Пуск прошел безупречно. Но ракета, поднявшись метров на шестьдесят, резко вильнула к востоку, описала дикую петлю и рухнула. Беннет вскрикнул и закрыл лицо руками. Причина катастрофы сразу стала очевидной, даже для его братьев. Хвостовое оперение отлетело через микросекунду после запуска, словно приклеенное резиновым клеем — как и было на самом деле. С ужасающей ясностью Беннет вспомнил, что не закрепил стабилизаторы металлическими болтами, а просто налепил на клею побыстрее, чтобы полюбоваться готовым изделием. Ракета была хороша на земле, но не в воздухе.
~ ~ ~
Джон Лернер был всего лишь ребенком, физически хрупким, и, подобно Беннету, немногословным. Зато у него был резкий, гиеноподобный смех, узнаваемый издалека.
Беннет познакомился с Джоном, когда был в четвертом классе. Это случилось весенним днем на широкой заброшенной полосе земли по дороге из школы домой. Беннет называл ее кукурузным полем, хотя ни одного стебля кукурузы на ней видно не было. Там тесными группами росли дубовые деревья и подлесок, фиалки, синие, как небо, еще там водились змеи и черепахи — таинственные следы на земле, теряющиеся под деревьями.
У Беннета было два любимых места. Одно на холме, где земля уходила вниз и вдаль, и ветер дул с такой неизменной силой, что можно было сидеть, закрыв глаза, и представлять себе, что летишь в пространстве вместе с Землей, поворачивающейся вокруг оси. Там он сидел часами, держа в зубах травинку, раздумывая и давая времени улетать с ветром. Другое место — пруд, зеленый, темный и в теплое время кишащий головастиками. Было приятно разуться и бродить по илистому мелководью, пропуская между пальцами темную жижу. Беннет никогда отсюда не уходил, не написав на иле свои инициалы. Через несколько дней они исчезали, затянутые илом и тиной, и он писал их снова. Ему хотелось оставить что-то от себя в этом пруду навсегда.
Однажды он только успел написать на илистом берегу инициалы, как услышал смех гиены. Это был Джон, который наблюдал за ним из-под дуба, скрестив на груди руки. Он осмотрел работу Беннета, потом стал воздвигать собственные инициалы в иле — из палок. Он брал палку, заострял ее перочинным ножом и втыкал на полфута в ил. Они сложились в буквы. Дж. Л. Четко, сказал Беннет. Джон со щелчком закрыл нож, отступил и стал любоваться своим творением, потом исчез среди деревьев. Инициалы Джона остались стоять до самого лета, а потом ил высох, растрескался, и палочки сломались и попадали.
В тот первый год в последний день перед каникулами ребята чуть не сожгли кукурузное поле. Джон решил, что раз наступает лето, надо будет как-то защищаться от индейцев. И мальчики построили форт на углу кукурузного поля, ближайшего к зданию «Зирса и Роубэка». Построили его из бревен и больших камней. В форте, естественно, нужен был костер. Спички есть? спросил Беннет. Джон состроил презрительно-недовольную гримасу и вытащил из кармана лупу, которая дала огонь всего через три минуты. Однако этот огонь почти сразу вырвался из-под контроля и стал пожирать какой-то куст. Ох ты боже мой, завопил Беннет и забегал кругами. Джон тут же схватил его за плечи и взмолился, чуть не плача, только отцу моему не говори. Ох ты боже мой, орал Беннет, давай позовем на помощь. Тут есть пожарное депо, я им скажу. Он побежал изо всех сил к краю поля, а Джон болтался на его следу, как хвост за воздушным змеем. Они бежали к зданию «Зирса и Роубэка», через Поплар-авеню, увертываясь от машин, стремясь к пожарному депо на Белльмид. Нельзя, выл Джон, они поймут, что это мы. Они расскажут моему отцу. Беннет не отвечал, продолжая бежать вперед. Он влетел в дверь депо и заорал, что рядом с «Зирсом и Роубэком» пожар. Потом пулей вылетел в дверь и помчался в сторону, противоположную кукурузному полю, а Джон за ним. Они бежали без остановки, не оглядываясь, целую милю до самого Рексолла, оба запыхались и обливались потом. Через несколько минут они успокоились и плюхнулись на траву, скрестив ноги, в перепуге тараща глаза. Обещай, что не скажешь моему отцу, сказал Джон. Обещаю, сказал Беннет.
