мера, предпринятая руководящими органами рейха высокого уровня. В такое время каждый акт, каким бы маловажным он ни был и даже если является объяснимым согласно современной оценке, исходя из его целесообразности, тем не менее обретает символический характер. Приказ об упразднении знаков отличия будет рассматриваться потомством как добровольный отказ от знака, под которым миллионы солдат, а также мужчин и женщин нашей страны умерли за свое Отечество в эти шесть лет войны.
Эта нота заканчивалась предложением обратиться к союзникам с просьбой воздержаться от попыток заставить германских солдат снять свои знаки отличия.
Более чем что-либо остальное этот документ проливает свет на историю, происходившую в то время. В национальном плане использовавшиеся аргументы имели, главным образом, характер самооправдания; были уравнены национал-социалистические и германские интересы — как мы уже видели, и Дёниц, и Йодль делали именно это. Страх заработать клеймо предателей нации вынуждал людей защищать символы национального статуса с особой яростью.
20 мая фельдмаршал Буш передал подробный приказ, изданный фельдмаршалом Монтгомери по вопросу о знаках отличия, и Йодль сразу же выразил протест главе Контрольной комиссии. 21-я группа армий союзников запретила впредь ношение всяких знаков отличия, кокард, эмблем или наград национал-социалистического происхождения. Единственным исключением были медали или награды за заслуги или долгую службу с условием, однако, что с них будет удалена свастика. Германский золотой или серебряный крест более носить не разрешалось. О выполнении приказа надлежало доложить 31 мая.
От имени Дёница Йодль запросил у Рукса приостановки вступления в силу этого приказа до достижения соглашения о форменной одежде. По общему признанию, утверждал он, свастика является национал-социалистическим символом, но германский орел таковым не является. Он отмечал, что солдаты германского вермахта — военнопленные, а в соответствии со статьей 3-й Конвенции о военнопленных последние имеют право на уважение их личного достоинства; в соответствии со статьей 6-й они не могут быть лишены личных бумаг, знаков отличия, медалей и ценностей. Ни с одним немецким пленным так не обращались в России и ни с одним из пленных союзников — в Германии. (Как обращались немцы с советскими военнопленными в 1941 и 1942 гг. — хорошо известно. — Ред.) Более того, в 1918 г. никто не пытался отнять у них имперские знаки отличия.
Генерал Рукс ответил, что этот приказ предварительно был издан Верховным командованием союзных экспедиционных сил. Кроме того, продолжал он, Женевская конвенция применима к воюющим странам, а не к войскам, которые капитулировали и тем самым покончили с войной. Скоро он даст ответ.
Слова Рукса привели Йодля в ярость. В своем написанном карандашом протоколе совещания он зафиксировал свой ответ: «Не имею желания начинать юридические споры; однако обязан подчеркнуть, что если награды, завоеванные германскими солдатами в боях на передовой, будут у них отняты, „будет восстание“, а кроме того, нормальный процесс капитуляции серьезно осложнится». Ответ Рукса на это в записи Йодля выглядит следующим образом: «Союзники придерживаются политики избавления от всего национал-социалистского», и в этом состоял главный смысл приказа Монтгомери. В отношении возможности восстания немцев должно быть ясно, что «союзники подавят все подобное всеми имеющимися в их распоряжении силами».
Теперь Йодль, вероятно, осознал, что его угроза была тактической ошибкой, и сказал, что это восстание, конечно, не будет подстрекаться сверху. Тем не менее не существует германского офицера, который не постыдился бы издать приказ об упразднении военных наград. Если союзники настаивают, это может быть сделано только силой — и этого ОКВ не сможет предотвратить.
Замечание о том, что русские не отбирали награды, стало еще одной ошибкой Йодля. Как и подобные замечания Дёница о хорошем поведении советских оккупационных войск и правонарушениях англо-американцев, это должно было прозвучать для Рукса как подтверждение предупреждения, содержащегося в плане «Эклипс», о том, что целью немцев всегда было посеять раздоры между союзниками. Кроме того, частые ссылки на международное право, очевидно, явились неприятным напоминанием об обвинениях, звучавших в дни Веймарской республики и с готовностью возрожденных национал-социалистами, по поводу несоблюдения союзниками условий капитуляции 1918 г.
Штаб кригсмарине провел сравнение между франкогерманским соглашением о перемирии от 22 июня 1940 г. и безоговорочной капитуляцией 8 мая 1945 г., показав также сходство между нынешними событиями и теми, что имели место в 1918 г. Документ включал в себя следующее: «Основная психологическая причина неудачи попыток создания устойчивого мира после Первой мировой войны состояла в том, что германский народ ощущал на себе несправедливое отношение со стороны союзников. Мы не можем слишком быстро подчеркивать или слишком часто повторять, что если наши западные противники ведут себя так, как в 1918 г., и просто используют великие идеалы справедливости и права для прикрытия своих планов уничтожения, то часть Германии, оккупированная британцами и американцами, если не вся страна, погрузится в беззаконие и хаос в самом обозримом будущем».
После получения рапорта Йодля о его разговоре с Руксом и консультации с фельдмаршалом Бушем, которая выявила новые тревожные слухи, 21 мая Дёниц издал приказ об упразднении знаков отличия и германского креста; 11 мая он также запретил дальнейшее ношение золотых партийных значков.
В связи с замечанием генерала Рукса о том, что положения Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны (№ 4. — Ред.) к Германии не применяются, поскольку она капитулировала и тем самым положила конец войне, ОКВ направил памятную записку в Контрольную комиссию. Она базировалась преимущественно на юридической интерпретации, подготовленной штабом кригсмарине, Женевской конвенции о военнопленных и раненых 1929 г. и Гаагской конвенции о сухопутных войнах 1907 г. С точки зрения германского военного командования, сфера действия, формулировки и смысл капитуляции 8 мая четко показывали, что она применима только к германскому вермахту, а поэтому представляла собой военную капитуляцию в духе 25-й статьи Гаагской конвенции. Поэтому война была завершена де-факто, но не де-юре; для последнего случая необходим мирный договор. ОКВ продолжало, что с единодушной точки зрения всех профессоров по этому вопросу капитуляция являлась актом по международному законодательству, а поэтому «при отсутствии других специфических условий» ее объявление «не повлияло на другие существующие международные соглашения». В связи с этим положения Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны и Женевской конвенции о военнопленных продолжают оставаться в силе. Была приведена цитата из 23-й статьи Гаагской конвенции, доказывающая эту позицию, — «противник, который так или иначе (явная ссылка на заявление Йодля в Реймсе) сдается безоговорочно, не теряет права на обращение с военнопленными в соответствии с Гаагской конвенцией».
ОКВ, вероятно, слишком хорошо знало, что, ссылаясь на международное право, оно ступает на тонкий лед. Свидетельством, что так и было на самом деле, является факт, что в
