на Линии благополучно-с?
– Опять в каком отношении?
– Насчет черкесов-с? Слухи носились, будто Ставрополь взят-с.
– По крайней мере, я там менял лошадей не у черкеса, а у чистого русского.
– Стало быть-с, все вздор! Смею спросить, скоро ли фельдъегерь проедет-с?
– Этого я не знаю! Мне до них дела нет!
Адъютант закурил трубку об уголек, поблагодарил Петра Петровича, влез в повозку и, медленно натягивая на плечи шинель, сказал:
– Пошел!
Коренная взвилась на дыбы, пристяжные кинулись вперед, и тройка дружно подхватила; густое облако пыли заклубилось вслед за нею и скрыло курьера из виду: только колокольчик слышался все слабее и слабее, наконец, совсем замолк.
* * *
Что же сталось со всеми действующими лицами, с которыми мы познакомились? – спросите вы.
Не знаю! Никого нет более на Кавказе, а Хромой бес [127] мой отказывается подсматривать в других странах. Можно было бы удовлетворить ваше любопытство еще какой-нибудь выдумкой, но я ненавижу ложь и вымышлять больше не намерен. Довольно того, что в моем романе все лица небывалые и никогда не существовавшие. Поэтому и кончу эпиграфом, которым начал свою повесть:
Не любо – не слушай,
А лгать не мешай!
Послесловие
«Проделки на Кавказе»
Под таким заглавием появилась в Петербурге в начале 1844 года, с разрешения московской цензуры небольшая книжка, автор которой назвал себя Е. Хамар-Дабановым. Книжка с эпиграфом «Не любо, не слушай, а лгать не мешай!» заключала в себе рассказ или повесть о житье-бытье командира казачьей сотни на правом фланге тогдашней Кавказской линии.
Несмотря на такой, по-видимому, невинный сюжет повести, она наделала больших неприятностей разрешившему ее к печати цензору, известному в свое время профессору Московского университета Никите Иванович Крылову. По словам историка литературы А. В. Никитенко, «Проделки на Кавказе» обратили на себя внимание военного министра князя А. И. Чернышева. Он указал на повесть начальнику Третьего отделения Л. В. Дуббельту и сказал: «Книга эта тем вреднее, что в ней – что строчка, то – правда». Книжка была немедленно отобрана у книгопродавцов, а цензор Крылов вытребован в Петербург для объяснений. Ему грозило суровое взыскание, но его отстоял попечитель московского учебного округа граф С. Г. Строганов. В дневнике А. И. Герцена сохранилась по этому делу одна подробность, свидетельствующая о благородстве и независимости графа. Крылова было приказано доставить в Петербург с жандармом.
Попечитель учебного округа отвечал, что такая мера может испугать больную жену Крылова. Поэтому он, Строганов, отказывается исполнить в точности предписание и даже готов подать в отставку, если оно не будет отменено. В конце концов Крылову позволили прибыть в Петербург без провожатого в синем мундире.
Обратимся к содержанию опасной книжки. Оно очень несложно. В одной из прикубанских станиц живет капитан Александр Пустогородов, командующий сотнею линейных казаков. В молодости увлекся он ролью политического заговорщика, был разжалован в солдаты и сослан на Кавказ. Храбрость, способности и усердная служба вывели его опять на дорогу. Но вскоре времена изменились, прежние начальники, знавшие и ценившие его заслуги, уступили место другим. С ними явились новые взгляды, новые требования, с которыми Пустогородов не мог и не хотел примириться. Правдивость в донесениях, защита интересов подчиненных и населения приобрели ему репутацию человека беспокойного и строптивого. Начальство отвернулось от него и оставило прозябать в казачьей станице.
Здесь посещает его брат Николай, отставной корнет, баловень матери, предпринявший от скуки и безделья путешествие в Персию. Приезд в станицу избалованного москвича дает автору повод рассказать об организации сторожевой службы казаков на Кавказской линии, изобразить картину «тревоги» по случаю прорыва через кордон черкесских хищников, преследование их казаками, движение отряда за Кубань, сражение или «дело» с горцами и т. д. Попутно автор знакомит читателя с образом жизни казаков и черкесов, с их взаимными отношениями и с различными взглядами на задачи и способы ведения горской войны.
Из станицы братья Пустогородовы отправляются в Ставрополь, в котором сосредоточивалось тогда военное и гражданское управление обширного края, известного ныне под названием Северного Кавказа.
Здесь жил командующий войсками Кавказской линии и Черномории, здесь решались экспедиции в горы, здесь раздавались места и награды за отличия и походы. Нынешний сонный Ставрополь только по преданию знает, какою бойкою жизнью жил он лет 50–60 назад. Каждую весну город наполнялся шумным роем военной молодежи, приезжавшей «из России» для участия в экспедициях. Одни искали сильных ощущений, другие – дешевых отличий, третьи, меньшинство, хотели практически научиться военному ремеслу, известному им только по книжкам и «плац-парадным учениям». В Ставрополе распределяли по отрядам этих гостей, или фазанов, как их называли коренные кавказские служаки. Пустогородовы прибывают в столицу Северного Кавказа в самый разгар перелета «фазанов». Автор знакомит читателя с наиболее типичными представителями этой породы в целом ряде портретов. Они перемежаются со старыми кавказцами, вспоминающими с сожалением о временах Ермолова и Вельяминова, с инженерами, провиантскими комиссионерами и всякими иными чинами, имеющими то или иное отношение к штабу командующего войсками на Кавказской линии. Все это толпится в единственной ставропольской гостинице, кутит, играет в карты, беседует об ожидаемых наградах, рассчитывает выгоды прикомандирования к тому или другому отряду на время экспедиции.
Действие повести кончается на Кавказских минеральных водах, куда братья переезжают из Ставрополя для свидания со своими родителями. Описанию образа жизни на Водах отведено автором очень мало места. Зато нарисована очень живо и едко приемная важного сановника, где властвуют его начальник штаба и адъютанты.
Что же нашел военный министр опасного в такой, по-видимому, невинной повести? Ключ к разгадке заключается в приведенных нами словах князя Чернышева: «Книга эта тем вреднее, что в ней – что строчка, то – правда».
Действительно, в «Проделках» изображаются кавказские деятели и события того времени в их истинном виде, без тех прикрас, которые считались признаком благонамеренности сочинения.
Кавказ вошел в моду в русском обществе с легкой руки Бестужева-Марлинского. Из его повестей читатели узнали впервые, что кавказские горцы не дикари и хищники, а рыцари, правда, необразованные, но зато одаренные благородными чувствами и вулканическими страстями. Марлинский попал на Кавказ во время управления Паскевича. Если Аммалат-бек, Мулла-Нур и прочие горские герои сделали Кавказ обетованною страною для романтически настроенной молодежи, то эпоха Паскевича показала, что в этой чудной стране можно, кроме того, легко и скоро сделать хорошую карьеру, конечно, при удаче и протекции. И вот, пока чувствительные дамы и девицы восхищались пламенным любовником Султанеты и распевали модный романс «В горах я встретила черкеса», молодежь устремилась на Кавказ добывать себе чести
