- - Все равно не пойму, зачем надо было покупать эту книжку, проворчала она. - Честное слово, не понимаю... Нам же дали! Сиди себе, читай, если тебе так захотелось насладиться отечественными детективами!
- - Я хочу стать лучшей, - заявила Елизавета. - Можешь сейчас прочитать мне проповедь о смирении, гордыне и хорошей литературе, меня это не тронет! Бог весть, до чего я устала жить на гроши, которые кончаются сразу, стоит им появиться. Ты слышала, сколько нам будут платить? Целую тысячу за жалких семь листов откровенного бреда, который ты напишешь левой ногой!
- - Я не хочу писать ногами! - запротестовала Алиса.
- - Не хочешь - не надо, - пожала плечами Елизавета, почти утратив интерес к такой старомодной особе. - Продолжай подыскивать себе местечко под солнцем в районе Славянского рынка.
Можешь еще пристроиться в местную газету. Рублей триста заработаешь в месяц... Надо было пять лет таскаться в университет, и сушить мозги над Гаргантюа и Пантагрюэлем!
- - При чем тут Гаргантюа? - возмутилась Алиса.
- - При том, - со свойственной ей загадочной непоследовательностью отозвалась Елизавета. - На ум пришел и там остался... Хочу занять его весовую категорию.
- - Тебе не пойдет, - заметила Алиса. - Да и вряд ли получится... Такие размеры, дорогая Елизавета, достаются лишь избранным. Вряд ли мы входим в их число.
- - Нюшка на тебя бы обиделась.
- - Нюшка? Да нет, на что? К тому же она еще не набрала килограммов на то, чтобы пополнить ряды Гаргантюа... Всего-то пятьдесят четвертый размерчик. По нынешним меркам это худышка...
***
- Так, ведя бесконечную словесную игру, начатую ими еще в начальных классах, они шли по проспекту, и были вполне счастливы.
- Начальство тоже было счастливо, в свою очередь. Те литературные опусы, что принесли на собеседование девицы, были ими тут же изучены, и теперь они сидели, обсуждая новых дурочек. По виду обе не располагали большими средствами.
- - Ты бы видел, как у темненькой челюсть отвисла, когда я ей сказал про тысячу...
- - Мог бы назвать цену поменьше, - сказал задумчивый джентльмен с красивым, породистым лицом. - А то получается, что надо начинать с большой цифры. А ты, ко всему прочему, дорогуша, еще пообещал, что будешь поднимать планку каждые три книги...
- - Да ладно тебе, - отмахнулся тот, что вел собеседование. - Они через три книжки успеют забыть, что им было обещано... Да и отмазаться всегда можно...
- Про тот разговор девушки знать не знали, а потому хранили полнейшую уверенность в наступающем завтрашнем дне.
- Точно так же было уверено в грядущих переменах к лучшему и начальство.
- Тогда еще бедное начальство не знало, что раз в неделю ему будут обеспечены Скандалы и Капризы с Елизаветиной стороны, и все будет спускаться ей с рук, поскольку триллеры ее будут пользоваться бешеным спросом. Сама Елизавета даже не могла понять, как это у нее получается так застращать народ, но использовала свой готический дар на полную катушку, а Алиса...
- Придя тогда домой и открыв книгу, она принялась постигать стиль и язык. Сначала ей показалось, что предложения в тексте напоминают школьное изложение. Нарочито односложные, они легко усваивались, как простые блюда. Элайза проснулась рано. Утро было пасмурным. Красный цвет шелковых простыней померк. Элайза закрыла глаза. Я не хочу сегодня просыпаться, подумала она.
На душе скребли кошки. Роберт сегодня не придет. Он уехал.
- Алиса закрыла книгу. Я не смогу так писать, подумала она, и почувствовала облегчение. Раз она так писать не сможет, на работу ее не возьмут... Она достала разрозненные листы с печатным текстом - это было ее, Алисино, давнее творение. Простенький рассказ о любви, и о конце семидесятых.
Воспоминание о ее, Алисиной, первой любви, так внезапно и трагично окончившейся.
