— Послушай, помнишь, ты говорил мне как-то о винной лавке?
Джо усмехнулся.
— Конечно.
Том посмотрел на гостей, столпившихся на другом конце дворика.
— Больше ты не повторял эту операцию?
Джо нахмурился и внутренне напрягся.
— Нет. А что?
— Но думал об этом?
Джо отвел взгляд.
— Пару раз. Не хотелось искушать судьбу.
— Понимаю, понимаю… — кивнул Том.
Подошедший Джордж Хендрикс, управляющий местным универсамом, по обыкновению уже крепко выпивший, прервал начатый разговор.
— Пора наполнить бокалы, — воскликнул он с пьяной улыбкой.
Раньше Хендрике заведовал магазином в Бруклине, а теперь стал местным патриотом. Пьяницы всегда раздражали Джо, даже в свободное от службы время.
Том протянул Джорджу полный стакан.
— Держи.
Джордж взял стакан, но пить не стал, а продолжал говорить:
— Не понимаю, парни, как вам удастся выносить Нью-Йорк. Это же типичный город проходимцев. Каждый гонится за лишним долларом. И все нищие!
Джо пожал плечами.
— Так уж устроен мир, Джордж, — ответил за него Том.
— И полицейские там почти все из проходимцев, — продолжал Хендрикс.
— Ты уверен? — холодно спросил Джо.
— На все сто! Знаю я нью-йоркских полицейских.
— Другие города ничуть не лучше, — возразил Том. За долгие годы работы в полиции он к подобным высказываниям привык и не обижался. — Ты думаешь, местные полицейские симпатичнее?
Джордж рассмеялся.
— Именно об этом я и говорю. Нью-Йорк разлагает вас. Вы боретесь с преступностью, рискуете жизнью, а у самих порой ничего нет!
Джо надоело выслушивать нравоучения пьяницы.
— Ты не прав, Джордж, — заметил он. — На нашей работе мы можем получить все, чего ни пожелаем. Но дело в том, что мы сдерживаем себя.
Джордж снова рассмеялся, а Том удивленно взглянул на Джо, который не сводил глаз с Хендрикса, — вот уж кого, наверное, он с удовольствием бы оштрафовал!
ТОМ
Если хочешь вытащить кого-то из компании друзей, делать это надо очень быстро. На Макдугэл-стрит в Грин-Виллидж есть кафетерий, где собираются студенты, туристы, хиппи. В час ночи с субботы на воскресенье там всегда полно народу, причем мало кто из присутствующих благоволит к полиции.
Эд остался на тротуаре, чтобы Ламберт, выскочив на улицу, угодил прямо в его объятия.
Он сидел за столиком посреди зала вместе с двумя мужчинами и двумя женщинами и держал в руке клетчатый платок, то и дело вытирая им нос. Или он простудился, или чего-то нанюхался. Рано или поздно большинство из них пробует свой товар, благо что он достается им даром.
Я подошел сзади и наклонился над ним.
— Ламберт?
Он оглянулся. Его глаза слезились. Может, от простуды, но скорее всего от героина.
— Да?
Вопреки тому, что утверждают кинофильмы, детектива в штатском не сразу принимают за полицейского.
— Полиция, — тихо сказал я. — Пойдем со мной.
Он усмехнулся.
— Я не в настроении, приятель, — и повернулся к своим друзьям.
Он был в кожаной жилетке. Я дернул ее вверх и закрутил вокруг плеч Ламберта, как смирительную рубашку, а ногой вышиб из-под него стул.
Тело всегда реагирует автоматически. Упади он на пол, мне бы не удалось вывести его из кафетерия. Дружки Ламберта позаботились бы об этом. Однако ноги, как я и предполагал, спружинили, и в то же мгновение мне удалось развернуть его и быстро погнать к двери.
Он вскрикивал и пытался вырваться, но я держал крепко. Дверь оказалась закрытой, и ему пришлось открыть ее головой. Мы выскочили на улицу так быстро, что никто не успел моргнуть глазом.
Ламберт все еще пытался сопротивляться. Наш «форд» стоял у тротуара, и я, не останавливаясь, шарахнул Ламберта о борт машины. Чтобы он окончательно успокоился, я оттащил его на шаг или два и повторил ту же процедуру. Он сразу обмяк и перестал дергаться.
Эд держал наготове наручники. Я отпустил жилетку, завел руки Ламберта назад, и железные браслеты сомкнулись на запястьях. Открыв дверцу, я впихнул его на заднее сиденье.
В этот миг меня схватили за рукав.
