— Ай, ты чего дерешься?
Образ сексуальной учительницы померк из-за болезненного тычка под ребра.
— А ты чего? — возмущенное лицо Ольки возникло перед глазами, закрыв большую часть неба.
— Ты же сама попросила представить красивую и сексуальную, ну вот я представил… ай-ай.
Олька замолотила кулачками, одновременно щекотно и больно, так что из глаз выступили слезы. Пришлось перехватывать мельтешащие руки и опрокидывать разошедшуюся девчонку на спину.
Горячее дыхание с запахом мяты обожгло кожу лица. Глаза подруги пылали праведным гневом, но я знал как ее успокоить.
— Дуреха, я же тебя представлял. Мне эта Диана Ильязовна нафиг не сдалась.
— Не верю… Докажи!
Я попытался поцеловать Ольку, но наткнулся лишь на плотно сжатые губы. Ладно, а если так: аккуратно сдуваю паутинку рыжих волос, нежно касаясь шеи. Еще и еще… с каждым новым поцелуем ощущая, как напряжение покидает тело девушки. И наконец она уступает: руки обвивают голову и требовательно тянут к себе, к приоткрытым, слегка влажным губам цвета вишни. К белым зубкам, способным как укусить, так и спрятаться, давая волю юркому язычку.
С трудом отрываюсь, выдыхая. Чувствую легкое головокружение, то ли от нехватки кислорода, то ли от горячего влечения, охватившего тело с головы до пят.
— А сейчас веришь?
Олька не была бы Олькой, если бы так просто уступила.
— Докажи, — шепчет она в ответ, вновь притягивая к себе. И никаких больше слов, никаких возражений.
Выходные начались паршиво: с мелкого моросящего дождя и кучи сумок, которые был вынужден перетащить в машину. Порою казалось, что тетя Лариса живет исключительно за наш счет, потому как таким количеством барахла и съестного можно было обеспечить роту солдат, не то, что одинокую женщину, давно забывшую о мужском внимании, по причине стервозности.
В такси мы конечно же поругались. Сверток с пирожными остался лежать в холодильнике на верхней полке, а кто у нас виноват — правильно, виноват Никита. Торопил, зудел над ухом, вот и получились скомканные сборы. Тут еще Олька затеяла переписку, присылая одно сообщение за другим.
«Когда будешь»? — спрашивала она, изображая целую серию грустных смайликов.
Да я готов был прямо сейчас выпрыгнуть из такси и нестись обратно на всех парах, но тетя Лариса…
На редкость неприятная женщина, с визгливым голосом и отталкивающей внешностью. Мама говорила, что раньше она была первой красавицей, и все мальчишки в университете только и делали, что ухлестывали за ней. Не знаю, может оно и так… Только нынче от былой красоты ничего не осталось, разве что тонны штукатурки, да яркий макияж, превративший тетю Ларису в безвкусно разукрашенную куклу.
— Смотрите, кто к нам пожаловал! Никитосик, а у меня для тебя сюрприз, — пропел неприятный голосок, стоило переступить порог.
Никитосик… словно я болонка какая, которую нужно непременно тискать.
— Ты же помнишь Полиночку, мою доченьку. Вы с ней встречались позапрошлым летом.
Такую не забудешь, даже если сильно захочется. Полиночка усиленно жрала… Запихивала в рот блины, что в топку, давясь жирными кусками. Заворачивала в конверт сразу две, а то и три лепешки, макая по очереди в сироп и сгущенку. Поэтому не было ничего удивительного в том, что через пару лет Полиночка расплылась, превратившись в огромную жируху. Не в пример маман — худющей, будто щепка.
— Моя Полиночка слегка поправилась.
Ага, слегка… Рука толщиной в две моих будет.
— У Полиночки нарушение гормонального фона.
Зато аппетит отменный.
Когда с церемониалом было покончено, я вышел во двор жарить мясо. Низкое осеннее небо, как нельзя лучше отражало настроение. Кругом хмарь и грязь, а где-то там далеко горели огни большого города и ждала Олька.
— Никит, чего такой кислый? — подошла ко мне мама.
В ответ лишь бряцаю решеткой, проверяя степень прожарки — переворачиваю. Угли в мангале зашипели, получив свежую порцию свиного жира.
— Никит?
