Мы знакомы еще по прошлой жизни. Выросли в одном дворе, ходили в одну школу, только в разные классы - я на год старше. Война всех сравняла в этом смысле, а кому и воздала сторицей. Штырь с его бледным иссохшим лицом и клочками белого, как снег, мха на голом, покрытом серыми пятнами черепе по виду мне в отцы уже годится, а то и в деды. Нет уж давно того двора, школу разметало в пыль. Былая дружба превратилась в затхлые руины, где над гниющими трупами родных и близких правит Царь Голод. Это его огоньки мерцали в глазах Штыря, когда он поглядывал на дремлющую Янку.
Тэк-с, тэк-с — щелкает в голове.
Тэк-с, тэк-с. Желто-зеленой змеей проскальзывает язык меж редких гнилых зубов и очерчивает контур тонких лиловых губ, оставляя влажную борозду на грязной, покрытой струпьями коже.
Тэк-с.
Затолкав последнюю стрелу в колчан, я поднялся и тихо свистнул. Взгляды охотников на секунду обратились в мою сторону. В глазах у некоторых тлели те же голодные огоньки, что и у Штыря. Тот понял, кому подан знак, не сразу: несколько раз моргнул, схаркнул зеленоватой жижей, только затем уставился на меня.
- Айда по периметру, - сказал я. - Стоит проверить.
- У бабы своей под юбкой проверь.
- Она не носит, из моды вышло.
Череп Штыря понизу расколола кривая ухмылка.
- Тэк-с, тэк-с... Ну тады давай пройдемся. Может, сыщем обнову.
Штырь спрятал учебник за пазуху драной ветровки, оперся тощей рукой о навершие топора и, крякнув по-стариковски, медленно встал. Закинув оружие на плечо, похромал вперед. Я задержался, чтобы бросить еще один взгляд на спящую Янку. Умиротворенное лицо, тонкая белая шея, мальчишечья грудь... округлый, выпирающий живот. В желудке у меня заурчало.
- Как думаешь, друже, сколько мы еще протянем? - спросил Штырь, не оборачиваясь, когда я нагнал его.
- Не знаю, Ванька. Не знаю.
- День, два... Затем дохнуть начнем, - ответил он сам себе. - Людям надо что-то жрать, кроме ковыля и коры, чтобы сохранять силы.
- Ты же учитель. Тебе видней.
- Был учитель, да съели с потрошками. - Я по-прежнему видел перед собой только спину Штыря, но догадывался, что сейчас он вновь обнажил почернелые зубы в усмешке.
Мы отошли метров на пятьсот в сторону базы и, убедившись, что здесь все спокойно и пустыня осталась пустыней, взяли по широкой дуге назад — с тем, чтобы выйти за поворот, к трассе, где с моста над оврагом можно увидеть огороженное высоким бетонным забором имение Губера.
- Ты ведь понимаешь, что рано или поздно люди начнут точить ножи друг на друга, - продолжил Штырь, как будто мы и на минуту не прерывали разговор, хотя на самом деле прошло не менее получаса.
Перешли мелкий ручей, на берегах которого ноги почти по щиколотку утопали в темной вязкой жиже, и, пройдя еще метров двести по голой, черной от сажи земле до поваленного, выгоревшего в уголь ствола, повернули направо, к дороге.
- Наверное, начнут, - сказал, подумав, я. - Но что делать прикажешь-то?
- Надо идти за мост. Ждать больше нельзя.
- Лучше попасть под пули губеровской банды что ли?
Штырь резко обернулся — впервые за все время нашего похода. Сейчас он уже не улыбался.
- Альтернатива хуже, Миша, - проскрипел сквозь зубы. - Альтернатива гораздо хуже. Поверь, я знаю.
Я верил. Штырь и Царь Голод знакомство свели давно. Что стало с другими учителями? С теми, с кем Штырь вместе несколько месяцев прятался в школьном подвале от ребят с ружьями? Мы, охотники, нашли после несколько обглоданных черепов и костей. И детские косточки там тоже были.
- Если не решишься... - Штырь почесал шею. - Тогда смотри на людей. Те, кто поздоровее — следи за ними. Они начнут. Станут выбирать слабых и умирающих... Такие у нас перспективы, Миша. Тэк-с.
Я подумал про Янку, жилистую, высокую, не по-женски сильную Янку. Ее положение неизбежно лишит ее силы, сделает уязвимой. В животе опять заурчало. Штырь услышал, и в таившейся на дне его глаз первобытной мгле снова вспыхнуло пламя.
- А ты? - я положил руку на рукоять заткнутого за пояс ножа. - Кого бы выбрал ты?
Бывший учитель русского языка и литературы задумчиво облизнул губы. Погладил спрятанную под ветровкой книгу.
- У стариков мясо жестче и хватает его ненадолго. Я бы начал с женщин и детей.
Сказал — и, отвернувшись, потопал дальше, прихрамывая на левую ногу, из которой мы год назад, когда подобрали его, вытащили пулю.
Тэк-с, тэк-с, Миша. С женщин и детей...
Я нагнал Штыря у самого края «периметра». Он сидел на корточках на ближней стороне оврага, опираясь паучьей лапой о топор. Смотрел вдаль. Куда тянулась от положенной над провалом переправы широкая полоса асфальта. Когда-то здесь рос густой заповедный лес, но Война превратила эти края в серую от пепла равнину, огромное кладбище с торчащими, как памятники, зубастыми верхушками обугленных пней. Ровное полотно проложенной незадолго до начала Войны дороги рассекало это мертвое поле надвое и казалось на нем столь же уместным, как жизнерадостный клоун в раковом корпусе... Ну или как учитель русского языка и литературы в мире, где больше не осталось детей.
- Скажи, - я коснулся костлявого плеча, - почему там, в школе, ты не сожрал свой гребаный учебник? Понимаю, деликатес еще тот. Но все-таки, обложка, страницы... Бумагу ведь делают... делали из дерева. И если можно жрать траву, то... Все-таки лучше бумага, чем...
Штырь посмотрел на меня снизу вверх.
- Тебе не понять. Пока еще — не понять.
- Хорошо, - сказал я. - Согласен. Пойдем вперед, на ту сторону. Посмотрим на домик Губера поближе.
- Тэк-с, тэк-с! Не думал, что ты решишься, - то ли сухо кашлянул, то ли рассмеялся Штырь. - Но... все-таки лучше, чем ждать, кто первый укусит твою бабу, да?
- Да, ты прав. Определенно лучше.
- И потом, может они там передохли уже давно, а мы всё за периметр зайти боимся.
- Видимо, еще не дошли до предела.
- Ой ли?..
Так, развлекая по старой памяти друг друга ничего не значащими репликами, мы выбрались на трассу и, минуя мост, прямиком потопали в направлении белеющего на горизонте бетона.
- Приятно ощутить под ногами нормальную дорогу, как в старые добрые времена, - заметил я, когда за спины нам уплыл каким-то чудом уцелевший, пусть и изрядно покореженный знак ограничения скорости.
- Дорога жизни, - мрачно сказал Штырь.
- Чего?
- Да так... Видишь? - он указал рукой на вплавившийся в землю железный остов. - После первых атак народ, кто побойчее, рванули к губерской резиденции. Кто защиты искал, кто справедливости. И пешком шли, и на машинах, у кого целы остались. Для многих несчастных дорога эта была дорогой жизни, дорогой надежды...
- Да ты поэт.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
