Эрко смутился.
— Нет, Мария Чульдумовна, больше не буду, боюсь надоесть. А если вам хоть немного пришлось по душе, как воротимся домой, отдам в газету и лотом вам пришлю. На память, хотите?
Мария Чульдумовна замахала руками:
— В какую газету! Ты что? У нас в горах все друг дружку знают. Будут потом пальцем показывать. Не-ет, не пойдет это! Тебя как звать-то, писатель?
— Эрко.
— Ну вот что, Эрко. Сейчас поздно уже, а утром богатыри мои сыщут чистой бумаги — ты спиши нам стишок-то, спишешь? Только не забудь, смотри, до утра еще далеко.
— Не забуду, Мария Чульдумовна. Я стихи свои наизусть помню.
— Верно он говорит?
Вопрос был обращен ко мне. Я подтвердил, что память у Эрко хорошая.
Мария Чульдумовна, отложив свою трубку, повесила над огнем чугунок для того, чтобы вскипятить свежего чаю, опять загремела посудой в своем закутке, мужчины подсели к нам поближе.
— Куда все же дорогу держите? — спросил Шойдан.
— В Облепиховый лес хотели попасть, да вьюга нас закружила,— ответил Эрко.
Муж Марии Чульдумовны понимающе закивал головой.
— В Облепиховый? Отцеда совсем рукой подать. Верст десять, не больше. Но уж больно вьюжно там, больно вьюжно. Там и раньще-то дуло днем и ночью, а после того, как Дикий камень сорвался, совсем невмоготу стало.
— Про Дикий камень давно разговоры шли. Значит, упал все-таки? — удивился Эрко.— Давно?
— Давешним летом, во время грозы. Теперь ветер там, как на цепи, по кругу ходит. С ног сшибает.
— И все же хочу приезжему человеку,— Эрко дотронулся до моего плеча,— показать Облепиховый лес. Место историческое. А он солдат.
— Тогда, конечно,— согласился пастух.— Завтра орлы мои вас проводят. Так, что ли?
Оба парня согласно кивнули.
— Думаю, порядок будет. С такими никакая вьюга не страшна. Но ежели попасть вам в Облепиховый и засветло домой воротиться, встать пораньше придется. Согласны?
— Только засветло, папаша, только засветло! — затараторил вдруг Эрко, вспомнивший, конечно, как беспокоится Оля.
— Тогда на бок. Время позднее, всем выспаться надо,— решительно заявил глава семейства.— Мать, тащи шкуры. Что-то обратно вон завывает.
Мы инстинктивно глянули в круглое отверстие над костром и увидели, как подсвечиваемая его пламенем над самой нашей головой заваривалась густая каша из ветра, дыма и снега.
5
Сон, помню, скрутил меня сразу же, почти мгновенно. Но так же хорошо помню и другое. Где-то среди ночи услышал, как меховая полость, закрывавшая вход в жилище, затрепетала, захлопала. Приподнявшись на локтях, я увидел, как Шойдан вскочил и, покрякивая, покатил к полости опоясанную обручами кадушку, судя по всему, очень тяжелую. Я сбросил с себя мохнатую шкуру, но пастух остановил меня:
— Справлюсь.
Ловко придавив краем кадушки нижнюю часть полости, он подбросил дров в костер. В юрте стало светло, как днем.
— А где же народ? — спросил я, не обнаружив внуков Шойдана.
— Какой тебе народ? Вон Чульдумовна, вон Эрко храпака дает, вот ты да я, да мы с тобой.
— А молодые?
Он ухмыльнулся полусонно:
— Молодым не сидится на месте. К соседям ушли. Скоро явятся. Тут недалече.
— К каким соседям? — удивился я.
— Ты лыжи сломал? Сломал. И Эрко твой. На чем домой топать будете? Вот за лыжами и отправились. Отоспятся завтра.
— Да вы что, папаша? — воскликнул я.— Мы бы так, как-нибудь...
— Папаша, папаша,— незло передразнил меня Шойдан.— В горах «как-нибудь» не бывает. С горами не шути.— Он помолчал и добавил: — А еще они должны до Облепихового леса дорогу проторить. В ночь кругом обвалы пошли. Слыхал, небось?
Я сказал, что ничего такого не слышал.
Он повторил:
— Пошли. Но ты не боись, все будет, как надо.
— Уверен,— соврал почему-то я.
— Ну, тогда давай соснем малость.
Он лег, натянул на себя шкуру, но спать не стал — через несколько минут я увидел на войлочной стенке юрты, как на экране, отраженную огнем руку пастуха, снова подбрасывавшую поленья в костер. Фокусное расстояние от костра до стенки было таким, что рука казалась огромной. Такими же были и поленья... А может, я уже сон видел в те минуты?
Я не слышал, как воротились «от соседей» внуки Шойдана, как проснулась и закурила трубку Мария Чульдумовна. Тень от трубки была длинной— во всю стенку юрты,— это я, пожалуй, уже наяву видел. Точно, наяву — даже горьковатый дымок табака защекотал горло. Вид у Марии Чульдумовны и у ее домочадцев был расстроенный.
