Я скучаю по ней.
— Я знаю. Мы ее вернем.
— Миели? Ты следующая.
Миели вздрагивает.
— Мне пора. Пора петь.
Она сглатывает.
— Не могу поверить, что ты меня на это уговорил, — говорит она.
— Ты это заслужила, — говорит вор. — Знаешь, ты единственная, кому я здесь могу доверять. Так что не беспокойся, я тебя прикрою.
Она кивает, ощущая комок в горле. Или это у него комок в горле? На слегка заплетающихся ногах она поднимается на сцену.
Песни льются из нее потоком. Песни льда. Песни долгого странствия Илматар из горящего мира, песни радости полета и песни предков в потустороннем мире. Она поет песни, создающие корабли. Она поет песни, закрывающие двери кото от Человека Тьмы. Она поет о своем доме.
Когда она заканчивает, в баре все молчат. Потом, один за другим, все слушатели начинают аплодировать.
Позже они отправляются в обратный путь. Вор держит ее за руку, но это почему-то не раздражает ее.
В отеле, когда уже пора пожелать друг другу спокойной ночи, вор не отпускает ее руку. Биотическая связь передает его возбуждение и напряжение. Миели дотрагивается до его щеки, притягивает его голову ближе.
А потом раздается смех, переливчатый, как и песни до этого, а при виде обиды на его лице она не может остановиться.
— Прости, — говорит она, согнувшись пополам и плача от смеха. — Я не могу удержаться.
— Прощаю, — говорит вор, — хотя не понимаю, что в этом смешного. — В его глазах так ярко пылает уязвленная гордость, что Миели кажется, будто она вот-вот умрет. — Ладно. Я собираюсь напиться.
Он резко разворачивается и идет к двери.
— Подожди, — говорит она, все еще вытирая слезы. — Мне очень жаль. Спасибо за идею. Просто мне… смешно. Спасибо за сегодняшний вечер.
Он слегка улыбается.
— Рад, что тебе понравилось. Видишь, иногда неплохо делать то, что хочется.
— Но не всегда, — говорит она.
— Нет, — вздыхает вор. — Не всегда. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — говорит Миели, сдерживая хихиканье и поворачиваясь, чтобы уйти.
Вдруг ее гевулот вздрагивает, и появляется ощущение присутствия кого-то постороннего.
— О Боже, — раздается чей-то голос. — Надеюсь, я вам не помешал.
На балконе, где обычно сидит вор, расположился человек с небольшой сигарой руке. Неожиданный едкий запах дыма как дурное воспоминание. Мужчина молод, его черные волосы зачесаны назад. Его пиджак лежит на