Я зевнул и вскочил на ноги. Чудесная палатка Стар исчезла, и черная шкатулка была наполовину уложена — размером она уже не превышала коробку для кабинетного рояля. Стар стояла на коленях перед костром и уговаривала кофе вскипеть побыстрее. В это утро она явно изображала пещерную женщину, одетую в шкуру, весьма красивую, но менее впечатляющую, чем ее собственная кожа. Может, это была шкура с оцелота. А может, от Дюпона[56].
— Привет, Принцесса! А что у нас на завтрак? И где наш повар?
— Завтрак будет позже. А сейчас могу предложить тебе чашечку кофе — очень черного и очень горячего. От него злее будешь. А Руфо уже начал дразнить Игли.— Она налила мне кофе в бумажный стаканчик.
Я выпил полстакана, обжег рот и сплюнул кофе на землю, Кофе существует пяти убывающих по качеству сортов: «Настоящий кофе», «Ява», «Джамук», «Джо» и «Толченый Уголь». Этот кофе был явно не выше четвертого сорта.
И тут я остолбенел, увидев Руфо и его компанию, я бы сказал, очень оживленную компанию. На краю нашей речной террасы кто-то, видно, разгрузил целый Ноев ковчег. Там были все, кто угодно,— от африканского трубкозуба до зебу, причем большинство обладало большими желтыми зубами. Руфо стоял примерно футах в десяти от их передовых пикетов, и как раз против него находился самый крупный и безобразный субъект. В это мгновение стаканчик в моих руках расклеился и горячий кофе обжег мне пальцы.
— Хочешь еще? — спросила Стар.
Я подул на пальцы:
— Нет, спасибо. А это и есть Игли?
— Ну да — тот, что в центре. Тот, которого дразнит Руфо. Остальные-то просто явились поглазеть на забаву, так что о них можешь не беспокоиться.
— Но они кажутся мне очень голодными.
— Некоторые из них, особенно крупные, подобно страшилищу Кювье, травоядны*. Вон те львы-переростки сожрут нас, если Игли выиграет дело. Но только в этом случае. Наша главная проблема — Игли.
Я принялся внимательно разглядывать Игли. Он был похож на отпрыска того человека из Данди — здоровущий подбородок и никакого лба. В нем сочетались самые непривлекательные черты великанов и людоедов из «Красной Книги Волшебных Сказаний». С детства терпеть не могу эту книгу.
В общем он был человекообразен, если применять этот термин в расширительном смысле. По росту он превосходил меня на пару футов, а по весу — фунтов на 300—400. Я, пожалуй, имел перед ним преимущество только в благообразности. Волосы на Игли росли пучками, вроде как на заброшенном газоне, и вы сразу же понимали, даже не получив специального извещения, что он в жизни не пользовался дезодорантом, выпускаемым для так называемых мужественных мужчин. Узлы его мышц свивались в клубки, а ногти явно никогда не подстригались.
— Стар,— спросил я,— а что мы не поделили с Игли?
— Ты должен убить его, милорд.
Я снова пригляделся к Игли.
— А нельзя ли нам договориться о мирном сосуществовании? Ну там взаимная инспекция, культурный обмен и так далее?
Она покачала головой:
— Для этого он слишком глуп. Он явился сюда, чтобы перекрыть нам дорогу в долину, и тут кто-то должен умереть — или он, или мы.
Я перевел дух.
— Принцесса, я принял решение. Человек, который повинуется всем законам без исключения, еще более глуп, чем тот, который их постоянно нарушает. Пожалуй, не стоит нам беспокоиться о том, нарушим мы или нет местный закон Салливана. Мне нужны огнемет, базука, несколько гранат и самая крупнокалиберная винтовка из нашего арсенала Покажи, где их взять.
Она помешала угли.
— Мой герой,— медленно заговорила она.— Я искренне сожалею, но... все не так просто. Ты заметил, что вчера вечером, когда мы курили за столом, Руфо зажигал нам сигареты от свечей? Он не пользовался даже зажигалкой.
— Н-н-н-ет, я этому не придал значения.
— Этот закон против огнестрельного о>ружия и взрывчатых веществ не из тех законов, которые существуют у вас на Земле. Он иной. Здесь применение таких вещей просто физически невозможно. В противном случае они будут обращены против нас
— Ты хочешь сказать, что они тут просто не сработают?
— Не сработают. Вернее сказать, на них тут наложено заклятие.
— Стар! Посмотри мне в глаза. Ты, может быть, веришь в заговоры. Я — нет. И готов поставить семь против двух, что автомат Томпсона в них тоже не верит. Я хочу устроить проверку. Помоги мне распаковаться.
В первый раз за все время разговора она показалась мне встревоженной.
— О, милорд! Умоляю тебя — не делай этого.
— Почему?
