Излишне говорить, что гипносомнамбулизм повергает испытуемых в самые невероятные ситуации и невозможное принимается как само собой разумеющееся, то есть пропадает чувствительность к логическим противоречиям. Легко внушить, что человек, сидящий слева от сомнамбулы, одновременно находится и справа (эффект удвоения); его голова снята с плеч и покоится у него же в руках; ног и рук нет или они поменялись местами; у него три руки, один глаз; что расстроены движения, речь, память, слух, обоняние, осязание, зрение. Знакомые вещи под влиянием внушения в восприятии сомнамбулы совершенно меняют привычный вид. Стул, размеры и форма которого прекрасно знакомы, представляется в виде трона великана. Рассматривая этот необыкновенный стул, сомнамбула удивляется его размерам.
Приведем один замечательный опыт, проделанный другим Рише — Шарлем, профессором Парижского университета. «Садись со мной на воздушный шар, — предлагает Рише Сержу, — полетим на Луну. Ох, полетели!» Описывая различные впечатления своего пути, Серж вдруг рассмеялся и сказал: «Посмотри-ка на этот большой, блестящий шар там внизу — это Земля». Через некоторое время Серж «увидел» фантастических животных и сообщил об этом Рише, который предложил: «Давай возьмем их с собой». На что Серж ответил: «Да ну их! Я и без них не знаю, как мы будем спускаться, а ты хочешь обременить себя этими огромными животными». Не зная, как на эту реплику реагировать, Рише промолчал. Увидев, что его идея не находит поддержки, Серж стал сердиться: «Бери их ты, если хочешь, я не буду с ними возиться». По воле Рише обратно с Луны пришлось спускаться по веревке. Серж стал жаловаться, что от трения о веревку у него страшно горят руки и он готов вернуться обратно в гондолу. Ситуация становилась курьезной…
Шарль Рише[112] рассказывает, что галлюцинаторные путешествия Сержа превращались в настоящую комедию с ты-:ячью неожиданных перипетий. Так, плывя на воображаемом пароходе, Серж мучился от морской болезни, падал в воду, плавал и выплывал, дрожа от холода. Достаточно было только предложить ему тему, например путешествие к центру Земли, как Серж уже дальнейшее разрабатывал сам, да так экстравагантно, что это походило на концертную программу. Сколь Рише ни был искушен в подобных сюжетах, они не переставали ему казаться ну просто невероятными. Нередки были случаи, когда он отказывался верить собственным ушам, до того остроумными были монологи его сомнамбул.
Колумб внушения
Внушение в гипносомнамбулизме — это возбуждение, которое роковым образом толкает сомнамбулу к действиям, способным удовлетворить потребность, возникшую вследствие внушения. Профессор Нансийского университета Ипполит Бернгейм приводит протокол опыта с железнодорожным сторожем Теодором, у которого отчетливо проявляется эта иллюзорная потребность.
«Загипнотизировав Теодора, внушаю ему пить воду, и он пьет из воображаемого стакана; он кладет в рот — по моему приказанию — большой кусок соли, принимая за сахар, сосет ее и находит, что она очень сладкая; я сыплю ему на язык сернокислый хинин и внушаю, что это сладкое вещество, он и после пробуждения ощущает во рту сладость. Я кладу ему в рот карандаш, уверяя, что это сигара, он выпускает клубы дыма; я даю ему в рот горящий конец мнимой сигары, он чувствует ожог; я говорю, что сигара очень крепкая, и он чувствует себя плохо: появляется сильный кашель, он плюет, чувствует тошноту, бледнеет, ощущает головокружение. Я предлагаю сторожу взять пробку от графина и внушаю, что это роза. Он тотчас же нюхает пробку, по-видимому, испытывая при этом большое удовольствие.
„Что вы делаете? — воскликнул я. — Ведь это вонючая смолка!“ Он немедленно с отвращением отшвырнул пробку, начал вытирать руки и жаловаться, что руки дурно пахнут. Я велю ему выпить под видом шампанского стакан воды, и он находит его крепким. Предлагаю выпить несколько стаканов, он пьянеет и начинает покачиваться. Я говорю: „Ваше опьянение веселое“ — он поет с икотой в голосе. Я вызываю у него пьяный смех, заявив: „Ваше опьянение печального характера“, — он плачет и приходит в отчаяние. Отрезвляю его, прикладывая к носу мнимый нашатырный спирт, он откидывается назад, зажимая ноздри и закрывая глаза, задыхается от запаха. Приказываю чихнуть несколько раз подряд от мнимой понюшки табака. Все эти впечатления быстро сменяют друг друга. Мозг принимает и воспроизводит их мгновенно, как только я успеваю произнести соответствующие слова. Я заставляю его заикаться, и он не может более говорить не заикаясь; посылаю его написать на доске мою фамилию, внушив ему, что он не может более писать гласных, и он пишет „Брнгм“, и т. д.
