Миссис Снибиклер отрядила посыльного в контору за Фрэнком Бондом.
Зная, что хозяин не желал, чтобы рудник простаивал слишком долго, Фрэнк Бонд отправился проследить за починкой Морфеттовой насосной станции, которую все никак не могли отладить. Он вышел из себя, когда его отвлекли от дел, и, придя в контору, готов был сорвать злость на ком угодно.
И лишь столкнувшись лицом к лицу с заплаканной Эбби, которая сказала, что хотела бы, чтобы Эбенезер Мэйсон оплатил похороны своих рабочих, он взял себя в руки. Фрэнк выразил девушке соболезнование и сообщил, что не вправе распоряжаться деньгами, покуда не переговорит с Эбенезером.
— Так где же он? — взволнованно спросила Эбби.
— Насколько мне известно, у себя дома в Минтаро, мисс Скоттсдейл, — смущенно пояснил он.
Минтаро лежал в пятнадцати милях отсюда, а это означало, что она не успеет обернуться в оба конца до того, как ее отца предадут земле. К тому же у нее не было ни лошади, ни тележки, а нанять ее она не могла.
— Неужто он не знает, что погибли трое его рабочих? — Эбби не верилось, что он может сидеть дома, когда стряслась такая беда.
— Мы известили его сразу же после случившегося, — в растерянности заявил Фрэнк. — Но от него ни слуху ни духу. — Фрэнк и правда злился, что хозяин так и не объявился в Берре сразу после получения вестей о происшествии, но ничего больше сделать не мог. Эбенезер Мэйсон всегда был равнодушен к горнорабочим и сторонился их. И без особых причин даже не считал возможным обмолвиться с ними хоть словом. Он помышлял только о доходах, позволявших ему жить на широкую ногу.
— Худо дело, — призналась Эбби. — Отца с Нилом должны хоронить сегодня — уж больно нынче жарко. — Она едва сдерживалась.
— Премного сожалею, мисс Скоттсдейл. — Фрэнк Бонд и правда сочувствовал ей всей душой. — Но я ничего не могу для вас сделать.
Эбби заметила виноватое выражение на его лице, но это ее ничуть не тронуло. Она была уверена, что Фрэнк Бонд знал о дурном нраве хозяина. И в глубине души чувствовала — он, пожалуй, ничего ему не скажет, потому как боится потерять работу, но если и впредь все будут держать язык за зубами, других смертей не избежать. Кто-то же должен сказать свое твердое слово!
— Не соблаговолив прибыть на рудник и поговорить с родными и близкими рабочих, Эбенезер Мэйсон, по-моему, поступил низко, малодушно и совершенно непростительно, — заявила Эбби.
Возразить Фрэнку Бонду было нечего.
— Как единственной родственнице своего отца вам причитается все, что ему было положено, — сказал он. — Это совсем не много, ведь вчера с ним уже расплатились, хотя понимаю, в такое время лишний грош не помешает.
В подобном положении Фрэнку Бонду случалось бывать не раз, и от этого душа у него только черствела. Однако он все же распорядился, чтобы миссис Снибиклер выплатила Эбби причитавшиеся ей деньги.
— Мне очень жаль твоего отца, Эбби, — сказала она. — А ты одна справишься?
— Придется, — только и произнесла Эбби. — Папу-то уже не вернешь.
Взяв пригоршню шиллингов — больше, чем она, признаться, рассчитывала, и поблагодарив миссис Снибиклер, Эбби пошла купить цветов на могилы отца и Нила.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В три часа пополудни, в самое пекло, Эбби брела рядом с повозкой, на которой ее отца везли на кладбище. Девушку сопровождали четверо отцовских друзей-ирландцев — они тоже шли возле повозки, увозившей Финли в последней путь. Эбби пришлось довольствоваться самым простеньким сосновым гробом для отца, и это сильно ее угнетало, но в память о нем она шла с гордо поднятой головой. Эбби передала Вере, что Нила будут хоронить в половине пятого, и та обещала прийти с соседями Мэг. До того как началась заупокойная по Филби, на кладбище, проститься со своим сотоварищем, подоспели и другие горнорабочие. То была скорбная процессия, и Эбби вышла ей навстречу.
