С самолёта почти тоже самое.
— Я помню про самолёты, — сказал Кропоткин. — А в Питере такое будет?
— Конечно. «Лахта-центр».
— В Лахте? А почему там?
— Ну, красиво же! На берегу Финского залива. Будет в воде отражаться. Представь себе этакую стоэтажную иглу из стекла и металла.
Кропоткин посмотрел странно.
— Я не сумасшедший, — усмехнулся Саша. — Представь себе, что ты попал в средневековье и описываешь европейскую железнодорожную сеть королю Артуру. «Чего-чего? — спрашивает король Артур. — Сами ездят? Без лошадей? В кандалы его! Он умалишённый!»
Петя усмехнулся.
— Но фантазия у тебя необыкновенная! Это «небоскрёб» называется, да?
— Ага!
Саша вытащил из-под стола коробку с материалами для будущего издания и стал одну за другой показывать другу иллюстрации Крамского.
Надолго задержался на рисунке «Вид на Землю с поверхности Луны». Надо бы попросить Крамского сделать авторскую копию, чтобы на стенку повесить. И нарисовать «Лахта-центр». Саша живьём его не видел, ибо не был в Питере с 1989 года. Но на картинках где-то встречал. Так что описать мог.
— Марсоход чем-то похож на жука, — заметил Кропоткин.
— Должен быть устойчивым, — объяснил Саша. — Как думаешь, будут мою книгу читать?
— Саш, цензура не пропустит.
— Да, ладно! Что-нибудь пропустит.
— Ты государю собираешься показывать?
— Не сейчас, пусть папа́ остынет после статьи Безобразова.
Вернулись за чайный столик.
— Необычные у тебя картины на стенах, — заметил Кропоткин. — Даже без «Москва-сити».
— А, импрессионисты! Это новое французское искусство, самые первые работы. Через полтора века будут стоить миллионы. Если нас свергнут, мои внуки не умрут с голода.
— Мальчик, который ест вишни, то ли смеётся, то ли хочет заплакать.
— А это подмастерье художника, — объяснил Саша. — Он повесился в 15 лет. Но картина мне нравится. Автор прославится в течение нескольких десятилетий.
— У тебя ошибки в твоей книге есть, — перевел разговор на другую тему Петя. — Ты уж извини.
— Толстые книги не бывают без ошибок, — признался Саша. — Я Гроту дам вычитать на предмет правильной расстановки ятей. Ты давал кому-то читать?
— Нет, но я о ней рассказывал.
— Ну, всё! Теперь издание в «Вольной русской типографии» совершенно неизбежно.
— Не надо было?
— Ну, почему? Всегда полезно подогреть интерес перед публикацией.
В субботу пришла телеграмма от Пирогова. Из Москвы. Саша отыскал Адлерберга и попросил разрешения поселить Пирогова в комнатах, приготовленных для Склифосовского. Всё равно пока пустуют. Министр двора возражать не стал. Ну, всё-таки тайный советник и член-корреспондент Академии наук, а не какой-то новоиспечённый лекарь.
В воскресенье Пирогов был в Петербурге.
Саша с некоторым трудом убедил Гогеля, что встретить Николая Ивановича важнее, чем отстоять церковную службу.
— Господь между прочим пошёл спасать овечку, вместо того, чтобы соблюсти субботу, — заметил Саша. — Разве неправильно подражать Христу?
— Вы скоро попов за пояс заткнёте, — усмехнулся гувернёр.
— Учусь, — коротко отчитался Саша.
И они поехали на вокзал.
Пирогов вышел из купе. На нём был его неизменный сюртук. За ним слуги несли два фанерных ящика.
Саша наклонился и обнял профессора. Кажется, с прошлого раза Пирогов стал ещё ниже, точнее Саша вытянулся за лето. От сюртука профессора ощутимо пахло плесенью.
— В ящиках плошки с пенициллом? — поинтересовался Саша.
— Да, — кивнул Пирогов.
— Надо что-то делать, — заметил Саша. — Чтобы каждый раз чашки не таскать.
— Перевозить бутыли с эфиром было гораздо сложнее, — успокоил Пирогов. — Яков Иванович готов нас принять?