Обернув полотенцем совок для угля, я сказал ему, что это молодая, прелестная женщина, в которую он влюблен. Он обнимал и целовал совок, становился перед ним на колени, лицо его выражало все оттенки страстного обожания. Когда совок положили под стол, он пополз за ним на четвереньках, по пути оттолкнув четырех сильных мужчин, пытавшихся его удержать. А когда под конец я спрятал совок и заявил, что возлюбленная его умерла, он впал в такое отчаяние, что бросился на пол и стал биться головой об стену… Тут я дунул ему в лицо, и он проснулся весь в слезах».
Другой рассказ профессора Бернгейма относится к фотографу Савари, 44 лет. «Когда он в сомнамбулизме, — говорит Бернгейм, — обманы чувств у него можно вызвать мгновенно. Я могу вызвать у него любые зрительные галлюцинации. Он видит воображаемого пуделя, трогает его, выражает страх быть им укушенным и быстро отнимает руку. Затем я внушаю приласкать маленькую кошечку. Наконец, я вызываю перед ним образы знакомых и показываю ему его сына, которого он не видел 8 лет. Он узнает его, слезы льются из глаз. С. испытывает, по-видимому, очень сильное волнение».
Ипполит Бернгейм рассказывает об опыте, который он провел с сотрудницей своего госпиталя, 50-летней ключницей, страдающей ревматическими болями и находящейся у него по этому поводу на излечении. Он подчеркивает, что она почти не двигалась и не была истеричной. «Я внушаю ей: „Вставайте-ка, вы здоровы! Занимайтесь своим обычным делом“. Она поднимается, одевается, отыскивает стул, взбирается при его помощи на подоконник, отворяет окно, окунает руки в кувшин с настойкой, которую она принимает за воду, предназначенную для домашних потребностей, и самым добросовестным образом начинает мыть с обеих сторон оконные рамы. Затем подметает веником пол, застилает кровать.
Будучи разбужена, уверена, что спала в кровати».
Подчеркнем важную особенность гипносомнамбулизма: не стоит думать, что каким-либо внушением можно навредить испытуемому, поскольку «то, что мы можем вызвать внушением, мы можем и устранить внушением» (Charcot, 1887, р. 297). Это означает, что, какие бы мы ни внушали испытуемым эмоциональные потрясения в гипносомнамбулизме, в момент дегипнотизации они или сами амнезируются, или их можно стереть из памяти без следа.
Есть смысл остановиться и рассказать о самом И. М. Бернгейме. Ипполит Бернгейм — Колумб терапевтического внушения — родился в 1840 году в эльзасском городе Мюлузе. Медицинское образование, как и Льебо, получил в Страсбурге. Окончив в 1864 году университет, Ипполит переехал в Нанси, где в 1867 году получил степень доктора медицинских наук. В течение 25 лет он занимался неврологией в качестве частнопрактикующего врача, а еще раньше работал в приюте для умалишенных при университете. Бернгейм руководил клиникой в гражданском госпитале и в 1872 году в ранге профессора преподавал в Нансийском университете на медицинском факультете, который со временем возглавил. Для справки: это был медицинский факультет Страсбургского университета, перемещенный в Нанси после войны 1870 года[113], в котором преподавали знаменитые ученые-медики.
После смерти дедушки Льебо, как его ласково называли пациенты, Бернгейм возглавил Нансийскую школу, и с этого момента суггестия стала исходным пунктом учения этой школы. Под руководством Бернгейма школе суждено было сыграть решающую роль в истории гипноза. Месмеризм, или, как его в дальнейшем именовали, гипнотизм, стараниями Бернгейма окончательно превратился в подлинную науку и занял подобающее место в медицине. В скудном наборе терапии появился новый инструмент против особых форм заболеваний, неврозов, вызванных сдвигом в мышлении и воздействующих на беззащитное тело. Усилиями Бернгейма «столько раз проклятая наука о внушении», по выражению Льебо, получила права гражданства.
Ипполит Бернгейм.
Внешность Бернгейма не производила такого впечатления, как его ум… Он казался больше немцем, чем французом. Глубоко посаженные глаза с тяжелыми веками казались одновременно и заинтересованными и отчужденными, но наиболее приметными особенностями его лица были широкие скулы и выступающий подбородок, говорившие о большой воле их обладателя. Вся его коренастая фигура скорее напоминала не университетского профессора, а скромного фермера. Но это впечатление отражало поверхностный взгляд случайного наблюдателя. Стойкость убеждений и твердость характера редким образом сочетались в нем с необыкновенной сердечностью, теплотой и отзывчивостью к страданиям больных.
