— Только без девушек…
— Сам, сам, сам, — скороговоркой подтверждает Жаке, торопливо задирая ей юбку. Вера не сопротивляется, но и не помогает ему. В голове крутится дурацкая мысль: «Только бы не заставлял его возбуждать».
Опасения Веры развеиваются быстро. Она и не ожидала от Жаке такой прыти. Он, как барс, мягко и грозно завладевает ее телом. С послушным удивлением Вера отдается напору его животной страсти.
Элеонора не ждет никого… кроме Макса
Элеонора не ждет никого… кроме Макса. Это известие его парализует. Он сидит возле телефона в неопределенно-торжественном душевном восторге. Ему бы подпрыгнуть в воздух, размахивая руками, упасть на колени, как это делают футболисты, забивающие заветный мяч. Но необходимость скрывать свои чувства сковывает его пробившийся родничок толстой коркой льда, искрящегося на солнце. Макс боится выдать себя. Он не сумел вчера обвинить Веру, а теперь после звонка Элеоноре самому становится неловко. Посидев некоторое время в ожидании вопроса жены «кто звонил?» и не дождавшись его, Макс идет на разведку. Оказывается, Веры нет дома. Невероятное везение. В спальне поскрипывает кровать. Какое же здоровье должен иметь Туманов, чтобы начинать с этого день. Из своей комнаты появляется бледная, изможденная Аля, закутанная в простыню. Ее не цепляющийся ни за что взгляд бессмысленно скользит по комнате. Она похожа на бестелесное привидение из фильма ужасов. Макс рад видеть ее живой, но не показывает этого. Взгляд Али наконец упирается в него. Кажется, не узнает. Во всяком случае никаких видимых признаков. Ему трудно находиться напротив ее пустых, мутных глаз. Нужные слова никак не идут в голову. Вырывается непроизвольное:
— Как ты?
— Я? — удивляется Аля. Осматривается в поисках кого-то другого, кому адресован этот вопрос.
— Тебе лучше? — старается исправиться Макс.
— Мне? — с той же интонацией спрашивает она. И, ничего не ответив, проходит мимо Макса в ванную комнату.
Ему становится поспокойнее. Эмоции, связанные с просьбой Элеоноры зайти к ней вечером, несколько остывают из-за беспокойства, связанного с Алевтиной. Вчера общаться с ней было страшнее, но легче. Он думал только о ее спасении. Сегодня придется каким-то образом пытаться поддержать ее психологически. В этом Макс не большой мастак. Самая жуткая проблема заключается в том, что говорить им не о чем. То есть можно, конечно, ее упрекать или делать вид, будто ничего не случилось и заводить разговор о погоде. Но он подобно струйке воды из разбитой вазы быстро иссякнет, утомляя обоих своей ненужностью. Макс вспоминает старую остроту — «Два мира — два Шапиро». Так и он с дочкой, никуда не уезжая, практически надолго не расставаясь, превратились в людей из разных миров. Они даже не знают языка друг друга. А тот единственный, на котором до сих пор общаются, — обоим непонятен.
Снова возникает Аля и безмолвно скрывается в своей комнате. Макс следует за ней. Видит ее обнаженную, уже лежащую в постели. Подходит, накрывает простыней. И неожиданно для себя весело предлагает:
— Надеюсь, от завтрака в постель ты не откажешься?
— Неси, — безразлично соглашается Аля.
Макс идет на кухню. Надеется, что хоть на самом примитивном уровне их контакт возможен. Достает из-за холодильника давно не пользованный пластиковый поднос, ставит на него сыр, масло, стакан с апельсиновым соком. Быстро отваривает два яйца. Находит в холодильнике огурец. Аккуратно нарезает все на тарелку. Ему приходит в голову замечательная мысль. Сегодня Аля отлежится. В таком состоянии ей и до туалета дойти трудно. А завтра он повезет ее к Артемию и уговорит совершить чудо — вернуть ее к нормальной жизни. Он наверняка сможет. По телевизору и то предлагают излечение от алкоголизма всего за один день. У Али ведь ранняя стадия. Идея придает Максу уверенность. Не замечая улыбки на собственном лице, несет на подносе приготовленный завтрак. Аля недоуменно приоткрывает глаза. Спрашивает:
— Зачем?
— Обязательно нужно поесть. Чуть-чуть. Сколько захочешь.
Аля закрывает глаза, поворачивается лицом к стене. Макс продолжает стоять с подносом в руках. Решение отвезти дочку к Артемию делает его терпимым к любым ее проявлениям. Она больна. Совершенно не важно, чем и от чего. Виной всему Вера. Она предала их обоих. Когда женщина занята любовниками, времени на детей не остается. Ему становится понятна холодность, никогда не исчезавшая в отношениях Веры и Али. От этого острее жалость к измученной дочери. Макс ставит поднос на письменный стол, за которым когда-то Аля делала уроки. Садится на стул. Аля не подает признаков жизни. Но тем не менее Макс считает своим долгом объяснить, что многое понял и ни в чем ее не винит.
