окончательном варианте Йодль старательно опустил то упоминание в преамбуле к Гаагской конвенции, где идет речь о «традициях, установившихся между цивилизованными народами», хотя памятная записка штаба кригсмарине привлекала внимание к этому пассажу.
Кроме того, на совещании 15 мая Йодль признался: «Мы нарушали закон — и не дожидаясь, пока враг сделает это первым, — мы не действовали в рамках закона. Мы добились бы куда большего, если бы использовали не только силу».
В меморандуме ОКВ также подчеркивалось продолжающееся существование германского рейха как реального объекта международного права, даже при временном отсутствии какого-либо германского правительства. Наконец, делается ссылка на статью 25-ю Гаагской конвенции, которая гласит, что «даже в случае капитуляции должны уважаться требования воинского достоинства».
Но, пожалуй, об этом не было и речи. В проблеме воинского приветствия четко просматривается презрение к бывшему противнику. Общего правила не существовало, хотя по инструкции 21-й группы армий союзников, подтвержденной генералом Руксом, предписывалось, что британских и американских офицеров при исполнении служебных обязанностей необходимо приветствовать, но в целом обмен любезностями не предусматривался. Советские оккупационные войска проявили себя более отзывчивыми людьми. Существовало правило, по которому германские охранники и часовые должны приветствовать советских офицеров старшего или равного звания. Такие различные правила приводили к курьезным ситуациям. Когда генерал Трусков нанес свой первый визит адмиралу Дёницу — в отличие от генерала Рукса, который вызвал его к себе на «Патрию», — часовые выполнили прием «на караул». Когда старший офицер Генерального штаба посетил советскую Контрольную комиссию, генерал Трусков обменялся рукопожатиями с германскими офицерами и предложил им водку и сигареты. Бывший офицер ОКВ вспоминает: «Мы должны быть благодарны тому, что Советы не воспользовались возможностями, открывавшимися перед ними в течение первых недель после капитуляции».
19 мая Рукс передал распоряжение Эйзенхауэра от 13 мая, устанавливающее «Правила соблюдения военного этикета немцами в оккупированной Германии». Йодль отметил в своем дневнике, что они были «хуже, чем все, что можно было вообразить».
После общей вводной части о важности воинского этикета и деления немцев на две категории (1. Военнопленные и разоруженные военнослужащие, 2. Гражданские лица, включая полицию и пожарные команды), этот документ излагает подробные инструкции в отношении воинских приветствий. «Воинское приветствие является формой приветствия или знаком уважения между военнослужащими армий с признанной репутацией; а также является знаком уважения к власти. Между военнослужащими германского вермахта и солдатами и офицерами союзных наций не будет обмена вежливостью в форме приветствия или знака уважения». Вместо приветствия германский солдат или офицер обязан встать по стойке «смирно», когда офицер союзников входит в комнату, либо оставаться неподвижным, если сидит; вне помещения германские военнослужащие должны стоять по стойке «смирно», когда звучит национальный гимн любой из союзных наций, они обязаны снимать головные уборы, когда проходят мимо любого флага союзников, при звуке барабанной дроби или в качестве личного приветствия. Визиты вежливости не наносятся. Короче, это было полное наставление в духе инструкций, выданных американским солдатам и составленных немцем-эмигрантом Эмилем Людвигом: «Вы вступаете в Германию не как освободитель, но как победитель. Не улыбайтесь. Никогда не предлагайте сигарету вашему посетителю, которого вы хорошо не знаете, не протягивайте ему своей руки… Забудьте американскую привычку встречать всякого с открытой душой. Не верьте никому, кто не доказал вам своей честности… Единственный способ обращаться с немцами — это заставить их уважать вас, заставить их чувствовать руку хозяина».
Два факта бросаются в глаза, когда анализируешь период выполнения капитуляции:
1. Выдвижение на первый план Йодля как личности;
2. Взятие ОКВ на себя задач, находившихся вне его истинной сферы ответственности.
Когда временное правительство устроилось в административных зданиях кадетской школы Мюрвика (ныне в городской черте Фленсбурга), Дёниц понял, что едва ли сможет справиться с этим потоком проблем и
посетителей. И поэтому он дал указание, направив «военный канал» на Йодля, а гражданский канал — на Шверина фон Крозига, тем самым освободив себя от работы и избегая необходимости вникать в каждую деталь. «Стратегические помощники» Гитлера были выбраны прежде всего из-за их владения технической и военной машиной. Даже после капитуляции, введенный в заблуждение массой проблем, которые было необходимо решать, Йодль был полон надежд в отношении будущей политической роли Германии и своего собственного места. Это хорошо видно из его замечаний на совещаниях. 12 мая, например, государственная разведслужба полагала, что даже при полном разгроме Германия уже вновь является фактором влияния в Европе; это целиком совпадало с образом мыслей Йодля, и он заявил: «Придет момент, когда мы натравим русских на англо-американцев». В нескольких случаях он советовал занять позицию типа «поживем — увидим»: «Мы должны занять выжидательную позицию и быть нейтральными».
Однако несколько иную окраску этой идее придавал контраст между открытым отношением русских и жестким, если не сказать оскорбительным, обращением с немцами англо-американцев. Первоначально симпатии Йодля были на стороне Запада; однако не исключено, что, существуй ОКВ и дальше, он бы склонился на русскую сторону, примерно так, как это случилось в 1920-х гг. с Сектом. Йодль мог даже согласиться с коммунизмом, особенно учитывая, что, как и многие другие в то время, он был убежден, что возврат к буржуазному образу жизни невозможен. Если бы Россия дала Германии шанс, он наверняка бы им воспользовался. В политическом плане Йодль был флюгером, оппортунистом. Многие из его заявлений в мае 1945 г., однако, показывают, что привлекло его к Гитлеру. В своей, главным образом, воинственной позиции и он, и диктатор были очень схожи. Герхард Риттер сказал как-то, что признаками милитариста являются ограниченное техническое милитаристское мышление и глубоко укоренившийся агрессивный настрой. Это описание применимо и к Йодлю, и, в крайней форме, к Гитлеру. Более того, они оба были гипертрофированными националистами и исключительно честолюбивыми людьми. Различие между ними состояло скорее в степени, чем в сути. Воспитанный в суровых правилах, Йодль стремился удерживаться в рамках договоренностей и закона; он осознавал, что излишества необходимо терпеть как искажения, свойственные революции, или как временные меры в интересах Германии; аморальный Гитлер, с другой стороны, не признавал никаких границ юридического или гуманитарного свойства. Йодль просто не ощущал полного отсутствия в Гитлере комплексов сдерживания, воспрещения; он полагал, что служит человеку твердых моральных принципов, у которого в сердце было лишь желание прогресса своему народу, — и это в конечном итоге привело его к гибели. Тем не менее многие из высказываний Йодля того времени носят печать расовых предрассудков, и даже потом он все еще был способен на гротескные замечания вроде «Союзную Контрольную комиссию надо использовать как буфер между нами и нашим еврейским врагом», который только и