Иногда Беннет заходил после школы с какой-нибудь идеей из «Популярной науки» и находил Джона, вытянувшегося на кровати и мрачно размышляющего над своей последней серией плохих оценок. Ум Джона работал со скоростью десять тысяч оборотов в минуту, но шестеренки бесцельно вертелись в отсутствие другого разума, за который они могли бы зацепиться. Стоило Беннету упомянуть о новом проекте, пусть даже мимоходом, он вскакивал и бросался действовать: вытаскивал провода, резисторы, паяльники и вообще все, что мог счесть полезным, из разных ящиков, сваленных в комнате без всякого порядка. Потом под завывание Боба Дилана они брались за дело. За много лет своей совместной работы юные ученые сделали уоки-токи, детекторный приемник, термостат и — от начала и до конца — телескоп с автоматическим следящим устройством. Джон никогда не хранил инструкций к новым деталям, никогда не рисовал схем, и провода у него блуждали по монтажной плате, как пьяные. Но у него были волшебные руки, и когда он садился по-турецки посреди комнаты и начинал возиться со схемой, транзисторы оживали. Чуть подкрутить надо было, говорил он буднично. Просто чуть подкрутить. Ошеломленный Беннет, глядя из-за плеча друга, пытался понять, почему в комнате у Джона все приборы работают лучше, чем в его комнате, но попытки были абсолютно бессмысленны. Джон тоже ничего не объяснял. Он не растрачивал время жизни на теории.
Самым блестящим их совместным проектом был прибор связи, передававший звук с помощью света, а не электрических импульсов по проводам. Когда человек говорил в один конец устройства, от звука вибрировал надутый шар, на котором был установлен кусочек зеркала. Луч света отражался от этого зеркальца и через всю комнату попадал в приемник. Поскольку зеркальце колебалось в такт голосу человека, так же колебалась и интенсивность отраженного света, точно кодируя самые тонкие оттенки голоса скептически настроенного проверяльщика. В результате мелькающий свет, принятый на некотором расстоянии и обработанный другим устройством, можно было преобразовать в исходный голос. Это было чудо. И оно работало.
Первое испытание устройства произошло в дождливое апрельское воскресенье. Ребята какое-то время провалялись на полу в комнате Джона, обсуждая, какое сообщение должно быть передано в первом торжественном запуске. Воздух был спертый, и комната была затемнена, только желтый лучик передатчика пересекал ее из угла в угол.
Должно быть что-нибудь бессмертное, сказал Джон. Например: как-то в полночь в час угрюмый, утомившись от раздумий, задремал я над страницей фолианта одного. Беннет серьезно задумался и покачал головой — нет. Что скажут потомки, если нашим первым посланием будут какие-то стишки? Надо передать что-нибудь научное, например, первые десять знаков пи. Может быть, сказал Джон, почесывая комариный укус. Ты магнитофон подключил? Ага, ответил Беннет. Магнитофон был присоединен к выходу усилителя приемника. Беннет протянул ногу и пальцем нажал на кнопку.
В этот момент в темную комнату ворвался отец Джона и бешено заорал: где мои носки, черт возьми? Опять ты мои носки нацепил?
Джон сразу съежился, но не стал отвечать. Вместо этого он встал, подошел к магнитофону, перемотал ленту и включил воспроизведение. Все присутствующие услыхали бессмертные слова: где мои носки, черт возьми? Опять ты мои носки нацепил? достоверно переданные через всю комнату дрожащей ниткой света. Работает, сказал Джон.
Отец Джона ничего не сказал и тут же вышел в полной уверенности, что его передразнили. Как только он вышел, Джона снова захлестнула волна мрачности, и он осел на пол. Почему он со мной так разговаривает? спросил он, закрывая лицо руками. Иногда мне его убить хочется.
Пойдем пройдемся, сказал Беннет. Дождь идет, сказал Джон. Нет дождя, сказал Беннет, пойдем. Он тронул Джона за плечо, и они вышли через кухонную дверь в сырость. Даже сквозь дождь слышался сладкий запах цветущей жимолости, обвившей белые столбы изгороди. Ребята молча прошагали примерно милю, просто вдыхая напитанный жимолостью воздух, пока не промокли совсем. Наконец они остановились под фонарем у дома Джона. А ведь работает, сказал Беннет и улыбнулся. Да, работает, сказал Джон.
Через месяц они показывали свое изобретение на окружной выставке технического творчества. Накануне присуждения премий, после бесчисленных пробных испытаний на пятидесяти футах между говорящим и принимающим, что-то сломалось. Из приемника не доносилось ни звука. Даже Джон не мог понять, в чем причина. Беннет вернулся домой в страшном расстройстве и целые сутки не выходил из комнаты. На следующий день позвонил Джон и сказал, что принес устройство на выставку рано утром и втихаря соединил передатчик с приемником протянутой под столом проволокой. Беннет ахнул в трубку. Судьи дали себя обдурить и присудили им первый приз.
