В конце концов наши пациенты, большие и маленькие, уснули. Мы все тоже разбрелись по лежанкам. Я пристроилась во втором корпусе, недалеко от двери. Там у нас в коридоре, неподалеку от родилки, стоит такой мяконький, удобненький диванчик… У этого дивана что хорошо? Сколько ни лежишь, шею не ломит. Долго не заспимся, конечно, скоро у Москвитиной начнется.
С этой мыслью я крепко уснула – чтобы вскоре проснуться для самого жуткого и необъяснимого кошмара, какой только можно вообразить.
8 января 1793 года. Из дневника Шарлотты Лепелетье де Фор де Сан-ФаржоО боже… О боже мой… Мне кажется, на меня обрушился какой-то камнепад событий! Такое, помнится, случилось года два назад, когда я поехала верхом и внезапно начался дождь. Удивительнее всего, что до этого больше месяца с небес не упало ни капли, земля вся иссохла. И в тот день утро началось безоблачное, а потом вдруг заволокло небо – и полило! Я направила коня (тогда у меня был Феб, рыжий, солнечный красавец Феб!) под скалу, на которых прилепилось несколько кустиков. Этот выступ отлично защищал от дождя, земля под ним была сухая. Но дождь не собирался утихать, нам с Фебом было уже тесно под выступом, водяные струи хлестали со всех сторон, мы совсем вжались в скалу – и вдруг на нас просыпалось несколько мелких камушков. Феб заволновался, попытался выскочить из-под скалы, но я, глупая, старалась его осадить, а между тем камушки все резвее ползли по стенам и несколько побольше и поувесистее ударили мне в шляпу и в холку Феба.
Как он перепугался! Как взвился на дыбы! Право, могу сказать не хвастая, что считаюсь отличной наездницей, однако даже мне с превеликим трудом удалось удержаться в седле.
Феб словно с ума сошел. Не слыша моих окриков и словно не чуя, как натягиваются поводья, он понес меня прочь. «Неужели взбесился?!» – успела ужаснуться я. В это мгновение раздался дробный грохот и, обернувшись, я поняла, что если даже мой конь взбесился, то сделал он это очень даже своевременно. Потому что там, за моей спиной, уже не было козырька скалы, под которым мы только что прятались. По склону с вершины катились немалые камни, настоящие булыжники, и один из них, падая, только что раздробил вдребезги наш спасительный выступ. Если бы не Феб… Если бы он не забеспокоился и не помчал прочь…
Потом, когда я сообщила Роберу, старшему конюху, об этом случае, он даже покачнулся от ужаса и какое-то время не мог ни слова вымолвить. Но потом обрел дар речи и рассказал, что еще примерно два года назад, когда коня проезжал молодой грум, Феб уже попал однажды под такой же внезапный камнепад и был даже ранен в холку. Наверное, ему запомнился тот случай. Я удивилась, почему раньше ничего не слышала об этом, но Робер сказал, что мы с отцом путешествовали в то время по Италии, а когда вернулись, ранка Феба уже зажила и была не видна под густой гривой.
Я мгновенно вспомнила ту нашу чудесную поездку. Это было в 1789 году. Рим, Венеция, Флоренция, сказочная, вечно цветущая Флоренция… Мы вернулись во Францию в конце июля – и не узнали Парижа! Бастилии больше нет, на улицах орут опьяневшие от какой-то выдуманной свободы простолюдины, а мой брат, наследный граф Луи-Мишель Лепелетье де Фор де Сан-Фаржо, отрекается от своего рода, от своего сословия и становится позором семьи.
Боже ты мой, ну что я пишу, зачем? Ведь в моих дневниках двухгодичной давности уже есть запись о том камнепаде, о странном поведении Феба… Если я достану старые тетрадки, то найду подробнейшее описание того пугающего события. О, понимаю. Я просто тяну время, чтобы, вспоминая прошлое, не писать о настоящем! Да… тогда меня вынес из-под падающих камней Феб. Но кто спасет меня теперь от того града ударов, который обрушивается не на мои голову и плечи, а на мою жизнь?!
Вчера я узнала, что лишилась брата. Мы все не сомневались, что тело Луи-Мишеля привезут в родовое гнездо и здесь похоронят в семейном склепе (каков бы он ни был, он все же Лепелетье де Фор де Сан-Фаржо!), однако его друзья-мятежники, революционеры, решили, что это слишком большая честь для старого замка.
Я бы поехала в Париж. Я бы забыла все, кроме того, что Луи-Мишель – мой брат. Но… но его – с подобающими почестями, как жертву проклятых аристо! – погребут его новые друзья. Он получит воинские почести и будет возлежать в Пантеоне! Его дочь Луизу-Сюзанну Лепелетье решено взять под опеку Конвента. И это при живой матери, при живых родственниках!
