Поздним вечером я сидел в кухне. Дождавшись, когда папаша Арно с женой улягутся спать, осторожно вынул сверток и, немного робея, достал зеркало. Как и прошлой ночью поверхность засветилась, отражая свет, неровные пятна расплывались по краям, но уже не вызывали во мне испуга, я спокойно продолжал рассматривать. На этот раз зеркало не казалось холодным, пробыв целый день на груди, как моя маленькая частица, оно хранило тепло моего тела.
Наконец я поднес зеркало к глазам, пытаясь различить в нем лицо, но, сколько ни старался, видел только по отдельности кончик носа, глаза или изогнутые над ними брови… Некоторое время я рассматривал каждую черточку, всё это вызвало во мне скорее удивление. Я так и не понял, почему король готов платить за сей предмет много денег.
Устав от бесполезного занятия, я опустил руку и решил спать, а завтра просто закопаю это самое зеркало в землю подальше от беды, но, взглянув в него напоследок, уже не смог отвести глаз.
Ансельми не открыл мне маленький секрет о том, что зеркало отражает лишь часть предмета, находясь в непосредственной близости от него, а если мы хотим наблюдать весь предмет, следует отодвинуть зеркало на некоторое расстояние. Случайно проделав это, я всё же добился, чего искал, и теперь завороженно смотрел на своё отражение. И правда в том, моё лицо действительно было мне мало знакомо.
Что я мог сказать в то мгновение о мальчике, который так напряженно смотрел на меня из глубины? Наверно, мне он казался беззащитным, а в чертах его была видна детская слабость. В остальном же это было ничем не примечательное лицо. Жизнь ещё не успела оставить на нем сколько-нибудь заметных следов или отметин. Увидев такое лицо единожды, вряд ли ваша память сохранит надолго эти глаза, рот, волосы… Но в тоже время, было в этом лице что-то трогательное.
Не осознавая, я провел рукой по поверхности зеркала, как будто пытаясь защитить мальчика от превратностей, что могли бы ему грозить… Губы его шевелились, словно он разговаривал со мной, и я вдруг почувствовал желание ответить, или, по крайней мере, как-то выразить свое приветствие.
Немудрено, что за эти три года окружающие почти не замечали тебя, – сам того не желая, я заговорил с ним. Чем больше я смотрел, тем ближе он мне становился, будто у меня появился первый друг.
Сколько раз в это зеркало вот так же вглядывался Ансельми, искал ли он в нем скрытое или ему просто хотелось взглянуть на своё лицо, как хочется этого сейчас мне. Зеркало словно притягивает, я не в силах отвести взгляд… А ведь Ансельми очень красив, – подумалось вдруг. Пожалуй, самый красивый из тех, с кем мне довелось встретиться. Почему же его лицо кажется таким привлекательным? У него выразительные глаза, послушные волосы, так и хочется их растрепать, но не только это, не только… А мог бы кто-нибудь назвать моё лицо красивым? С сомнением я покачал головой, мальчик в зеркале ответил мне тем же.
– И ты согласен со мной, – тихонько шепнул ему.
Я старался рассмотреть лицо то с одной, то с другой стороны, а поверхность всё время переливалась, рождая новые формы, и мальчик в зеркале уже не казался таким напряженным, черты приобрели заметную мягкость. В этом ли разгадка Ансельми, – думал я, вспоминая, что лицо его могло казаться усталым или улыбалось, но напряжения, заставлявшего черты искажаться, в нём заметно не было.
Некоторое время я просто смотрел в глаза отражению, когда почувствовал, что утрачиваю ощущение реальности. Казалось, грань между мной и мальчиком постепенно растворяется, ещё немного – мы или превратимся в одно целое, или, наоборот, окончательно отделимся друг от друга и станем жить каждый по-своему. Голова тяжелела, сильно хотелось спать. Опасаясь, как бы не заснуть с зеркалом в руках, я опять плотно обернул его и вернул на прежнее место. Может, завтра придумаю, где буду хранить, – последнее, что пронеслось в голове, прежде чем я погрузился в сон.
*****
9– Новая беда с тобой, Корнелиус, откуда взялась эта сонная болезнь? – ворчала мамаша Арно.
По утрам меня стало невозможно добудиться. Обычно, заслышав шаги хозяев, я поднимался и выходил из кухни. Теперь же им приходилось меня долго расталкивать, прежде чем я с трудом садился, пытаясь вырваться из остатков сна. Отнюдь не прекрасные видения служили тому причиной. Даже не причиной, а скорее, виной, как вы правильно догадываетесь, стало зеркало. Я не пропускал ни одного вечера, чтобы посмотреть в него, и засыпал далеко за полночь. А иногда доставал и днем, если был уверен, что хозяев нет поблизости. Лучшего места, кроме как у себя за пазухой, я для него не нашел, да уже и не мыслил, чтобы без него остаться.
