— Да подожди ты! Что это вы все зашмыгали, как бурундуки?
— Тут зашмыгаешь! Слыхал про Сасыл Сысы?
Слишком много разговоров про этот алас, хотя его и аласом-то не назовёшь — полянка. Лес нависает со всех сторон, из-за деревьев можно шутя перестрелять всех этих… И что с ними возятся так долго?
— Ну, ладно, какое дело у тебя?
— Тарас, мы переезжаем.
— Куда?
— В сторону Абаги.
— Хуже места не отыскал?
— С хозяйством тут не слаживается. Много сумятицы, а я привык к тиши. Да вот загвоздка: выехать-то можно, лишь взяв на это бумагу. Помоги мне достать ту бумагу!
— Эх, нелёгкая тебя принесла! — Сарбалахов с досадой покрутил носом. — Начальники наши рассвирепели, только знай что требуют подвод да продуктов. Ну, что с тобой поделаешь…
Сарбалахов завёл старика к начальнику Амгинского гарнизона полковнику Андерсу, объяснил, кто он такой и почему нуждается в пропуске.
— Аргылов, Маргылов — мне безразлично. Ему можно верить?
— Конечно. Это подтвердит и полковник Рейнгардт. Старик был у нас проводником, когда мы брали эту слободу.
— Вот что. Если он такой надёжный человек, то пусть завтра поедет с вами на сбор подвод и продуктов. Пропуск и батраку? Пусть и батрак поедет с вами. В таком случае я вам дам только одного солдата. Хорошо? Я им — пропуск, они мне — коней да мяса. Передайте ему.
Сарбалахов перевёл старику.
— Говорил ли ты, что я оказывал им помощь и раньше?
— Сказал я. Но он распорядился так.
— И вот ещё что растолкуй этому старику не будет путём помогать, поплатится головой. — Андерс постучал кулаком в дощатую перегородку: — Прапорщик!
«Дурак! — подумал Аргылов. — Может, ты потому и расположил здесь своё пузо, что тогда я согласился быть проводником!»
Пропуск Аргылову выписал прапорщик.
— Так вот, старик: сегодня переезжай, а завтра поедешь с нами. И без выкрутасов: полковник если сказал, так отрезал! — Сарбалахов намерился уйти.
— Мог бы сказать без ругани, без угроз — и без того я вам помогал раньше. Суонду брать с собой?
— Бери и его. Присмотрит за лошадьми.
— Тарас, помоги: одолжи одного коня. Сегодня перевезу кладь, а завтра поеду с вами. Ведь я для вас делал и не такое и ещё помогу.
— Ухватистый ты старик! Ладно, идём…
Домой Аргылов вернулся с пропусками в кармане и с запряжённым в сани конём.
В условленное утро на трёх подводах отправились в южные наслеги. Обоз, как прежде, возглавил Харлампий, в середине поехали Сарбалахов с Угрюмовым, Аргылов с Суондой замыкали. Садясь в сани, Угрюмов на Аргылова не взглянул. Суонде было невдомёк, куда и зачем они едут, а спросить ему и в голову не приходило. Видя увязавшихся с ними вооружённых людей, он только удивлённо взглянул на Аргылова.
Проехали с кёс до слободы, остановились дать коням передых. Старик Аргылов отозвал Сарбалахова в сторону.
— Тарас, хочу попросить тебя об одолжении, — сказал он, поглаживая грудь собеседника тыльной стороной собачьих рукавиц.
— Интересно, о чём ты хочешь попросить среди тайги?
— Не надо мне ни пушнины, ни тучного зверя, это я и сам ещё могу добыть. Я прошу только о том, что в твоей власти.
— Если окажется в моих силах…
— Нет, без «если»! Скажи: «Выполню обязательно».
— Ну ладно, пусть так.
Старик заговорил с необычной для себя горячностью:
— Сам знаешь, в этом солнечном мире ничего нет ужаснее, чем лишиться доброго имени. После смерти, как говорят, от щуки остаются зубы, от человека — доброе имя. А порушил моё доброе имя старик Чаачар. Сделал из меня человека, на которого ни собака не лает, ни корова не мычит. В тот раз ты сам слышал, как он меня клял-проклинал. Мало того, треклятый старик удумал ходить по людям и разносить обо мне хулу. Да если б только обо мне. А то каркает, что конец скоро делу Бэппеляева. Надо бы заставить его замолчать.
— Арестовать? Этого у нас не одобряют.
— Возиться ещё! Или, кроме ареста, нет способа заставить человека замолчать? Зачем же вы таскаете с собой эти штуки? В лесу, кроме ворона, нет ни единого существа. Или пули жалко?
— Зря не болтай, старик! Попадись нам красные, увидел бы мою щедрость!
— Чаачар опасней любого красного!
— Если мы его… уберём, не подымется ли сыр-бор?
— Пустое! В такую сумятицу кто поднимет шум? Да и сами мы не покажемся, пошлём Харлампия без ружья…
— Одно беспокойство с тобой, старик!
— Тарас, ты мне как родное дитё, — стал улещивать его Аргылов. — Просьбам — счёт, мольбам — учёт… Да и говорю тебе — пошлём Харлампия. У этого рука не дрогнет!
