Рич смотрит на Эмилио, который кивает.
Рич застегивает наручники на поясе.
— Хорошо, — говорит он. — Но нам пора идти.
Зевс поворачивается ко мне и берет мое лицо в свои руки.
— Люблю тебя, и я скоро буду дома, — говорит он мне. — Скажи Джиджи... просто скажи ей, что я вернусь очень скоро.
От боли в его глазах у меня на глаза снова наворачиваются слезы. Он крепко целует меня в губы, прежде чем я успеваю разрыдаться.
Я крепко прижимаюсь к нему, не желая его отпускать. Вдыхаю его запах, словно больше никогда не увижу.
Я увижу его снова.
— Я люблю тебя, — шепчу ему в губы.
Он отстраняется от меня, оставляя меня, и выходит за дверь, проходит мимо Рича и Эмилио, которые сразу же следуют за ним, но я успеваю заметить боль в глазах Рича, прежде чем он поворачивается, чтобы уйти.
Мы с Ричем никогда не были вместе, но у него были чувства ко мне, а у меня к нему, даже если он позволил Зевсу так легко его прогнать. Но сейчас трудно заботиться о его чувствах, когда он сажает Зевса на заднее сиденье своей патрульной машины и закрывает дверь.
Мое сердце бьется в груди, как барабан.
Он вернется, Кам. Все будет хорошо.
— Мамочка, почему папа едет в машине с Уичем?
Голос Джиджи рядом со мной заставляет меня отгородиться от своих страхов и прояснить выражение лица. Я тянусь вниз и беру ее на руки. Она обхватывает меня ногами за талию, а руками - за шею.
— Папа просто помогает Ричу кое с чем.
— Папа теперь полицейский? — ее глаза загораются.
— Нет. — Я целую ее волосы. — Он просто помогает Ричу с некоторыми вопросами, вот и все. Не о чем беспокоиться.
Я смотрю, как машина отъезжает, и вижу Зевса на заднем сиденье полицейской машины. Его глаза смотрят на меня и Джиджи.
И мое сердце начинает болеть.
Закрыв входную дверь, я поворачиваюсь лицом к Джиджи, изображая яркую улыбку.
— Как насчет того, чтобы испечь печенье для папы, когда он вернется домой?
— С шоколадной крошкой? — она с надеждой улыбается.
— Как насчет двойного шоколадного печенья?
— Ура! — она взволнованно хлопает в ладоши.
— Мне просто нужно быстро позвонить бабушке Элль. Почему бы тебе не пойти и не посмотреть "Рапунцель" еще несколько минут, а потом мы можем отправится в магазин и купить ингредиенты, так как я уверена, что у папы их нет? — улыбаюсь ей.
— Хорошо, мамочка, — радостно говорит она. Она не знает, что ее отца сейчас везут в полицейский участок за нападение на папарацци. А офицер, производящий арест, - парень, с которым я когда-то спала.
Боже, какая неразбериха.
Единственная последовательная и надежная вещь в моей жизни - это маленькая девочка на моих руках. И тот факт, что, несмотря ни на что, я люблю Зевса, и всегда буду любить.
Я ставлю Джиджи на ноги, и она убегает в гостиную. Я жду, пока не услышу звуки вновь работающего телевизора, прежде чем достать из кармана джинсов сотовый и набрать номер тети Элль.
Она отвечает на втором гудке.
— Я буквально только что узнала о заявлении, поданной на Зевса, — говорит она мне, прежде чем я успеваю что-либо сказать. — Я разберусь с этим, Кам. Не волнуйся ни о чем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Спасибо, — вздыхаю я, вытирая слезы с глаз.
—Мамочка! Мы уже можем пойти в магазин? Я хочу спечь пеценье! — Джиджи зовет из гостиной.
— Минутку, дорогая, — говорю я Джиджи. — Извини, — говорю я тете Элль. — Я сказала Джиджи, что мы сделаем печенье для Зевса, когда он вернется домой. Я должна отвести ее в магазин... — Всхлип застрял у меня в горле. Я прижимаю руку ко рту.
— Все будет хорошо, Кам. Скажи это.
Я делаю глубокий вдох, сдерживая слезы.
— Все будет хорошо.
— Хорошая девочка. Теперь вы с Джиджи займитесь выпечкой печенья, а я верну Зевса домой, пока оно не остыло.
— Спасибо, — говорю я снова.
— Тебе никогда не нужно благодарить меня. В этом мире нет ничего, что я не сделала бы для тебя или нашей малышки Джиджи.
Эмоции забивают мне горло.
— Я люблю тебя, мама, — говорю я, удивляясь самой себе.
Это первый раз, когда я назвала ее так. Я не знаю, почему сделала это только сейчас. Или почему я не называла ее так всегда.
Возникает пауза.
Я не знаю, о чем она думает, и это пугает меня. В горле встает комок, и моя влажная рука крепко сжимает телефон.
— Я не должна была этого говорить? — шепчу я.
Она издает сдавленный звук. И когда она говорит, ее голос густой:
— Ты моя дочь, Кам. Ты всегда была ею. И всегда будешь. Слышать, как ты называешь меня мамой... — Еще один болезненный звук вырывается у нее.
Я никогда раньше не видела, чтобы она плакала. Она самая сильная женщина из всех, кого я знаю. Но я уверена, что сейчас она плачет или близка к этому.
Слеза скатывается по моей щеке. Я смахиваю ее.
— Я не хотела тебя расстраивать.
Она издает звук, который кажется счастливым.
— Ты не расстроила меня. Наоборот. Ты... Я просто счастлива сейчас. Я бы назвала этот день вторым самым счастливым днем в моей жизни.
— А какой был первый?
— День, когда ты переехала жить ко мне, и день, когда родилась Джиджи.
— Это два события, — говорю я.
— Это одно целое, — говорит она мне. — Я не собираюсь выбирать между моими девочками.
Я тихонько смеюсь, когда еще одна слеза скатывается по моей щеке. Я смахиваю ее.
— Давай остановимся, пока ты не довела меня до слез, и я не разрушила свою репутацию крутой задницы на станции. Позволь мне вытащить Зевса из неприятностей, в которые он ввязался.
— Хорошо, — шепчу я.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Мы вешаем трубку, и я засовываю мобильник обратно в карман джинсов. Я вытираю лицо руками, делаю глубокий и размеренный вдох, возвращаюсь в режим мамочки и прохожу в гостиную, где на диване лежит моя девочка, подпевая Рапунцель.
— Хорошо, малышка Джиджи. — Я хлопаю в ладоши, привлекая ее внимание. — Пойдем в магазин, а потом мы сможем заняться выпечкой.