Эбби сообщили, что Джока Макмануса тоже похоронят сегодня, только позже и на другом кладбище — в Абердине, в шотландском квартале городка. Берра фактически состояла из нескольких поселков, образовывавших то, что и называлось собственно Беррой. Сюда входили пригороды Южноавстралийского горнодобывающего общества Куранга и Редрут, где поселилось большинство корнуолльцев. Абердин принадлежал шотландцам, в Ллухуре жили валлийцы. А в той части, что называлась Хэмптон, — преимущественно англичане. Кроме того, в Берре тут и там проживали и представители других народностей, включая ирландцев.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Местный католический священник говорил о том, какую жизнь прожил Финли, а жизнь его, в общем, была короткой и тяжкой. Когда он сказал, как высоко ценили его друзья-товарищи и каким добрым отцом был он для Эбби, девушка почувствовала гордость и вместе с тем глубокую скорбь утраты. Когда горняки покинули кладбище и отправились пропустить пивка, обещав успеть к отпеванию Нила, она осталась одна, чтобы в одиночестве горячо оплакать папу, перед тем как могильщик засыплет его землей. После этого она возложила на могилу цветы и отошла в тень под эвкалипты, где собиралась дождаться, когда Герман доставит на кладбище тело Нила.
Главное кладбище Берры располагалось на холме, обращенном к городку. Отсюда Эбби был хорошо виден Громада-рудник на бурой возвышенности в отдалении, и от этого зрелища ей стало еще горше. И обиднее, что отцу придется вечно «глядеть» на рудник, забравший у него жизнь. Это несправедливо, решила она.
«Как только смогу, папа, я непременно перевезу тебя в местечко получше», — плача, поклялась она.
Эбби все еще дожидалась Германа Шульца с телом Нила, когда заметила на дороге роскошный экипаж, направлявшийся в сторону кладбища. Он обогнал Веру Никольс и кумушек, которые поднимались на холм той же дорогой, обдав их облаком удушливой пыли. Когда экипаж остановился рядом с нею, Эбби не поверила своим глазам: из него вышел Эбенезер Мэйсон. Он был в богатом костюме и цилиндре. Эбби сердито посмотрела на него, когда он подошел ближе. Прежде она никогда не разговаривала с мистером Мэйсоном, хотя не раз видела его на руднике, когда встречала отца после работы, и сейчас ничуть не оробела. Ведь он, как она теперь знала, и сам когда-то трудился старателем, а значит, был ничем не лучше других. Да и потом, он ее отцу уже не хозяин, так что он ничего не сможет сделать, прояви она неучтивость.
— Добрый вечер, мисс Скоттсдейл, — произнес Эбенезер Мэйсон, чуть склонив голову в цилиндре, под которым в лучах вечернего солнца лоснились редеющие волосы. Он едва взглянул на земляной холмик над гробом ее отца. Эбби не заметила на его бесстрастном лице ни капли сочувствия, сожаления или раскаяния, и это ее разозлило.
— Вы опоздали, отца уже похоронили, — гневно бросила она в ответ.
— Я вряд ли успел бы раньше, мисс Скоттсдейл, дома задержали дела. Но смею ли я выразить вам мои соболезнования? — Он воззрился на нее совершенно холодными зелеными глазами.
Было что-то оскорбительное в его взгляде, и Эбби ощутила, как у нее по коже побежали мурашки.
— Не смеете! — отрезала она. — Это по вашей милости погиб отец. Да и какие такие дела могли задержать вас дома? Будь у вас хоть капля приличия, вы примчались бы в Берру сразу, как только узнали, что погибли трое ваших рабочих. Так хоть проявили бы какое-то уважение, порядочность. Или, по вашему, рабочие и их близкие не заслуживают ни малейшего внимания?
Эбенезер едва заметно вздрогнул.
— Разумеется, но, смею вас уверить, на руднике произошел самый натуральный несчастный случай, — невозмутимо заявил он. — И, полагаю, вдове Джока Макмануса и матери Нила Тэвиса это понятно.
— Понятно?! Знайте же, ничегошеньки им непонятно, как и мне. Это же не ваше горе! Ведь вы экономили каждый грош, а в результате — беда! — резко возразила Эбби. — Отец как чувствовал, что это случится.
— Неужели? — Эбенезер хитро прищурился.
— И оказался прав, он с лихвой заплатил за вашу промашку с Морфеттовой станцией. Спохватись вы пораньше, он и те двое были бы живы и остались с теми, кому они дороги.