— Я оставлю поднос. Потом поешь, когда захочешь. Торопиться некуда. Твое возвращение домой — большое счастье для меня. Возможность расставания всегда присутствовала в наших отношениях. Но в реальности это оказалось слишком болезненно. Во всяком случае для меня. Можешь не отвечать. Не надо. Я представляю, как тебе плохо. Но это пройдет…
— Не представляешь, — беспомощно раздается из-под простыни.
— Чем помочь? — подходит к ней.
— Ничем. Мне никто не поможет. Я знаю. Они убили Гнилого. Мне жить незачем. Я вернулась умереть, как собака… Уходи.
Макса охватывает беспокойство. Темная сторона Алиной жизни скрывает персонажи, о которых он и не слыхивал.
— Кто убил? — как можно спокойнее спрашивает он.
— Они, такие же, как вы.
После этого начинаются рыдания. Макс молча сидит и ждет, когда они прекратятся. Через дверь слышны голоса Нади и Туманова.
— В этом мире все друг друга убивают, — задумчиво произносит Макс. — Каждый каждого. Я вот тоже собираюсь убить твою мать.
После этой фразы рыдания обрываются. Макс и сам не соображает, почему у него вырвалось это признание. Ему становится страшно. От собственного бессилия он своим откровением делает дочку своим сообщником.
— Ты собираешься убить Веру? — без всякого удивления спрашивает Аля.
— Да, — обреченно подтверждает Макс.
— Иди, я буду спать. Не бойся, возможно, сегодня мне умереть не удастся. Не надо много смертей в один день.
Макс хочет ей объяснить. Но не способен на это. Протягивает руку, чтобы погладить по голове, но не решается.
Осторожно выходит. В комнате сидит Туманов. Надя, оказывается, уже ушла. Лучше бы наоборот. Матвей Евгеньевич довольно мрачный. Держится рукой за сердце. Не замечает подавленность Макса.
— Извини, мой милый, что доставляю неудобства, скоро уже отправлюсь в свою деревню. У тебя есть валокордин? Накапай тридцать пять капель. Просил Надю. Она не нашла. Или не искала. Сердце, понимаешь ли, прихватывать стало. С чего бы это… — печально сообщает Туманов.
Макс по инерции идет выполнять его просьбу. В шкафчике находит пузырек. Тут же решает, что Але тоже понадобится сердечное. Ставит назад. Берет таблетки валидола. Возвращается в комнату. Матвей Евгеньевич с кряхтением благодарит. Засовывает таблетку под язык. Он и впрямь потерял свой обычный лоск. Сидит размякший, сероватого цвета, с опухшим лицом. Одним словом — потасканный. Но жалеть его Максу не хочется.
— Слушай, Макс, а может, стоит грамм по семьдесят пять коньячку?
— С валидолом?
— А какая разница?
Макс соглашается из стратегических соображений. Главная его задача — дожить побыстрее до вечера. К тому же не зацепиться с Верой, когда она придет домой. Але его помощь вряд ли понадобится. Исходя из этого, лучше всего выпить с Тумановым в качестве снотворного и завалиться спать. Жаль только, что коньяку нет. А спирт с утра пить плохо. Хотя какое уже утро! День на дворе.
Матвей Евгеньевич, получив одобрение хозяина, идет в спальню и возвращается оттуда с бутылкой.
— «Арарат», я его за трельяжем нашел. Наверное, Верунчик спрятала. Как думаешь?
— Не я же, — пожимает плечами Макс.
Они молча выпивают по первой. Макс с опаской смотрит на Туманова. Все-таки человеку шестьдесят пять. А он с утра и с Надей, и коньяк… Но Матвей Евгеньевич на глазах наливается энергией. Румянец расползается по щекам. Во взгляде шалые проблески. Предлагает по второй и произносит тост:
— За женщин, за всех прелестниц, которых мы могли осчастливить и которых, увы, не сможем. Мне повезло, цунами настигло меня у входа в бухту «Старость». Я еще поболтаюсь на волнах этой стихии. Ну а ты не застревай надолго в спальне Элеоноры. У нее большой круг подруг. Будучи ее любовником, сто процентов, привлечешь их внимание. Тут уж не теряйся. Одну за другой — шпок, шпок, шпок… Дамы они не первой свежести, через них прошло не одно поколение истинных мужчин, но и тебе приобщиться к элите не помешает. А потом перейдешь на голые коленки глупых юных созданий. Да… завидую тебе. Лет двадцать назад я этот путь, усыпанный розами и утыканный шипами, прошел с честью. У Лизы не осталось ни одной подруги, которую бы я не осчастливил… — Матвей Евгеньевич причмокивает и натыкается на жесткий взгляд Макса. Осекается, понимает неловкость сказанного: — Ты не думай, у меня с Верой ничего не было. Она ж постоянно была замужем. Сам знаешь. Ну, давай за всех прелестниц!
