— О, боже, конечно. Под этим названием герр Геринг замаскировал по существу военно-воздушное министерство, — сказал Шмунд.
— Когда я узнал, что в имперский комиссариат назначены полковники рейхсвера Вевер, Штумпф и подполковник Биммер, то сразу понял, чем это учреждение будет заниматься, — сказал Шлифен.
— Там уже разработаны модели военных самолетов “дорнье-11” и “хейнкель-51”, — опять проявил свою осведомленность Шмунд.
Гальдер слушал со скучающим видом. Он несколько раз посмотрел на Илью так, будто совершенно не знает его. Илья тоже не стал напоминать ему о знакомстве.
Подошли Пауль Вермерен и Рихард Шеммель. Вермерен заговорил, обращаясь к инженеру:
— Вы, герр Шмунд, надеюсь, слышали о Восточном пакте? Все старания по милитаризации промышленности могут оказаться несколько преждевременными, если нам не удастся сорвать переговоры между Францией и Россией о заключении европейскими государствами договора о взаимной гарантии границ в Восточной Европе.
— Но что можно сделать, когда французское правительство поддерживает эту идею? — спросил Шмунд.
— Здесь все средства хороши, — глубокомысленно заметил Вермерен.
— Ну, если так, — улыбнулся Шеммель.
Из соседней комнаты вышла Эльза.
— Добрый вечер, — она с улыбкой кивнула Илье. — У вас, господа, все разговоры о танках, о пактах, о войне. Я понимаю, вы, мужчины, любите такие разговоры. Но не забывайте и о нас, женщинах. У меня появилась хорошая идея: что, если, скажем, в пятницу нам всем отправиться в Kroll? Там сейчас дают “Кармен”, будут петь итальянцы.
— Прекрасная идея, — подхватил Фридрих Гальдер. — Я берусь достать ложу.
От посещения театра отказались только Шмунд и Вилли Шнель. Первый сослался на занятость по работе, второй — на недомогание.
Вскоре Илья ушел, хотя ему очень хотелось поболтать с Эльзой, но нужно было записать, что рассказал Шмунд.
Утром Илья написал открытку:
“Уважаемый герр Довгер! Послезавтра буду в Берлине, хочу побывать у Вас, я приготовил Вам отличный окорок”.
Он не пошел в университет, а отправился на вокзал, отъехал от Берлина несколько десятков километров, отправил открытку и ближайшим поездом вернулся домой.
На обратном пути Илья прочитал в газете, что 9 октября убит министр иностранных дел Франции Барту. Тот самый Барту, который был активным сторонником заключения Восточного пакта, мешавшего фашистам в их агрессивных планах. Илья сразу вспомнил, что говорил вчера Пауль Вермерен. Старый волк все знал.
Прошло два дня, а Довгер не подавал вестей. Но все же Илья был уверен — личная встреча со связником состоится. Четыре долгих года ждал этого момента Илья. Кто он, этот Довгер? Русский? Немец? Какой он? Удастся ли поговорить с ним по душам. Ведь так давно не слышал Илья человеческого слова. Наконец в одно из воскресений поздно вечером раздался телефонный звонок. Илья подошел. По чему-то неуловимому он сразу понял — говорит Макс Довгер.
— Я достал для вас редчайший экземпляр первого издания “Майн кампф”, о котором вы просили в открытке.
— Очень благодарен, — с трудно скрываемой радостью ответил Илья.
Вряд ли кто усомнился бы в искреннем удовольствии студента Вальтера Шульца по поводу того, что он станет обладателем столь редкостного экземпляра “Майн Кампф”.
— Когда я могу получить книгу?
— Если вы располагаете временем, для меня удобно передать ее сегодня, скажем, в десять часов вечера, на автобусной остановке у гостиницы “Империал”.
— Хорошо. Я буду там.
Моросил мелкий дождь, он, как туман, затянул улицы. На автобусной остановке стоял человек. По внешнему виду его можно было принять за среднего служащего или владельца небольшого магазина. Худощавый, с продолговатым лицом, бледный, он был, видимо, не совсем здоров. Близоруко щурясь, он тщательно протирал платком толстые стекла очков. Под мышкой он держал книгу. У Ильи сильно забилось сердце. Это Макс Довгер. Но тот не делал никаких попыток заговорить, Илья тоже молчал. Когда подошел автобус, Довгер обернулся и, улыбнувшись Илье, пошел в машину. Илья последовал за ним. Довгер остановился на пустой площадке. Когда он убедился, что в автобус они сели только вдвоем и сзади за автобусом нет машин, он протянул Илье руку и прошептал по-русски:
— Привет от Николая Федоровича.