— Не сомневаюсь, — сказал Саша. — Вы точно не хотите отдохнуть с дороги?
— Я в Москве выспался.
Ящики с плесенью отправили в Петергофскую лабораторию, а сами поехали в Первый Кадетский корпус. Шёл снег и малиновое солнце стояло низко над горизонтом и едва просвечивало сквозь пелену облаков. Саша вспомнил, что завтра 14 декабря, годовщина восстания декабристов.
— Я всё-таки надеялся, что мы успеем хотя бы к середине литургии, — заметил Гогель.
— Это и есть моя литургия, — сказал Саша. — Разве человека не важнее спасти, чем овечку? Тем более, что это приказ государя.
Гувернёр вздохнул и смирился.
— Вы можете не присутствовать при операции, Григорий Фёдорович, — добавил Саша. — А мне интересно, и я в обморок не падаю. Николай Иванович, хирургические инструменты у вас с собой?
— Разумеется, — сказал профессор, — но надо посмотреть больного. Имеет ли ещё смысл…
Саша не стал уточнять, дезинфицированы ли инструменты. Пирогов с весны по-другому не оперировал.
У кадетского корпуса Саша спрыгнул из экипажа в снег и помог спуститься Пирогову.
— Григорий Фёдорович, вы вполне можете возвращаться в Зимний, — сказал Саша своему гувернёру. — По-моему с Пироговым и Ростовцевым я в надёжных руках. И на литургию успеете.
— Было бы невежливо не поприветствовать Якова Ивановича, — возразил Гогель.
И остался.
Они поднялись наверх, в комнаты Ростовцева, но у дверей их задержал лакей.
— У Его Высокопревосходительства государь, — объявил он. — Но я доложу.
И скрылся за дверью.
Ждать пришлось недолго. Двери распахнулись. Папа́ вышел к гостям, обнял Сашу, пожал руку Пирогову, кивнул Гогелю.
— Пойдёмте, — сказал он.
Ростовцев выглядел ещё хуже, чем в первый раз, лицо приобрело землистый оттенок, на лбу выступила испарина, но он был в сознании.
Пирогов присел рядом с кроватью.
— Ну-с, Яков Иванович, показывайте ваш карбункул.
Саша подошёл ближе и встал рядом с Пироговым.
Слуга помог Ростовцеву повернуться. Карбункул располагался у основания шеи со стороны спины и выглядел малоаппетитно: выпуклое багровое образование диаметром сантиметра три с отверстиями, напоминавшими сито, из которых сочился зеленовато-серый гной.
Пирогов долго смотрел на него. Потом дотронулся пальцем до воспалённой кожи рядом с карбункулом. Ростовцев застонал.
Царь вопросительно посмотрел на хирурга.
— Вскрывать надо, — сказал Пирогов.
— Здекауер сказал, что поздно, — проговорил Ростовцев.
— Было бы поздно, если бы не пенициллин, — возразил хирург.
— Не действует на меня ваше зелье, — сказал генерал.
— «Зелье» было испорчено, — заметил Саша. — Николай Иванович привёз новое из Киева.
Царь с надеждой посмотрел на Пирогова.
— Попробуем, — сказал врач.
— Когда? — слабо спросил Ростовцев.
— Сегодня после полудня, — ответил Пирогов. — Надо отфильтровать плесень. А вы пока приготовьте стол.
— Какой стол? — спросил больной.
— Хоть обеденный, — объяснил Пирогов, — главное, чтобы вы на нём уместились, Яков Иванович.
— Будет сделано, — усмехнулся генерал.
Поехали с Пироговым и Гогелем в Петергофскую лабораторию готовить препарат. Царь не возражал и остался с Ростовцевым. Гувернёра с души воротило от всей этой медицины, так что он периодически выходил покурить, что Сашу только радовало.
Разгрузили чашки и стерильные бинты, которые Пирогов тоже не забыл прихватить с собой. Из первой партии пенициллина сразу выдели каплю для испытания на «гнойном микробе».
С приездом Николая Ивановича как-то сразу стало спокойнее, и Саша смог вздохнуть свободнее, сбросив на него часть ответственности.
— Наверное, надо было вскрывать карбункул неделю назад, — предположил Склифосовский. — Не