И я пока ничем не могу этому воспрепятствовать. В ближайшие дни я буду занята другими похоронами. Мой отец не вынес случившегося. Он умер – умер вслед за своим старшим и некогда самым любимым сыном.
Неведомо, что именно стало непосредственной причиной этой смерти: то ли убийство самого Луи-Мишеля, то ли его соучастие в убийстве нашего короля.
От второго курьера, того, что привез известие о предстоящем погребении Луи-Мишеля в Пантеоне, стали известны новые подробности и голосования в Конвенте, и того, что произошло затем в ресторанчике Феврье в Пале-Рояле.
Конвент на время превратился в театральные подмостки. Голосование! Демократия! Насмешка! Это было голосование appel nominal[6]. Все – беспощадные и жалостливые, сомневающиеся и уверенные – должны отвечать на вопрос: жить королю или умереть – публично, под прицелом сотен пар глаз. А между тем подруги Теруань де Мерикур, все эти торговки рыбой, распространявшие вокруг себя мерзкий запах тухлятины, и все эти непотребные женщины разгуливали там и сям, по трибунам и коридорам, с засученными рукавами и подоткнутыми подолами. Они были вооружены саблями, пиками и палками. Зная, что заседание может затянуться, они принесли с собой еду и вино. Пожирая колбасу и запивая ее стаканами вина, с жирными губами и осоловелыми глазами, они тянули свои ручищи с грязными когтями к ненадежным депутатам и угрожающе шипели:
– Или его голова, или твоя!
Что и говорить, присутствие этих фурий, этих ламий Чудовища античной мифологии – олицетворения мести и кровожадности, напугало колеблющихся депутатов. И все же, когда они восходят поочередно на трибуну, звучит не только роковое слово «Смерть». Некоторые требуют пожизненного заключения. Многие говорят: «Изгнание; все что угодно, только не смертная казнь!» Многие снова и снова просят узнать мнение народа, просят отсрочки…
Робеспьер, конечно, голосует за смерть. Сийейс тоже. И Филипп Эгалите[7] спокойно обрекает на смерть своего кузена. Говорят, даже патриоты при этом роковом слове, произнесенном им: «La mort!» – покачали головами! Ну и, конечно, член Конвента Лепелетье тоже провозглашает: «Я голосую за смерть тирана!» В итоге короля приговорили к смертной казни с перевесом… в один голос.
Чей именно это был голос, интересно знать? Брата короля? Или моего брата?
Так или иначе, видимо, Луи-Мишель был очень доволен исходом дела. Как только председатель суда Верньо неожиданно скорбным голосом произнес: «Заявляю от имени Конвента, что наказание, к которому присужден Луи Капет, – смерть!» – и подружки Теруань де Мерикур радостно завопили, а с галерей, где сидели любовницы д’Орлеана-Эгалите, донеслись шумные рукоплескания, Луи-Мишель вышел из зала, снял шапочку члена Конвента, обтер потный лоб и торопливо зашагал вдоль ограды Тюильри, спеша в Пале-Рояль. По улицам клубилась толпа, не зная, что сквозь нее пробирается человек, чье слово, быть может, определило участь короля Франции…
Как он шел? Гордо распрямив плечи? Или стыдливо сгорбившись? Но, так или иначе, вскоре, через десяток минут, он появился там, куда так стремился: в галерее Валуа любимого сада Филиппа Эгалите и ночных проституток – Пале-Рояля. Там, в подвальчике ресторана Феврье, было его привычное место для обедов. Ему вдруг очень захотелось есть!
Было пять часов вечера. Луи-Мишель пообедал и уже расплачивался, когда к нему подошел какой-то человек. Свидетели происшедшего описывали его потом черноволосым коренастым мужчиной с выбритым до синевы подбородком. Одет мужчина был в длиннополый камзол. Ресторатор Феврье и присутствующие вспомнили, что он тоже был некогда одним из завсегдатаев подвальчика: бывший королевский гвардеец по имени Пари. Странно, что его имя созвучно имени столицы Франции. Какое глубокое, какое роковое совпадение! Словно бы сам город, измученный и опозоренный, залитый кровью, отрядил этого человека с его страшной миссией в галерею Пале-Рояля!
– Вы Лепелетье де Фор? – спросил Пари.
– Да, – ответил Луи-Мишель, рассеянно отсчитывая чаевые слуге.
– Вы голосовали по делу короля?
– Я подал голос за его смерть, – ответствовал мой брат.
– Злодей, так вот же тебе! – крикнул Пари и, выхватив саблю из-под камзола, вонзил ее в бок Луи-Мишеля.
Феврье попытался схватить Пари, однако тот вырвался и убежал. Задержать его не удалось. По его следам послана погоня, однако он скрывается.
Найдут ли? Молюсь, чтобы его не нашли…