— Лыж не достали? — спросил я, но догадка вышла неверной.
— Достали,— успокоил меня один из парней.— С лыжами как раз порядок полный. Самоходы!
— Не успели до Облепихового дойти? Да?
И тут интуиция подвела меня.
— Успели, как не успеть? — услышал я в ответ.— Час туда, час обратно.
— Что ж случилось тогда? Чего вы все приуныли? Устали здорово, намучились из-за нас? Не знаю, чем и как отблагодарить вас...
Мою тираду строго остановила Мария Чульдумовна:
— Стих у вас хороший, а мысли плохие. В Облепиховом лесу все дело. Дорога к нему закрыта.
— Как закрыта? Почему? Внуки ж оттуда только вернулись, так? — спросил я.
— Все так,— сказала хозяйка.— А для вас пути нет: под обвалом Облепиховый. Они до самого верху дошли. Над горой вторая гора висит — из снега. Ясно?
— Вторая гора,— подтвердил один из внуков.— С часу на час поползет. Нельзя вам туда.
— Что делать будем? — растерянно спросил я Эрко.
За него ответила Мария Чульдумовна:
— Все будем делать, что положено. Завтракать будем. Эрко будет стих списывать — бумага приготовленная. Потом соберем вас в обратный путь.
Я посмотрел на Эрко. Он объяснил, что план у Марии Чульдумовны, к сожалению, правильный. Если к Облепиховому никак не пройти, стало быть, надо восвояси собираться. Ну, а перед тем, как двинуться, заправиться просто необходимо.
— Жаль,— сказал я.— Очень жаль, что не сможем побывать в том лесу. Распалил мое любопытство, а теперь на попятную?
Эрко признался, что он во всем виноват. Проводником был никудышным, много верст вчера лишних дали, но дело в общем-то поправимое, никуда он от нас не денется, этот Облепиховый лес.
— Приезжай к нам летом или, еще лучше, под осень — полный порядок будет. А сейчас давай завтракать — нас уже ждут, смотри.
Мы сели к полыхавшему во всю силу огню.
— Все, как вчера, будет, учти,— сказал Эрко.— Сперва чай, потом бараний суп, потом снова чай.
Так или, вернее, почти так все и было. Почти, потому что в самый разгар трапезы появилась на горизонте запеченная голова барашка и в дыму поплыла сразу ко мне. Фикуса рядом не оказалось.
Но я вдруг поймал себя на мысли о том, что начал помаленьку привыкать к местным обычаям и порядкам, входил постепенно во вкус.
Когда завтрак был закончен, а стихи Эрко «списаны» на лист белейшей, неизвестно откуда взявшейся тут бумаги, началась примерка лыж. Это последнее действо продолжалось недолго: крепления «самоходов» так ловко устроены, что подогнать их под любую ногу — дело минут.
Мне стало даже чуть грустно оттого, что все так быстро шло к финишу. Поворачивался не спеша, еле-еле. Эрко же, с учетом вчерашнего опыта, обеспокоенно поторапливал:
— Не выспался, да? Ничего, сегодня всласть отоспимся!
Заметив, что даже заманчивая перспектива эта не прибавила мне «динамики», Эрко сказал:
— Им еще надо обратно вернуться, учти.
— Кому? — не понял я.
— Кому, кому? Богатырям, как ты их окрестил. Они ведь провожать нас пойдут до самого дома.
— Ни в коем случае! — категорически запротестовал я.— Ни в коем! Что мы, дети малые?
— Я думаю, возражать бесполезно,— спокойно, но твердо ответил Эрко.— Поняли, какой из меня проводник, подстраховку устроят, уверен. Да и лыжи дали нам не свои, значит, возвратить должны, теперь понятно?
— Теперь да,— согласился я и стал двигаться проворнее.
Минут через двадцать мы, распрощавшись с Марией Чульдумовной и Шойданом, сопровождаемые эскортом из их внуков, двинулись в путь.
Братья шли впереди, мы за ними. Теперь передо мной целых три богатыря было. Лыжня после них доставалась моим «самоходам» глубокая, укатанная. Метель, хоть уже не такая яростная, но всё время набрасывалась на нас — то спереди, то сбоку, то сзади. Замести лыжню, однако, не поспевала и поспеть не могла. Мы шли ходко, уверенно, без задержек. Даже проламывались через кустистые заросли не с такими трудностями, как накануне. Привык, закалился, думал я про себя. А они вообще народ вон какой бывалый, опытный. Даже сплоховавший было вчера Эрко сегодня нравился, по-моему, не только мне, но и самому себе. Сквозь порывы ветра слышалось его бодрое:
— Жми на все педали!
Так бы вот идти нам и идти, так бы катить и катить. Но всему, как говорится, свой край подходит. Так и тут. Часа через два шедшие впереди вдруг остановились, да так резко, что мы с Эрко наскочили на них.
