Макар застонал в ответ, но сил двигаться у него не было. Руки и ноги будто отнялись или это ужас сковал все тело.
— Кто это у нас тут шумит? — раздался голос Потапова откуда-то сзади.
Следом последовал хлесткий удар по голове Мищенко. Тот взвизгнул, все тело его напряглось, переживая болевой приступ, но мычать и дергаться он перестал, опасаясь следующего удара.
Макар разлепил губы и понял, что у него-то во рту кляпа нет и он может говорить, может кричать. Но кричать не было сил, поэтому он просто сказал.
— Отпустите нас, — Макар сглотнул, — пожалуйста…
Потапов вышел на свет к столу, сел на свободный стул так, что Макар хорошо его видел. Глаза Потапова влажно блестели.
— Ты не должен был следить за мной, — сказал Потапов.
— Зачем вам это? — спросил Макар, с каждым новым сказанным словом он будто просыпался, силы возвращались к нему. — Вас найдут и расстреляют.
— Зачем?! — ехидно передразнил Потапов. — Ты же художник, должен понимать искусство…
Макар не понял биолога и просто повторил:
— Отпустите нас.
Потапов встал, ушел куда-то, вернулся и стал расставлять на столе чайные чашки и тарелки. Это безумное приготовление еще больше напугало Макара.
— Знаешь, как это началось, Макар?
Макар молчал, но Потапову не нужен был ответ, он хотел выговориться.
— Я гулял по лесу, высматривал бабочек. И вдруг услышал крики о помощи… Побежал. Выбежал к усадьбе. И увидел Леву. Он махал руками и звал. Коля лежал внутри, в проходе, бледный, еле дышал. Балка обвалилась и стукнула сзади по шее в позвонки. Как его сразу не убило, я не понимаю. В общем, тело все отнялось, ни руки, ни ноги не шевелились. Лева плакал, тянул меня за руку, просил помочь.
Макар вновь посмотрел на труп. Значит, это был Коля. Живой Лева тихо скулил, слушая рассказ Потапова.
— Я посмотрел на Колю, который лежал, шевелил губами, ворочал испуганными глазами, на Леву, который бегал вокруг, бился, будто мотылек, и ничего не мог поделать. И увидел в этом что-то природное, естественное, возвышенное. Знаешь, в смерти есть свой шарм. Это было одновременно и страшно, и так красиво…
Потапов замолчал на мгновение, закрыл глаза, погружаясь в воспоминания, только язычки пламени плясали, отражаясь в стеклах его очков. Макару показалось на мгновение, что это и есть настоящие глаза Потапова — огненные языки пламени.
— Я захотел, чтобы это мгновение остановилось. Чтобы они стали частью картины, на которую можно смотреть: сегодня, завтра, потом…
Потапов вновь открыл глаза и стал раскладывать возле тарелок старые потемневшие столовые приборы. Похоже биолог нашел всю эту посуду здесь, в подвале усадьбы.
— Понимаешь, вот насекомые… Ведь почти все уже изучено. Чтобы найти и описать новый вид, нужно путешествовать, забираться в самые отдаленные уголки нашей планеты. Мало кто может себе это позволить, но вот коллекционировать… Это делают все энтомологи и даже обычные люди. А зачем?.. Чтобы остановить мгновение, чтобы сохранить прекрасное. Чтобы владеть. Как красива бабочка. Смотришь на нее и понимаешь, на что способна природа. Сам я не понимал сакрального смысла коллекционирования. Но благодаря ему теперь понимаю. Эта красота — дар природы. Ты сохраняешь ее, и она становится твоей. Это твоя часть вселенского великолепия, которой теперь владеешь ты. Только ты. Мир дает тебе возможность сохранить то, что пропадет, истлеет без тебя. А ты берешь, сохраняешь, и теперь это твое! Это подарок вселенной. Если мир дозволяет тебе забирать, значит, ты можешь, значит, это его подарок тебе. Понимаешь?
Макар кивнул, хотя понимал он совершенно другое. Понимал Макар, что Потапов не просто злодей, Потапов болен. Он — чудовище, порожденное больным разумом. Мозг Потапова кишел червями мыслей, неестественных для здорового человека. И сам Потапов прогнил изнутри, болезнь сожрала в нем все человеческое, оставив только дикость, иссушенный хитиновый остов прежнего человека. Потапов был как хищное насекомое, как самка богомола, пожирающая своего самца. Он говорил о красоте мира, но видел мир сквозь тысячеглазую призму ядовитого паука, заплетающего жертвы в паутину, чтобы насытить ими свои извращенные желания.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— А потом я понял, что вместе с оболочкой, коллекционер существ сохраняет и то, что было в ней. Сохраняет жизнь. И эта жизнь, оборванная им, тоже становится его собственностью, ведь она больше не продлится, она остановилась на нем. Он стал причиной смерти. Значит, они навсегда связаны. Он и его жертва. Коллекционер и экспонат его коллекции.
