период посмертной фотографией (Post-mortem photography). Впрочем, есть специалисты, ведущие историю этого феномена вовсе не с преподобного Грэйнджера, а с более ранних артефактов эпохи барокко. Так, члены религиозной общины из английской деревушки Литл-Гиддинг дополняли экземпляры Библии разрезанными нидерландскими гравюрами и тематическими вклейками-компиляциями, соединяя канонические Евангелия в единое иллюстрированное повествование. Узнав о такой диковине, король Карл I, азартный библиофил, приобрел экземпляр для своей коллекции и назвал его «подлинным алмазом, дороже всех драгоценностей своей сокровищницы».
Риторика дилетантизма
Знаменательные изменения произошли и в массовом сознании. «Черно-белые люди» вели себя так, словно проштудировали опубликованное через двести лет программное эссе Ролана Барта с его знаменитой формулой структурализма: «Рождение читателя должно происходить ценой смерти автора». Это был блистательный пример стремительного превращения хобби в ремесло и нагляднейшая иллюстрация риторики дилетантизма XVIII века, возвысившей собирателя «картинок» до автора книги-первоисточника. Портретные галереи исторических деятелей беззастенчиво дополнялись физиономиями составителей экстраиллюстрированных книг. Тщеславные господа лихо размещали свое имя на титульной странице. Исходные аутентичные изображения перемежались вклейками из других изданий. Эклектика убивала эстетику. Экстраиллюстрации превращали традиционный, линейный текст в прообраз гипертекста – разрозненные фрагменты, связанные разветвленной сетью «ссылок».
Библиофилы-оригиналы украшали свои тома крупноформатными гравюрами и географическими картами, фигурно сложенными наподобие оригами. Книголюбы-скопидомы умудрялись впихивать в переплеты пухлые конверты с письмами. Коллекционеры-перфекционисты изобретали причудливые схемы разрезания книг-исходников и составляли персональные методички для переплетчиков. А самые богатые грэйнджериты нанимали модных художников для росписи книжных полей затейливыми акварелями.
Луи-Леопольд Буальи.
Коллекционеры любительских изданий. 1810. Холст, масло[23]
Грэйнджеризм раннего периода превращал в хранилища исторических портретов географические сочинения и биографические хроники, но вскоре нацелился на произведения Шекспира, Байрона, Диккенса. Один гигантоман раздул двухтомное издание биографии Байрона до пяти здоровенных книжищ, вставив 184 дополнительные иллюстрации, 14 писем и множество автографов. Само понятие «книга» превращалось из предмета религиозного поклонения и эстетического наслаждения в экзотический артефакт, коллекционную диковину, литературный курьез, а зачастую и памятник неуемным амбициям.
С одной стороны, усердное и фанатичное собирание гравюр способствовало сохранению многих артефактов, которые в противном случае могли быть безвозвратно утрачены. Так, жемчужиной одной из самых прославленных библиотек экстраиллюстрированных книг Уильяма Райта было издание «Жизни Диккенса» Джона Форстера. Оно было роскошно дополнено рукописями Диккенса, письмами его знаменитых современников, входными билетами на спектакли по его романам, эскизами книжных иллюстраций и театральных декораций.
Современные коллекционеры порой обнаруживают в экстраиллюстрированных книгах роскошные сюрпризы вроде письма Джорджа Вашингтона или редкой акварели Уильяма Блейка. Некоторые исследователи рассматривают грэйнджеризацию как элитарную практику для эстетов и попытку сохранения эксклюзивных и уникальных материалов. По меткому выражению одного арт-критика позапрошлого века, это было состязание, «как сделать красивую книгу еще красивее».
С другой стороны, увлечение часто превращалось в варварство. Из старинных манускриптов безжалостно вырывали миниатюры, перекомпоновывали страницы редких изданий, из драгоценных переплетов извлекали печатные блоки, чтобы использовать переплетные крышки для персональной подборки иллюстраций. Некоторые книги истреблялись целыми тиражами лишь ради изъятия из них гравированных фронтисписов.
Если хотели использовать обе стороны листа, то вивисекции подвергались два экземпляра одной книги. В качестве альтернативы использовали технически сложный метод, известный как riving – расщепление бумаги. Для этого брали две салфетки из прочной и гладкой ткани и наклеивали на обе стороны книжного листа. Затем подвергали трению, помещали под гнет и высушивали, после чего очень аккуратно раздвигали салфетки – и получали два отдельных листа с отпечатками нужных изображений. Такую процедуру чаще доверяли профессиональным переплетчикам.
Педро де Вейер.
