в белое подбрющье. Туда почему-то особенно манило.
— Подарок судьбы, — Решил Урсул, а сильней вдохнув запах белого, на животе меха, понял: Подарки!
Стук в дверь вероломно разрушил их сонное царство. Просыпаться совершенно не хотелось, но злой гость не отступал и продолжал настойчиво колошматить по дереву. Мина и Урс открыли глаза почти одновременно и теперь лежали прислушиваясь к голосам за дверью и молча вели битву взглядов. Кто проиграет тот и покинет теплую постельку, чтоб открыть дверь. Мина моргнула первая. Урс ухмыльнулся, явно недооценивая женское коварство. Девушка подтянула ноги к груди и толкнула его пятками в бок. На войне как на войне! Бедняга громко опустился на пол и потянул на себя тепленькое одеяло, а с ним и девушку. Хохоча и попискивая, они некоторое время боролись на полу, но услышав, что за дверью вежливые окрики переросли в отборную гномью ругань, заключили временное перемирие и быстро оделись.
— Наконец-то! — На пороге стоял Бордигал, староста Корчаг. — Я уж решил, что вы умерли.
— Нет, просто ночь была бурной. — Подмигнул коренастому гному, Урсул.
— Полнолуние? Понимаю… — Тот понятливо крякнул и переступил с ноги на ногу. — Не стал бы мешать, но вы сами просили оповестить если пойдет караван на Белый берег.
Поселившись в Корчагах, Мина с Урсулом узнали, что примерно два раза в год сюда заворачивали кочующие по всему свету торговые караваны. Не то чтоб их захолустная деревенька стояла на их пути или делала заманчиво крупные покупки, совсем нет. Просто тут добывали особый сорт угля, дававший вдвое больше тепла, от обычного. Черные осколки было удобно перевозить в телегах и использовать в дорожных печурках, установленных прямо под пологами огромных кибиток. Поэтому Корчаги не забывали. Заодно забирали ту немногую почту, что отправляли дальним родственникам местные жители и скупали шкурки, добытые в здешних лесах.
Урсула караван интересовал из-за шкур, а Мина хотела передать письмо единственной родной душе оставшейся в замке Басту.
«Здравствуйте родная моя и горячо любимая Честер. Хочу сразу просить у вас прошения, за свой побег и что ничего не рассказала вам о своих планах.
Я очень боялась, что вы станете меня отговаривать, а еще больше боялась, что соглашусь и останусь. Чувствовала я себя тогда очень плохо и не хотела никого напруживать своими горестями. Поэтому вот так. Урсул рассказал мне, как вы участливо отнеслись к нему и что верно объяснили и мой поступок и дорогу, по которой ему стоит искать. За это очень благодарна. Теперь мы вместе и счастливы.
С радостью сообщаю вам, что в жизни моей случилось чудо и не одно. Не знаю, что стало тому причиной, огромная любовь моя или исцеляющая природа… Но я здорова! Совершенно! Легкие мои очистились, а на теле нет теперь и следа Красного мора. Кожа у меня словно у младенца ровная и гладкая, должно быть такой она была в детстве. Но я этого не помню. Сейчас глядя в зеркало, я не узнаю своего отражения, и Урсул часто смеется надо мной, называя «Самовлюбленной».
Он потрясающий! Каждый день благодарю свою судьбу за встречу с этим своевольным оборотнем.
И еще…»
Мина писала долго, кое-где черкала и исправляла. Мысли путались, и новостей у неё было столько, что в одном письме трудно все изложить. Но время поджимало. Уже снесли в обоз все скрученные в тюки шкурки, загрузились углем и недовольно переступает возле порога огромный орк, ведущий этот караван. И вздохнув, Мина закончила словами:
«Деревня Корчаги, в двух днях пути на север от первой переправы после морского порта. Если сможете, дорогая моя Честер, то приезжайте к нам в гости, а если останетесь насовсем, то будет просто чудесно. Мы будем вам бесконечно рады, как и все жители этой прекрасной деревни. Но обязательно пишите.
С любовью, ваша непоседливая Мина Хорст».
Махая вслед уходящему каравану, девушка даже всплакнула. Урс погладил толстую теперь косу, переливавшуюся, словно сплетена она была из серебряных нитей, и повел Мину домой, досыпать.
P.S. — Через год.
У перечетчика спорили два гнома.
— И все таки, цифры у тебя выходят гораздо лучше, — Утверждал чернобородый.
— Но мне надоело каждый год рисовать цифры. — Рыжий старательно обводил слово «оборотни». — Теперь будем меняться. В этом году я обновляю буквы, ты цифры, а в следующем наоборот.
— Получится какая-то путаница. — Бурчал черный.
— Зато справедливо. — Жизнерадостно доказывал свою позицию солнечный.
Из-за поворота показалась невысокая кибитка, запряженная парой измученных лошадок. Шагали они неспеша и по животным и по самому транспорту, было видно, что путь, проделанный ими, был долгим и утомительным, а ноша загруженная в телегу — тяжела. Правое колесо сильно вихляло, и готово было скоро совсем отвалиться, а полог, укрывавший полукруглый верх кибитки, был старым, местами дырявым и сильно потрепанным. На козлах сидела сухая старуха воинственного вида. Платок на её голове был как-то хитро закручен и завязан концами вверх, так, что уголки его напоминали выпяченные вперед рожки. В руке у неё был тонкий прут, которым бабка погоняла свою умаянную скотину, имевшую неуловимое сходство с хозяйкой.
— Благодатного дня, уважаемые. — Поприветствовала она открывших от удивления рты гномов.
Их ошеломило не приветствие, а сам факт нахождения у них деревне человека. А старуха точно была человеком, потому как была слишком худа для гномки, не имела усов (пробивающихся к старости у каждой представительницы низкорослого народа) и была заметно выше обоих, хоть рыжий и стоял на пеньке.
— Здравствуйте, почтеннейшая. — Отмер первым чернобородый.
— Подскажите пожалуйста, правильно ли я еду в Корчаги? — Поинтересовалась Честер Кодик, а это была именно она.
— Все верно. Этой дорогой еще пятнадцать минут вашим ходом, и вы окажетесь как раз посредине нашей цветущей деревни. — Широко улыбнулся щербатым ртом рыжий.
— А подскажите мне, пожалуйста, где проживает чета Хорстов? — Улыбнулась ему в ответ Честер.
— Через всю деревню, никуда не сворачивая, едете до большого дуба, что стоит на пригорке. Справа от него небольшой дом, с синим палисадником и зелеными ставнями. Там и проживают наши друзья. — Говоря друзья рыжий как будто давал понять, что у них со старухой уже было кое-что общее.
— Сердечное спасибо. — Хихикнула шельмовка и стегнула лошадей.
Кибитка протестующе заскрипела и двинулась дальше.
— Буду рад встретить вас на наших улицах. — Прокричал ей в след рыжий и помахал рукой. — Какая женщина! — Восхищенно сказал он чернобородому.
Тот лишь понимающе хныкнул и стащил засмотревшегося вслед старухе гнома, с пенька. Отобрав у него кисть, вывел напротив слова «оборотни» пузатенькую тройку. А потом, воспользовавшись отвлеченным состоянием товарища, самовольно написал на свободном пространстве внизу вывески