— Как он живет? Давно вы его видели? — оживился Илья, услышав имя человека, о теплом отношении которого он не мог забыть.
— К сожалению, я видел его значительно раньше вас. Привет передан по радио.
— Как вы узнали меня? — спросил Илья.
— Мне переслали ваше фото. Я встречал вас на вокзале в Мюнхене и успел повидать, когда вы перебрались в Берлин. Возьмите, — сказал Довгер, передавая ему книгу. — В нее вложена схема связи на все случаи. Заучите и уничтожьте. Встречаться нам пока нет необходимости, а если она возникнет, в схеме сказано, как это сделать.
Илья отдал Довгеру свое первое сообщение.
— Мне пора, — Довгер пожал Илье руку и выскочил из машины.
Проехав несколько остановок, Илья тоже вышел из автобуса и на такси возвратился домой.
Он ушел в свою комнату и долго рассматривал схему. В ней предусматривалась регулярная связь через тайники, давалось подробное описание их, устанавливались дни и часы, когда сообщения должны быть вложены в тайники, когда взяты из них задания, была предусмотрена очередность пользования тайниками. В схеме указывалось, что на следующий день после того как сообщение будет вложено в тайник, по улице мимо дома, в котором жил Илья, в условленный час должен пройти Довгер или его жена. Это значит, что все обошлось благополучно и сообщение передано в Москву.
Сначала Довгер должен был появиться с женой, чтобы Илья запомнил ее лицо. Если нужно было вложить или взять из тайника что-нибудь срочно, вне расписания, допускались условные телефонные звонки на квартиру Ильи и Довгера.
В схеме указывалось, какая условная фраза должна быть сказана, чтобы знать день, час и из какого тайника надо вынуть задание или вложить туда сообщение.
Прочитав схему, Илья отложил ее в сторону.
Было обидно встретить советского человека и не иметь возможности как следует поговорить с ним. Ведь так много накипело на душе. Он рассчитывал поговорить о Родине, немного посетовать на трудность.
Нацизм напоминал о себе каждую минуту — в университете, на улице, в гостях, дома, давил на сознание я смертельно надоедал. Единственной отрадой были часы, когда Илья оставался в одиночестве. Он избавлялся от философствующего “дяди”, уходил к себе в комнату и там по-настоящему отдыхал. Первым делом включал радио, слушал сообщения из Москвы или музыку, а когда ему удавалось раздобыть книгу советского писателя, прочитывал ее, не отрываясь. Но наступало утро, Илья выходил из комнаты, и начиналась жизнь, как на сцене, но каждый промах мог дорого обойтись ему.
Сегодня после встречи с Довгером Илье было особенно тяжело. Он подошел к приемнику и, приглушив его так, чтобы не было слышно в соседних комнатах, настроил на Москву. Передавалась опера “Евгений Онегин”. Закрыв глаза, он слушал музыку. Илье было тяжело сознавать, что завтра снова надо будет слушать бесконечные гимны и марши, речи, призывающие к мести, реваншу, войне.
В то время как берлинская радиостанция захлебывалась лозунгами о “вооруженной нации”, Москва сообщала о мирных стройках второй пятилетки. Когда Берлин извещал о начале деятельности имперского управления содействия литературе, взявшего на себя почин публичного сожжения на кострах творений великих писателей, таких, как Г. Гейне, Г. Манн и другие, в Москве шел первый съезд советских писателей, где говорилось о колоссальных тиражах изданий произведений этих писателей.
Neues Opera Theater был расположен на Кенигсплатц вблизи рейхстага. Илья пересек площадь и вошел в сад. Из-за мокрых, унылых деревьев показались колонны театра. Илья по длинным коридорам прошел в ложу, номер которой ему сообщила по телефону Эльза.
До начала спектакля оставалось четверть часа. Вся компания из салона фон Микк была в сборе. Эльза встретила Илью приветливой улыбкой, пригласила сесть.
Оркестр заиграл увертюру. Все повернулись к сцене. Время от времени Илья чувствовал на себе пристальный взгляд Эльзы. Она без всякого смущения улыбалась ему.
В антракте Эльза увлекла Илью подальше от знакомых. В фойе, недалеко от ложи, в глубокой нише, они обнаружили уютный диван.
— Давайте посидим. Мне так хочется отдохнуть от всех этих физиономий, — откровенно, словно старому знакомому, сказала Эльза.
Илья хотел возразить, что в ее салоне бывают довольно симпатичные лица, но она опередила его.
— Я знаю, вы станете защищать завсегдатае в нашего дома. О, какие они неинтересные люди! Можно подумать, что им больше не о чем говорить, как о гениальности фюрера, о его предвидениях, о его великой миссии. Поверьте, я очень уважаю фюрера, но к чему об этом так много говорить.