Макар зажмурился. Он стал осознавать, что вероятнее всего Потапов убьет их всех. И спастись не получится. Разрывая солнечное сплетение по телу поползла противная дрожь, будто Макар замерзал. Вскоре все тело трясло, дыхание сбивалось, и остановить это он не мог.
— Поначалу я не знал, что делать. Тогда я посмотрел в его глаза. Он понял, что я хочу и позволил мне сделать это. Нет, он приказал мне! Приказал мне сделать то, что я хочу!
Речь Потапова стала совсем безумной. Макар не понимал, о ком говорил биолог. В чьи глаза он посмотрел? В глаза Коли Мищенко? Мищенко приказал ему добить себя?
— Он приказал мне убить Колю и забрать Леву, — прошептал Потапов, голос его звучал так, будто он оправдывался.
Макар запутался. Нет, значит, Потапов смотрел не в Колины в глаза. А в чьи? Возможно, что биолог страдал раздвоением личности и общался со своей демонической сущностью. В голове его звучали голос, который приказывал ему убивать. Макар где-то слышал про такое.
— А Долин? — спросил Макар.
— Его я просто заманил сюда… Маленькая месть.
— Вас найдут и расстреляют, — сказал Макар.
— Я знаю, что меня найдут, — усмехнулся Потапов, — но кто меня накажет? Я тоже буду мертв. Я стану частью этого произведения искусства.
— Вы сумасшедший!
— Ты думаешь, что мертвые мальчишки в этом подвале — это вся картина? — спросил Потапов и истерично рассмеялся, — Нет! В лагере умрет каждый.
— Как, в лагере?! — Макар не мог поверить, что этот ужас коснется кого-то еще.
— Я отравил всех. Прекрасный яд, смесь цикута и болиголова. О, вы ничего не знаете о том, на что способен мир растений…
— Врешь! — закричал Макара и его голос предательски сошел на пронзительный фальцет.
В лагере столько людей: малыши, мальчишки и девчонки, воспитатели, вожатые, обслуживающий персонал. Люська.
— Не вру, какой смысл мне врать, Макар? — Потапов хлопнул в ладоши, и стал потирать руки. — После того, как я все закончу тут, я тоже приму яд.
Очнулся Долин. Он поднял голову, увидел Макара. Глаза у Вовки сделались большими от ужаса, он заерзал на стуле, но молчал и не издавал не звука.
— Вот, теперь все в сборе, — сказал Потапов.
— Отпустите нас, пожалуйста, — попросил Макар, он понимал, что это бесполезно, но нужно было попробовать, вдруг Потапов просто пугал их, вдруг он не был способен на убийство, — мы не расскажем про вас никому.
Вовка закивал, Лева тоже.
Биолог лишь усмехнулся и ушел куда-то в сторону. Слышно было, как он перебирает какие-то вещи. Что-то брякало и клацало. А когда он вернулся на свет, в руках у него блестели тонкие металлические прутики. Макар пригляделся и понял, что это велосипедные спицы.
Потапов положил спицы на стол. Взял одну. Макар увидел, что спица заточена.
— Не-е-ет! Помогите! — закричал Макар с натугой, так громко, что сразу сорвал голос и связки захрипели. — А-а-а-а!
Потапов подошел к нему и резко ударил локтем в висок. Макар поперхнулся своим криком, перед глазами взорвалась тысяча разноцветных искр. От боли перехватило дыхание, но сознание он не потерял и продолжал все видеть.
Лева задергался на стуле, дико замычал и зарычал, когда Потапов подошел к нему. Но это никак не повлияло на исход. Одной рукой биолог схватил Леву за шею, крепко сжал, а другой воткнул острый конец спицы Леве в грудь, туда, где бешено колотилось сердце. Воткнул слегка, так, чтобы спица просто проткнула кожу. Лева дернулся и завизжал. Тут Потапов надавил на спицу, она вошла в тело Левы, как в масло, проникнув четко между ребер. Пронзила сердце. Лева выгнулся, все тело задрожало, а затем он обмяк. Левина голова дернулась последний раз и безвольно повисла. На футболке вокруг спицы стремительно расползалось кровавое пятно. Макар услышал, как на пол что-то закапало. К общему зловонию добавился запах мочи.
