Приятно теплил лицо лисий воротник дохи, тянули бесконечную монотонную песню железные подрезы саней, и нечёткие уже видения пошли перед глазами беспорядочной вереницей.
— Брат! Брат!..
Томмот, очнувшись, смахнул с лица иней.
— Что ты, Лэкес?
Тот махнул рукой на восток:
— Там… Там…
Томмот быстро опустил поднятый воротник дохи и прислушался. Издалека, из бескрайнего океана тьмы и стужи доносился сюда слитный гул, похожий на громовые раскаты. Вслушиваясь в этот гул, можно было различить частую ружейную пальбу, татаканье пулемётов и разрывы гранат. В предутреннем лютом морозе каждый звук был отчётлив и казался намного ближе.
— Где мы? — тихо спросил Томмот.
— Подъехали к Абаге.
— А там? — кивком головы Томмот указал в сторону гремящего боя.
— Сасыл Сысы, кажется. Алас такой в нескольких вёрстах от Абаги, через реку.
— Велик ли алас?
— Сасыл Сысы? Так себе, проплёшинка с озерцом, три-четыре юрты. Да в низине, как на дне чашки: вокруг крутые взлобья да лес.
— На тракте?
— Чуть в стороне…
«Как же они позволили перехватить себя в таком неудобном месте?» — взволновался Томмот, всё ещё прислушиваясь. Судя по разговорам в штабе Пепеляева, красные должны были подойти к Абаге вчера. Как видно, там и устроил Вишневский засаду. Значит, стродовцы обошли её? Может, кто-нибудь успел предупредить их? Минуя засаду, они, видимо, были вынуждены свернуть в этот тесный боковой алас.
В той стороне узенькой полоской уже пробивался рассвет. Значит, пепеляевцы напали на красных под самое утро, когда изнурённые тяжёлым походом люди крепко спали. Беда! Эх, если бы… Томмот чуть было не вырвал вожжи из рук Лэкеса, да спохватился: куда он поедет и что сделает?
Бой не ослабевал. Чаще стали слышны разрывы гранат. Белые, однако, не застали наших врасплох: вон как дерутся!
Томмот чуть успокоился.
Конь вдруг рванул и наметом понёсся по дороге на север. Лэкес, привстав на колени, нахлёстывал его вожжами.
— Чего так погнал, Лэкес?
— Это не я, а он… — Лэкес показал на едущего впереди Валерия.
Проскочив через Абагу, вынеслись на вершину крутояра и нырнули в лес. Миновав несколько перелесков, остановились на опушке большого аласа.
Подошёл Валерий.
— Лэкес, покорми коней, — приказал он и, круто взмахнув тальниковым прутом, стёганул им по снегу. — Задал Вишневский Строду!
— Что-то долго тянется бой, — Томмот сдвинул шапку на затылок, прислушиваясь. — Послушай-ка, и сейчас гремит.
— Ну и гремит — что из того? Должно, ещё не все сдались. Будто ты понимаешь что-нибудь…
Валерий вполголоса завёл какую-то песенку, потом оборвал её и громко рассмеялся.
— А ты, Томмот, вроде собаки…
— Что это? — разозлился Томмот.
— Да не ругаю я тебя, хвалю. Давеча опасался, что не сдюжишь поездку, а ты, как та собака, зализал раны, встряхнулся да побежал.
— Так что же, охать мне, ахать, дожидаясь твоего сострадания?
— Да ты не сердись, — Валерий снова засмеялся и заглянул Томмоту в глаза. — Послушай, ты почему не поговоришь с Кычей?
— А какое мне дело до чужой жены?
— Вон как! Ревнуешь, значит? Напрасно! Кыча и не думает выходить за ротмистра, это всё затеял отец.
— Чего же она тогда пила с ним, целовалась?
Рассвет уже наступал, сумерки заголубели.
— Думал, поедем к месту боя, — сказал Томмот. — Почему ускакал?
— Дураков нет. Пусть воюют сами.
С той стороны, откуда вставал рассвет, то замирали, то вспыхивали звуки уже далёкого боя. Кто там кого?
За день объехали немало мест. Гневные окрики и угрозы. Плач и мольбы. Слёзы и проклятья.
К вечеру Томмот не выдержал и на одном из распутий соскочил с саней.
— Валерий, хватит! И мы ведь из плоти и крови.
— Не мели пустое! Или ты думал, они коней своих станут отдавать, ликуя?
Валерий резко вывернул на боковую дорогу и дал коню кнута.
Возвращаясь с пятью отобранными лошадьми, они решили заночевать в одном аласе, где стояло несколько изб. С трудом Томмот упросил Валерия не ехать в ночь: устали, проголодались.
— Лэкес рассказывал, здесь старик живёт какой-то, травами лечит. Может, подлечусь…
Стояла уже густая тьма, когда они заехали во двор крайнего дома. Дворовый пёс миролюбиво облаял их, и Валерий, ещё не сойдя с саней, с маху перетянул его кнутом. Взвизгнув, пёс отскочил к амбару и оттуда, из-за прикрытия, разразился злобным, мстительным лаем.
В доме давно уже спали. Хозяин, торопливо поднявшись, подбросил дров в камелек.