— Уважаемый, — произнес женский голос.
Я выпрямился. Передо мной стояла женщина средних лет, в красно-белом цветастом платье, с большой соломенной сумкой. Что-то очень рассердило ее.
— Вы совершенно уверены, что необходимо прибегать к такому насилию?
Друзья Ламберта могли появиться каждую секунду.
— О чем это вы, мадам? — сухо спросил я. — Полиция всегда стремится обойтись без насилия.
Я влез на заднее сиденье рядом с Ламбертом, Эд захлопнул дверцу, сел за руль, и наш «форд» рванул с места еще до того, как открылась дверь бара и на улицу повалил народ.
Скрюченный Ламберт напоминал побитую собаку.
— Том, — позвал Эд.
— Да?
— Похоже, к твоему личному делу подошьют еще одно письмо. — Он смотрел в зеркало заднего обзора. — Она записывает наш номер.
— Я свалю вину на тебя.
Эд довольно хмыкнул.
— У меня болят руки, — неожиданно сказал Ламберт, когда мы проехали пару кварталов.
Я взглянул на него. Судя по всему, он полностью очухался. Как известно, простуда так быстро не проходит.
— А ты поменьше коли их иголками, — посоветовал я.
— Наручники давят, — пожаловался он.
— Очень жаль.
— Может, снимете?
— Только в участке.
— Я могу дать честное слово…
Мы рассмеялись. Ламберт тяжело вздохнул.
— Да, к сожалению, все давно забыли о том, что такое честь.
— Полностью с тобой согласен.
Ламберт устроился поудобнее, насколько позволяли наручники, и отвернулся к окну. Минуты три он разглядывал проплывающие мимо дома, а потом снова заговорил:
— Пора мне мотать из этого города.
Я засмеялся.
— Твое желание исполнится. В следующий раз ты увидишь Нью-Йорк не раньше, чем через десять лет.
— Я понимаю, — кивнул он. — Прошу тебя, ответь на один вопрос.
— Если смогу.
— Что, по-твоему, является большим наказанием: жить в Нью-Йорке или уехать из него?
— Зачем же ты болтался здесь до тех пор, пока не влип в такой переплет?
Ламберт пожал плечами.
— А ты почему остаешься в городе?
— Я не торгую наркотиками.
— Наркотиками — нет. Но стараешься доказать всем, что ты — мужчина.
Волна наркомании захлестнула университеты, и продавцы ядовитого зелья стали куда более грамотными.
— Никто из нас не родился таким, — продолжал он. — Мы все появились на свет чистыми и невинными младенцами.
Я хмуро взглянул на него.
— Один парень, такой же болтливый, как ты, показал мне фотографию матери. А пока я разглядывал ее, попытался вытащить пистолет из моей кобуры.
Ламберт широко улыбнулся.
— Оставайся в Нью-Йорке. Тебе понравится то, что сделает с тобой этот город.
ДЖО
По лестнице негритянка спускалась почти нормально. На правой ее руке зиял длинный кровоточащий порез. Лицо, кисти рук и одежда тоже были сплошь залиты кровью — ее собственной и мужа, — и, наверное, она еще не оправилась после случившегося. Но когда мы вышли из передней двери и женщина увидела пялящуюся на нее толпу, она сорвалась, стала орать и вырываться, и мы еле выволокли ее на тротуар: от крови кожа ее сделалась скользкой, не ухватиться.
Все это мне совершенно не нравилось: два полицейских в форме тащили окровавленную негритянку прямо в толпу чернокожих жителей Гарлема. Судя по выражению лица Пауля, ему тоже было не по себе.
— Пустите меня! — орала женщина. — Он первый меня пырнул! Пустите! У меня есть права!
Наконец в перерывах между воплями я услышал приближающийся вой сирены. Это ехала «скорая». Слава богу!
Мы добрались до тротуара, когда она притормозила у бордюра. Женщина извивалась, словно угорь — длинный черный окровавленный угорь, визжащий так, что, казалось, кто-то скребет ногтем по классной доске.
Из «скорой» вывалились четверо санитаров в белых халатах. Подбежав, они схватили женщину.
— Все в порядке, мы ее возьмем, — сказал один.
— Давно пора, — ответил я.
Понятно, что быстрее они приехать не могли, но случившееся нагнало на меня страху, а когда я струхну, то впадаю в бешенство и начинаю болтать.
Они не обратили на меня внимания, и правильно сделали.
Наверное, белые халаты испугали женщину. Она закричала:
— Я хочу к моему доктору! Отвезите меня к моему доктору!