Сам не мог понять, как и почему так сильно к нему привязался. В младенчестве я не знал особых игр, и, возможно, наблюдение в зеркале стало для меня своеобразной игрой в юности, тем более что присутствие собственного отражения вызывало ощущение, что в этой игре ты участвуешь не один. Это ослабило чувство одиночества, а на его место пришли воспоминания об Ансельми.
Каждый назвал бы нашу встречу мимолетной, случайной, но иногда довольно и мгновения, что бы прочертить след в душе человека. Ансельми легко удалось проделать такое с моей душой, что скрывать – теперь я думал о нём чаще, чем о своих родителях, и то, что я владею вещью, долго ему принадлежавшей, рождало в душе приятное ощущение некой сопричастности. Мы были далеко друг от друга, но, казалось, зеркало связывает нас воедино, даже несколько раз ночью мне снился один и тот же сон, как вглядываясь в зеркало, на месте собственного отражения я нахожу лицо Ансельми. Сны вызывали беспокойство, и в то же время было в них нечто сладостное. Проснувшись однажды после такого сна, я неожиданно почувствовал, как моя жизнь немного изменила цвет. Хотя она по-прежнему оставалась однотонной, вместе с холодным серым в неё вошел какой-то другой, более теплый оттенок.
Глядя в зеркало, поначалу просто наблюдал за собой. Но мысли об Ансельми не давали покоя, и, в какой-то мере неосознанно, я начал ему подражать. Внешность поначалу захватила меня. Я обдумывал, есть ли возможность сделать моё лицо чуточку приятнее, чтобы быстрый взгляд незнакомца мог хотя бы недолго задержаться на нём. Даже нечто вроде тщеславия проснулось во мне, захотелось уметь привлекать, как это мог делать Ансельми. Однако вскоре занятие сие наскучило, и я было совсем его забросил, как в один из вечеров заметил некоторую странность.
Я уже был научен и, прежде чем заглянуть в зеркало, аккуратно устраивал его на небольшом выступе в стене, при этом в зеркале отражалось не только лицо, но был виден кусочек, принадлежавший печке, а также выщербленная полка со старой посудой. В тот вечер моё внимание привлекло, что если в зеркало смотреть мельком, то просто увидишь лицо. Но если вглядываться и при этом замечать не только себя, но и окружающие предметы, на поверхности словно отражается некая реальность, и ты лишь её часть.
Отражая человека и предметы рядом, зеркало не просто точно передавало их черты и формы, а словно старалось показать, как они относятся друг к другу. И в то мгновение зеркало сумело мне подсказать: дело не только в самом лице, но и в жизни, которая нас окружает. С возрастающим удивлением я смотрел на то, что осталось за спиной. Если бы эти стены не были такими грязными от бесконечной стряпни, а посуда такой убогой, может, и моё лицо не казалось бы столь невыразительным. Меня эта мысль ошеломила.
Той ночью я заснул совсем под утро, раздумывая, как хрупкая поверхность может гораздо лучше отразить жизнь, чем видят её наши глаза. Снова и снова сквозь полумрак, висевший в кухне, я принимался рассматривать покоробленные стены, облупившийся угол большого стола, расставленные на нем блюда… Одни и те же предметы, как их мало и какие они незначительные! Сколько раз я уже всё это видел, но никогда не задумывался, что они занимают немалую часть моей жизни и меня самого. Пройдет ещё несколько лет, и они, верно, станут от меня неотделимы, как вот эта рука, на которой сейчас удобно покоится моя голова. Окружающие предметы служат мне, но столько вокруг всего – и ничего достойного, что удержало взгляд, – думал я. Хотел бы я провести все свои годы – уж не знаю, сколько мне отведено – среди этих старых, наполовину изломанных вещей?
Этот итальянский юноша – почти мой ровесник, а столько повидал и знает, конечно, он многого добьется в Париже, я же должен томиться в забытом всеми углу. Мне представилось, как одним днем Ансельми, будучи важной персоной при короле, проезжая поблизости, случайно вспомнит обо мне и решит свернуть на наш двор. Лицо его сохранит удачливость и довольство, моё же утратит последние отблески, и здесь Ансельми встретит увядший старик, которого будет невозможно узнать, а сам он никогда не признается: я и есть тот самый мальчик, что сидел с тобой вот в этой кухне много лет назад… От этой мысли я даже вскрикнул, так горестно стало на душе, но, как мог, старался успокоиться, поминая слова хозяина: мысли наши могут послужить хорошей ловушкой для дьявола. Ночь отлична ото дня, так и жизнь днем выглядит иначе, чем нам видится ночью, не стоит поддаваться страхам, – уговаривал себя и решил при случае ещё раз проверить, о чем говорило зеркало.