Уличная сцена у книжного магазина Йонеса Пренханделя в Амстердаме. Ок. 1875. Бумага, акварель[24]
Знаменитый английский библиограф Томас Дибдин в книге с говорящим названием «Библиомания, или Книжное безумие» (1809) выделил особый тип библиоманьяков, снабжающих книги собственноручными дополнениями либо вырезающих фрагменты разных сочинений для создания тематических коллажей и текстовых компиляций. Шотландский историк Джон Хилл Бертон в эссе «Охотник за книгами» (1862) описывал грэйнджеритов как библиофильскую секту, типичный представитель которой подобен «литературному Аттиле или Чингисхану, сеющему вокруг себя ужас и разорение».
Более радикальные критики заклеймили эту практику как «чудовищное занятие», «пагубную страсть», «дьявольское увлечение», «заразную и бредовую манию». Пресса язвительно величала грэйнджеритов «рыцарями ножниц и кувшинов с клеем». Шотландский историк и поэт Эндрю Лэнг в историко-публицистическом сочинении «Библиотека» (1881) разоблачил некоторые секретные приемы, позволявшие завладеть заветной страничкой. Например, незаметно вставить в библиотечный том смоченную в кислоте нить, которая будет разъедать переплетный клей; через некоторое время вновь прийти в библиотеку – и так же незаметно вытащить нужную страницу, уже аккуратно отделенную от книжного блока. Таких хитрецов Лэнг назвал «эстетическими вампирами», а одержимость книгособирательством в целом определял как gentle madness, остроумно обыгрывая слияние английских слов «джентльмен» и «сумасшествие».
Шарль Нодье в новелле «Библиоман» изображает бесчинства грэйнджеритов – страшный сон подлинного книголюба: «…то была тень Пургольда: его губительные ножницы на дюйм с половиной изгрызли поля моих альдов{12}, а тень Эдье безжалостно опускала в кислоту мой самый красивый фолиант из числа изданий prinсeps{13}; кислота пожирала волюм, и Эдье вытаскивал его оттуда совершенно белым…»{14}
К концу столетия экстраиллюстрация преодолевает репутационные потери, начиная ассоциироваться не с деструктивным увлечением, а с созданием подарочных книг, библиофильских сувениров. «Черно-белые люди» честно признают «ошибки юности» и открыто подшучивают над собой. «Альманах книголюба» публикует не столько жуткую, сколько забавную карикатуру «Книжный мясник у себя дома» с пояснением: «Последний из грэйнджеритов заканчивает свой иллюстрированный экземпляр "Нелл Гвинн", увеличенный до 15 725 томов, разделав книгу, которая стоила больше, чем Нелл Гвинн, за то, что она была Нелл Гвинн»[25].
Книжный мясник у себя дома. Альманах Book Lover. 1893. Хромолитография[26]
Впрочем, известны и трогательные истории раскаяния в столь безжалостном обращении с книгами. Уильям Придо, известный как выдающийся библиограф Роберта Льюиса Стивенсона, написал покаянную статью «Этика грэйнджеризации» (1890). Долгое время занимаясь экстраиллюстрированием, однажды он не обнаружил у себя нужного портрета для вклейки в книгу об английском военно-морском флоте. Но едва нашел и вырезал портрет, как вдруг отчетливо осознал преступность содеянного. «Я почти ощущал свою вину в смерти секретаря адмиралтейства, – признавался Придо. – До сего времени я никогда всерьез не задумывался о нравственности своего занятия». Полковник Придо много лет служил на Занзибаре, в Персидском заливе, Кашмире и был человеком действия. Так что его благой порыв вызван не сентиментальностью, но трезвомыслием.
Книжные дураки и мародеры
В Германии это поветрие носило более сдержанный характер. «Начинающий собиратель заказывал себе у переплетчика книгу с пустыми листами из крепкой бумаги… и на нее наклеивались гравюры. При этом не обращалось никакого внимания ни на художника, ни на школу, а листы вклеивались по мере приобретения их собирателем», – поясняет немецкий знаток искусства Йозеф Эдвард Вессели в книге «О распознавании и собирании гравюр. Пособие для любителей» (1874){15}. Такие самодельные альбомы назывались Klebevand – в буквальном переводе с немецкого «клейкая лента».
Формируется целая субкультура коллекционирования отдельных элементов книг – корешков, обложек, титульных листов, иллюстраций. Немало таких собраний было превращено в те же кводлибеты: из разрозненных элементов книг делали коллажи для украшения рабочих кабинетов и домашних библиотек. И хорошо еще, если это были так называемые эфемеры – случайно найденные разрозненные листы из ветхих томов, рассохшихся переплетов. Однако по большей части это было целенаправленное вредительство, варварская добыча библиофилов, получивших собирательное прозвище casseurs (фр. «разрушители, мародеры»). Подобное вредительство часто сочеталось с воровством.
Огромный ущерб библиотеке Ватикана нанес профессор Рапизар, вырезая миниатюры из старинных манускриптов и пытаясь сбыть их итальянскому Министерству общественного образования. Попечитель всех французских государственных