— Даже попытка может привести к катастрофе. Верь мне, я знаю о бедах, опасностях и законах этого мира больше, чем ты. Верь мне, я не желаю тебе вреда и, более того, вся моя жизнь и благополучие полностью зависят от тебя. Пожалуйста, верь мне.
Невозможно не поверить Стар, когда она говорит всерьез.
— Может, ты и права. Не хватает еще только, чтобы этот тип таскал на боку в качестве личного оружия шестидюймовую мортиру. Ладно, Стар. Тогда у меня есть идея получше. Почему бы нам не вернуться обратно тем же путем и не пожить в тех местах, где мы ловили форель? За пять лет мы создадим там приличную ферму, а через десять, когда о нас разнесется молва, откроем небольшой приличный мотель с бассейном для нудистов и шикарным газоном.
Она даже не улыбнулась.
— Милорд Оскар, назад пути нет.
— Это еще почему? Да я его с закрытыми глазами найду.
— Они и там отыщут нас. Не Игли, а множество подобных ему будет послано, чтобы прогнать нас и истребить.
Я снова вздохнул:
— Что ж, так, значит, так. К тому же говорят, что открывать мотель вдали от шоссе — верный проигрыш. Слушай, в этом арсенале есть хороший боевой топор. Может, мне удастся отрубить Игли ногу прежде, чем он меня заметит.
Она снова покачала головой.
— А теперь в чем дело? Что, я должен драться с ним, привязав к ноге ведро, что ли? Я думал, будто все режущее и рубящее, все, приводимое в действие моими собственными мышцами, вроде бы разрешено?
— Разумеется, милорд, но оно не сработает.
— Это как?!
— Игли нельзя убить. Понимаешь? Он не совсем живой. Он создан, сконструирован, сделан неуязвимым и предназначен только для одной цели. Шпаги, ножи и даже топоры против него бессильны. Они отскакивают. Я видела это своими глазами.
— Ты хочешь сказать, что он робот?
— Нет, если под этим подразумевать провода, шестеренки и печатные схемы. «Голем» — это уже ближе. Игли — имитация жизни.— Стар добавила: — В некотором смысле эта форма жизненной силы лучше обычной, поскольку нет способа — во всяком случае я его не знаю,— чтобы его убить. Но эта жизненная сила и хуже, так как Игли очень глуп и плохо сбалансирован. У него очень высокое мнение о себе и нет здравого смысла. Руфо играет на этом в настоящую минуту, подготавливая его для тебя и стараясь разозлить до такой степени, чтобы он вообще перестал соображать.
— Вот как! Господи! Не забыть бы мне поблагодарить Руфо за это. Большущее ему спасибо. Принцесса, так что же все-таки я должен сделать?
Она всплеснула руками, как: будто это само собой разумелось.
— Когда ты будешь готов, я отключу защиту и ты его убьешь.
— Но ты же только что сказала...— Я замолчал. Когда расформировали французский Иностранный легион, то для нас — романтиков — почти не осталось приятных легких заданий. С этим наверняка легко справился бы Умбопа. И, разумеется, Конан. Или Хок Карей. Да еще Дон Кихот, поскольку этот Игли был ростом почти с ветряную мельницу.— Ладно, Принцесса, давай начинать. А можно мне хотя бы поплевать на ладони? Или тут и это запрещено?
Она улыбнулась, но ямочки на щеках не появились, и ответила очень серьезно:
— Милорд Оскар, мы все поплюем на ладони. Руфо и я будем сражаться с тобой бок о бок. Мы или победим, или умрем.
Мы поели и присоединились к Руфо. Тот показывал Игли ослиные уши и вопил:
— А кто твой родитель, Игли?! Мать твоя — мусорная корзина, а вот кто твой отец? Нет, вы только гляньте на него! У него пупка нет! А-а-а!
Игли ответствовал:
— А твоя мать лает на прохожих, а у сестры — желтый билет! — Однако отвечал он, как лше показалось, без особого энтузиазма. Было очевидно, что замечание насчет пупка попало в цель — пупка у него действительно не было. Что, вообще-то, для такой образины вполне естественно.
Все сказанное выше передает реплики с обеих сторон далеко не точно, за исключением разве что ремарки о пупке. Мне бы очень хотелось привести весь разговор в оригинале, так как в невианском языке оскорбления — высокое искусство, по меньшей мере равное поэзии. Фактически вершиной литературного мастерства является обращение к врагу (публичное), облеченное в труднейшую поэтическую форму, например в виде секстины, где каждое слово источает жгучий яд.
Руфо издевательски закудахтал:
— Сделай себе пупок, Игли. Ткни пальцем в брюхо, вот тебе и пупок! Тебя выкинули под дождь, и ты сбежал. Тебя же просто не успели доделать, Игли! Ты зовешь эту хреновину носом?