— Нет, старик. Не сердись, но это уже слишком. Что уж за тяжкая вина такая — ну, покричал человек, погорячился… Не шутка же ему лишиться единственного коня!
— Тарас, ты давал слово!
— Донесём в штаб, там рассудят.
— Э, рассудят! Не думал, что отбросишь слова мои в грязь…
Из-под сена в санях Аргылов вынул и выложил на сиденье куски варёной говядины и конского нутряного жира, настрогал мёрзлой стёрляди, выставил бутылку спирта. Все принялись есть и пить, исключая Суонду, который пожевал строганины и, зная своё место при господах, отошёл.
— Ах, сынок ты мой Тарас! — захмелев, принялся опять сокрушаться Аргылов. — Не думал я, что покорную просьбу мою, смирное моё слово с уздечкой и поводком ты отбросишь!
И тут Сарбалахов размягчился.
— Ну ладно! — сказал он, пережёвывая стружки строганины. — Если согласится мой начальник…
Угрюмов, которому перевёл он просьбу старика, глянул на остаток спирта в бутылке и кивнул утвердительно.
— Он согласился! Ну, старик, распоряжайся Харлампием.
Аргылов увёл Харлампия к передним саням, и вскоре тот умчался. Угрюмов между тем отбросил в сторону кость и обратился к Сарбалахову:
— Передай ему: я согласился на его просьбу, так пусть и он выполнит мою.
Сарбалахов перевёл.
— Чего он хочет? — спросил Аргылов.
— Он должен выдать за меня свою дочь, — сказал Угрюмов.
— Так брат её не согласен! Сами же видели в прошлый раз.
— Чёрт побери, какое его собачье дело? Женюсь-то я не на нём! Передай этому чучелу.
Сразу не зная, что ответить, Аргылов заколебался:
— Постараюсь уговорить сына. Посоветуемся… Тарас, ты ему передай это помягче. Пусть немного подождёт.
— Ничего я не стану ждать! — вскипел Угрюмов. — Я солдат. Сегодня — жив, завтра — убит. Одно из двух: если он «нет», то и я — «нет»!
— Ладно… Скажи, что согласен.
— Сарбалахов, предупреди старика: пусть никто мне не мешает! Всех перестреляю!
Доели строганину, допили спирт, остатки еды убрали под сено и уже расселись было по саням, когда примчался Харлампий. Завернув на обочину, он остановил коня. На санях, вниз лицом, бездыханный и плоский как доска, лежал старик Чаачар.
— Застал старого чёрта дома? — спросил его Аргылов.
— Я ему: вызывают в сугулан, он — ни в какую. Ну, я его взял в охапку, вытащил и — на сани. Домашние — в три ручья, догадались, кажется. Меня вроде признали…
Чаачар только очнулся от обморока и чуть приподнял голову:
— Это ты здесь, старик Митеряй! Сверстничек… Догадывался я: вконец изживёшь… — Тут он попытался было приподняться на руках, но не смог, закашлялся, изо рта и носа, пузырясь, хлынула тёмная кровь.
Уже взявшегося за ружьё Харлампия остановил Сарбалахов:
— Митеряй, ротмистр говорит, что возле дороги нельзя. Отведём в лес.
Суонда сидел на пне, зажмурив глаза и закрыв руками уши, Аргылов тумаками погнал его к саням, и вскоре они свернули в лес на заброшенную дорогу.
— Давайте здесь. — Первым сошёл с саней Аргылов. — Не велика птица…
— Ротмистр, можно здесь? — спросил Сарбалахов.
— Я ничего не знаю! Это ваше, якутов, дело, — отвернулся Угрюмов.
— Управляйтесь скорей! — выпрыгивая из саней, крикнул Сарбалахов.
Харлампий схватил Чаачара за ворот облезлой дошки и рванул. Ветхая оленья шкура порвалась.
Неимоверно коверкая слова, дюжий Харлампий выматерился по-русски, схватил старика и легко, будто не его самого, а одну лишь ветхую доху, выкинул из саней на снег. Не в силах встать или приподняться, Чаачар лежал, хватаясь за грудь и натужно дыша.
— Давай, давай! — нервно торопил Сарбалахов.
Харлампий лязгнул было затвором винтовки, но тут вмешался Аргылов:
— Подожди! Не хочу я псине этому доставить удовольствие быстрой смерти… Сначала я его заставлю каяться. Другой встречи у нас не будет, — Аргылов подошёл к Чаачару и хлестнул его кнутом. — Встать! С каких это пор ты стал таким важным господином, что смеешь разговаривать со мной лёжа?
Чаачар поднялся на четвереньки.
— Ты, собака, ходил по людям и везде облёвывал меня…
— А разве… это неправда? — прохрипел Чаачар.
— Будешь ещё спорить, мерзавец? Стой на ногах!
Трясущийся Чаачар из последних сил поднялся.
— Слушай, выродок! Если дашь слово, что пойдёшь по наслегу и будешь говорить всем, что ты меня оболгал, то я отпущу тебя. Откажешься — сейчас же будешь расстрелян. Ты слышишь, собака, что тебе говорят? Ну!
