Шина. То есть мы в гараже. Пошевелив конечностями, я понял, что связан. Присмотревшись, убедился, что и Штырь ничуть не в лучшем положении — руки, как и у меня, за спиной, ноги перехвачены веревкой в щиколотках.
Слева раздался металлический лязг, скрип, пахнуло свежим воздухом и на мгновение комнату залил белый, слепящий свет. Штырь хрипло закашлялся, а я отвернулся, почувствовав, что еще секунда — и глаза лопнут. Конечно, ничего подобного не случилось. Послышалось шарканье, замелькали, разбивая потоки яркой белизны, тени и, хотя за лобной костью у меня все еще плясали искры, зрачки смогли сфокусироваться. Передо мной и Штырем стоял, возвышаясь над нами в полный рост, Губер.
- Как видите, господа, мы весьма вовремя. Наши дорогие гости почти что в добром здравии. Правда, если судить по кислому выражению лиц, они не слишком расположены к задушевным беседам.
- Ничо, с паяльником в заднице запоют соловьями, гы, - проворчал один из его подручных, горилла в грязном свитере с закатанными по локоть рукавами. Татуированные перстнями пальцы и правда сжимали ручку паяльной лампы. Губер брезгливо отмахнулся:
- Не засти.
Громила чуть подвинулся, давая хозяину больше света, а тот, нырнув рукой под полу пиджака, выудил оттуда и нацепил на нос очки с пыльными, заляпанными стеклами в тонкой золотистой оправе. Другую руку вытянул перед собой на всю длину — в ней он держал раскрытую книгу... чертов учебник за седьмой класс. В льющемся через гаражные ворота свете черты оплывшего лица казались аристократически благородными, холеными, как у римских патрициев в старом кино, легкая щетина на приподнятом круглом подбородке напоминала младенческий пушок. Он громко прочистил горло, будто готовясь произнести торжественную речь, и я вспомнил, что в прошлой жизни слышал в его исполнении несколько таких по местному телевидению. Черт подери, я даже голосовал за этого ублюдка, когда он на заре своей политической карьеры избирался в мэры. Мы с Ванькой безмолвно наблюдали, и не знаю, как у Штыря, а во мне эта маленькая театральная сценка вызывала только недоумение.
- Ну конечно! Ответ родился не в сознании, а в горле, в легких. И эта мысль, словно глоток чистого кислорода, сразу взбодрила. Деревья и трава, - произнес Губер, не отрывая взгляда от раскрытой книги, и я понял, что он читает вслух. - Он поглядел на свои руки и повернул их ладонями вверх. Он будет сажать траву и деревья. Вот его работа: бороться против того самого, что может помешать ему остаться здесь. Он объявит Марсу войну — особую, агробиологическую войну. Древняя марсианская почва... Ее собственные растения прожили столько миллионов тысячелетий, что вконец одряхлели и выродились. А если посадить новые виды? Земные деревья — ветвистые мимозы, плакучие ивы, магнолии, величественные эвкалипты. Что тогда? Можно только гадать, какие минеральные богатства таятся в здешней почве — нетронутые, потому что древние папоротники, цветы, кусты, деревья погибли от изнеможения.
Недоумение мое росло.
- Рэй Брэдбери, «Зеленое утро», - пояснил Губер. Схлопнул обложки, повертел книгу в руках. - Фантастика. Какая глупость! Старый учебник, советский еще... Не слишком патриотично. Пацифизма много. На том и погорели. - Небрежно бросил потрепанный томик к сваленным на верстаке инструментам. - Однако же, господа, тут у нас интеллигенция в гостях. Интеллектуалы, так сказать.
- Говно, - буркнул детина с паяльником.
- Можно и так выразиться, - пожал плечами Губер. - Как бы там ни было, а какая-то правда жизни есть и в фантастике. Чтобы жить, нужен кислород, нужны растения, плоды которых можно потреблять в пищу.
- Помидорчики, - облизнулся детина.
- Они самые. Знаете ли вы, граждане, - обратился Губер к нам со Штырем, - что одна хорошая ухоженная теплица способна снабдить пропитанием десять-пятнадцать человек в течение всего года? У меня таких теплиц три. Я же аграрий по образованию! Первый бизнес по сельхоз части делал, в натуре.
«В натуре ты — сука», - подумал я и глянул на Штыря. Тот, похоже, не думал ни о чем, тупо смотрел в стену за спиной стоящего рядом с ним губеровского амбала, с края рта у него тянулась тонкая ниточка слюны.
- Конечно, урожаи нынче уже не те, - продолжал Губер. - Экологическая обстановка, так сказать, не способствует. Однако, - сделав паузу, он снял и спрятал обратно очки. - В наше сложное время по-настоящему огромную ценность обретают уже не деньги, не золото, не газ и даже не нефть.
Запустив пухлую ладонь в карман брюк, вытащил маленький, размером с мизинец, огурчик.
- Вот вам валюта нового времени. Зеленый рубль. Или даже евро. За это теперь можно купить все — бензин, пули, женщину... Но главное — лояльность. Не так ли?
- Так точно, - поддакнул детина.
Губер забросил огурец себе в пасть и захрустел, двигая челюстями. От этого звука у меня скрутило в тугой узел кишки, а рот наполнился слюной, голова раскалывалась от боли, перед глазами все поплыло, и я на миг прикрыл веки, борясь с накатившей тошнотой.
- Видите ли в чем дело, граждане. Во все времена ресурсы дают людям власть. Настоящим людям, как я, — над таким зверьем опущенным, как вы. И возможность жить, так сказать, на широкую ногу... Как там шашлык, не готов еще?! - крикнул в распахнутые ворота. Оттуда донесся ответ: «Скоро!». Губер опять повернулся в нашу со Штырем сторону, тепло, по-отечески улыбнулся, развел руки в стороны.
- Оставим лирику, господа. Помидорами-огурцами можно насытиться, но вся эта зеленая херь, травка, кора древесная — для вашего брата, вегетарианцев. Настоящим людям нужно время от времени баловать себя мирскими радостями — котлетки, бифштексы, шашлычок.
- Витамин Це — сальце-маслице-винце, - хохотнул татуированный губерский громила.
- Именно, - кивнул Губер. - Что и подводит нас, наконец, к основной теме разговора. В вас, граждане, сала не больше, чем у таракана, кем вы, собственно, и являетесь. Но для тараканов вас слишком мало, всего двое. А теперь внимание, вопрос. И я бы хотел, чтобы вы крепко подумали, что ответить, подумали о паяльниках в заднице и страшной, неописуемой боли... Где остальные и сколько их?
Я крепко, как мог, стиснул зубы и зажмурился. Старался представить Янку, ее синие, как море, глаза и тихий спокойный голос. Ее животик, в котором рос мой сын или моя дочь.
Тэк-с, тэк-с, тараканы. Тэк-с, тэк-с, зверье.
Буду молчать, чтобы эти твари со мной не сделали.
Но, как только я подумал об этом, слева раздался голос Штыря, спокойный и заинтересованный:
- Пожрать дадите? Тогда и побалакаем...
- Гнида, не смей!! - я рванулся к нему из пут, грохнулся на бок, попытался доползти до паскуды в надежде вцепиться зубами в глотку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