— Что расскажете? — поприветствовал он гостей и наклонил голову, ожидая ответного: «А вы что расскажете?»
— Ничего! — едва удостоил его Валерий и стал раздеваться.
— А вы что расскажете? — отозвался с порога Томмот.
Хозяин из-под ладони вгляделся в Аргылова, подошедшего к камельку. Кажется, узнал: насупился, опустил глаза.
— Утром восточнее Абаги мы слышали бой. Не знаете, чем там кончилось? — спросил Томмот, дабы прервать молчание старика.
— Это в Сасыл Сысы… — Хозяин оживился: — Белые потеряли убитыми страсть народу. Отступили, говорят…
— Ка-как?.. — Валерий резко обернулся.
— Красные, говорят, закидали их гранатами.
— Враньё!
Хозяин снова насупился и молча толкнул в бок жену. Женщина проворно поднялась и, не сказав ни слова, принялась хлопотать.
— Так где, говоришь, старик тот, лекарь? — спросил Томмот вошедшего следом за ними Лэкеса.
— Через два дома третий. Я покажу!
— Лошадей как следует покорми! — вдогонку распорядился Валерий. Он снял с себя шубу, доху и бросил на кровать.
Лэкес вышел со двора вместе с Томмотом, намереваясь его проводить, но Томмот отослал его:
— Лошадей покорми. Третий дом, говоришь?
— Через два — третий.
Непроницаемая мгла потопила мир, на небе — ни звезды. Очертания домов, амбаров, хотонов были едва различимы. «Этот, что ли?» Дверь, обитая коровьей шкурой, оказалась не запертой, но примёрзшей к раме. Поддавшись силе, она отворилась со ржавым скрипом.
— Кто здесь?
— Старик Охоноон?
— Тут я. Куда же денусь, старикашка. Засвети-ка жирник на столе.
С зажжённым жирником в руке Томмот пошёл на голос. Да, это был он: седой, на правой скуле шрам, говорили, его молодого лягнул конь. Наклонившись, Томмот шепнул:
— Сколько горностаев добыл нынче, Охоноон?
— Э… одного только.
— А чем добыл?
— Черканом.
— Ну, коли так, то здравствуй, Охоноон! — Томмот пожал старику руки.
— Здравствуй, сынок. — Старик вгляделся в лицо гостя и задул жирник. — Отнеси на стол. В такую пору мы с огнём не сидим. Иди сюда, садись на табуретку. Чем обрадуешь?
— Пока ничем.
— А я только из Абаги. Ходил, кое-что узнал.
— Ну и?
— Большой отряд пепеляевцев устроил засаду на главной дороге. Но красные, говорят, обошли её и окольной дорогой направились на Сасыл Сысы. Кто-то, говорят, их предупредил о засаде. Белые начальники ну рвать-метать! Под самое утро разыгрался большой бой, красные отогнали белых назад. С обеих сторон погибло много людей. Командир красных Строд получил рану. Я повстречался с Олексаном Хармановым, который выехал в Абагу из этого Сасыл Сысы. Строд с отрядом остановился в его доме. Олексан, расставаясь, благословил Строда по-нашему: мол, пусть минуют тебя и стрелы, пусть не находят тебя и пули…
Томмот встревожился:
— Об этом надо как можно скорей известить Курашова! А Курашов из Чурапчи даст телеграмму в Якутск.
— Вот и я так думаю. Собираюсь в путь утром, как рассветёт. Идти два кёса, не столь уж много, я споро дойду.
— Утром? Ну, хотя бы и утром… Ждать совсем нельзя, дедушка Охоноон! Чем скорее передашь, быстрей Строду помощь подоспеет…
— Коли так, то чего же я, выживший из ума, дожидаюсь рассвета? Или дорогу не знаю?
Шёпотом ругая себя, старик подошёл ощупью к камельку, снял торбаса с загрядки и, вновь вернувшись к нарам, стал одеваться.
— Охоноон, если я узнаю что-нибудь очень важное, напишу или передам на словах. Постарайся всё доставить к месту как можно быстрей.
— Это уж само собой!
— Постоянно наблюдайте за дорогой на Чурапчу. Случится, белые устроят засаду, сразу же дайте знать!
— И это понятно.
Старик заспешил, и Томмоту стало жалко его. В такую тьму да стужу в ветхой одежонке да при стариковских силах пройти пешком не меньше двух кёсов…
— Ты уж прости, дедушка Охоноон, не хотелось бы тебя неволить, — признался Томмот.
— Жалей не жалей, а коли надо, так надо! Я хоть стар, но силёнки есть ещё. Про одного горностая — так положено мне говорить, а добыл-то я нынче уже сверх трёх десятков. Ладно, пойду. Благополучия тебе. Уж как ты молод! Нам, старикам, умереть — и горя меньше, а вот вам, молодым… Эх!
Старик притянул к себе голову Томмота и нюхнул его в лоб. Выйдя наружу, они сейчас же разошлись в разные стороны…
Проходя через двор, Томмот по фырканью лошадей и шуршанию сена возле хотона понял, что Лэкес ещё не управился с лошадьми.