— Мам, скажи честно, ты меня свататься привезла?
— Почему сразу свататься? Посидите вместе, пообщаетесь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Мам, ты ее видела?
— Знаешь, Никит, когда с этой своей Дашкой дружил, проблем не возникало.
— Мам, ты бы еще детский садик вспомнила.
Была у меня в детстве подруга — толстая Дашка. Хорошая, скромная и очень добрая девчонка несмотря на обстоятельства.
— Эй, жируха, поди мамкины панталоны под юбкой носишь, — издевались парни на перемене, обступив толпой. А она стояла и растерянно улыбалась, не зная как реагировать на шутки. Да и откуда взяться социальным навыкам, когда дружить с ней считалось за западло.
Глумились над толстой Дашкой все кому не лень, особенно усердствовал Дюша. Кажется, тогда мы в первый раз подрались по-настоящему, так — чтобы разбитые в кровь носы. Я ему рубашку порвал, а он мне фингал поставил под глазом, который потом целую неделю сходил.
Дашка… Дашка… хорошая была девчонка. Жаль, что уехала в шестом классе. Адрес не оставила, номер телефона сменила, а в соцсетях её и не было никогда.
— Мам, не в толщине дело. Дашка была нормальной девчонкой, а эта… на сраное козе не подъедешь. Сидит, всю из себя важную строит и рожа кирпичом. Слова через губу цедит, словно одолжение делает.
— Это защитная реакция обыкновенного подростка.
— Мам, это не защитная реакция, это говно человек.
— Никит, нельзя так говорить. Ты её даже не знаешь.
— Мам, вот не поверишь… даже желания такого нет. Тем более, что у меня уже есть девушка.
— Твоя Олька…
— Не начинай, — со злостью переворачиваю решетку. Металлическая защелка слетает и куски мяса вываливаются на раскаленные угли. Пришлось в экстренном порядке спасать шкварчащую свинину, а после, морщась от боли, сосать обожженные пальцы.
Родительница у меня была боевая: одновременно и за мать, и за отца, поэтому не кинулась с криками: «ой, божечки, сынуля, дай посмотреть». Лишь заключила сурово:
— Это все потому, что кто-то сердится.
— Нет, мам. Это все потому, что кто-то старательно капает мне на нервы.
— Совсем шальным стал с этой своей…
Чеплашка жалобно звякнула, когда на неё сверху кинули решетку для гриля.
— Дожарите без меня, там работы на пять минут осталось.
— Никита, ты куда?
— Домой.
— А как же я обратно?
— Замечательно ты обратно. Потому что только сюда тащишь в зубах и руках, а обратно пустой поедешь и даже пакет червивых яблочек не предложат.
— Синицын!
Ну все, мать перешла на фамилию, а это значит — сильно злится. Только вот в чем беда, я злился не меньше.
— А что Синицын?! Или думаешь не знаю, зачем меня сюда притащила?! Дашка тебе не нравилась, Олька тебе не нравилась — все, кого выбирал, тебе не нравились. Зато надменная толстая корова нравится, потому что дочка лучшей подруги. Мама, я ваше сватовство в гробу видел.
— Синицын, угомонись, тебя могут услышать.
— Да плевать я хотел… ухожу.
И ушел. Схватил рюкзак и вышел из калитки, не прощаясь. Изображать политкорректность, играя в хорошего гостя, мне совершенно не хотелось. Пускай женихов в другом месте ищут, а мы как-нибудь обойдемся. Ох, мама-мама…
И такая злость меня разобрала, что пальцы задрожали, когда Олькин номер набирал.
— Абонент временно недоступен, — сообщил равнодушный женский голос. Не было подруги и в «общалке». Если верить программе, последний раз девушка заходила в чат два часа назад. Странно, совсем не похоже на Ольку, которая обыкновенно с телефоном не расставалась, и даже в постель тащила третьим лишним.
Прошелся вдоль обочины, заросшей сорняком. Сорвал по пути ветку черной смородины, свесившуюся через забор. Засунул, не глядя в рот и тут же выплюнул горечь, выпустив длинную нить слюны. То ли ягоды перезрели, то ли жучок мелкий попался.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Сотовый настойчиво завибрировал в кармане. Схватился за трубку в надежде услышать знакомый голос подруги, но это было всего лишь такси. Быстро они…