- Мышка стояла на остановке, глядя вдаль. Сигарет не было, солнца не было, смысла в жизни на ее, Мышкин, взгляд, не было тоже. Прямо перед ней с красного плаката, хитро улыбался Ленин, и отчего-то в Мышкину глупую голову притащилось воспоминание о Галкином дяде Валере. Она называла его Гуру Вар Авера. Этот гуру как-то сказал, что красный цвет - цвет безрассудного и необузданного секса, и хотя все другие идеи Галкиного дяди Мышка подвергала сомнению, эта ей показалась не лишенной смысла. Ленин - секс-символ социализма, подумала она, и тоскливо огляделась. Вокруг нее ходили женщины, воспитанные на этом секс-символе. Они были одеты в цветастые, кримпленовые платья, а на голове у них были банки. Так назывались высокие прически, сваянные беднягами с помощью шиньонов, пропавших нафталином. Были они одинаковыми, серыми и пустыми, эти несчастные женщины с банками. От этой беспросветной одинаковости Мышке стало грустно и жалко этих женщин, которым Бог подстроил такую вот каверзу - родиться в стране, где секс-символом работал старикан маленького роста с узкими глазками и жидковатой бородой...
- Прочтя собственный опус, Алиса рассмеялась, потом вздохнула, и отбросила листы в сторону.
- - Это никому не нужно, - бросила она жестоко. На минуту ей стало жалко их, своих незадачливых героев, которые никогда никому не будут нужны.
- Она достала забытую, пыльную машинку. Машинка была ужасно тяжелой все-таки Украина, - и Алиса дотащила ее до письменного стола с трудом. Установив ее там, отдышалась, вытерла со лба капельки пота, и села, задумчиво изучая подзабытую клавиатуру.
- Я уже сто лет ничего не писала, - вздохнула она. - Черт его знает, получится ли у меня что-нибудь путное...
- Путного у нее ничего не получилось.
- Элайза проснулась. Свет лился из открытого окна. Мне не хочется сегодня просыпаться, - подумала Элайза, снова закрывая глаза. - Жизнь теряет смысл, когда рядом нет Роберта....
- Сама Алиса осталась недовольна шедевром, и хотела уже выбросить листок в мусорное ведро, но передумала.
- Все в руке Божией, рассудила она. Не примут на работу - значит, так и надо. Не всем же суждено стать писателями...
- На следующий день она отнесла несколько листков супер мразматического бреда в агентство.
- А еще через неделю ей позвонили, и приятным женским голосом известили, что она, Алиса Павлищева, принята на работу.
***
Очистив очередную картошку, Алиса вырвалась из плена воспоминаний и с тоской взглянула в потолок в данный момент кухонный потолок выполнял функцию вечно молчаливых небес. Алиса, увы, продолжала вести скромный образ жизни, трусливо помалкивала о том, что ее гонорар отчего-то не растет уже целый год, и настолько застряла в объятиях никогда не виденной ей английской писательницы с ее сто-каким-то там романом о несравненной Элайзе, что стала относиться к ней как близкой родственнице, и надежд на расставание с пресветлым образом Элайзы у Алисы уже не осталось.
У Елизаветы же, напротив, дела шли в гору: триллеры она свои выдавала без особенных затруднений регулярно, делала это весьма талантливо, и пользовалась у читателей ажиотажным спросом. От этого успеха у Елизаветы началась легкая мания величия. Она утверждала, что если бы ей предложили собственное имя, она бы гордо отказалась. К чему ей это, говорила она и ссылалась на собственную скромность, но Алисе как-то все таки призналась, что надеется когданибудь, когда решатся материальные проблемы, написать что-то большое, великое и вечное. Что же, ее лицо и имя будут опошлены этими гадкими триллерами? Нет!
Ни-ког-да! Именно по этой вот причине, а не по скромности, Елизавета позволила налепить на последнюю страницу обложки невесть откуда появившуюся фотографию, на которой была изображена объемная дама, с трудом поместившаяся в медальон, и, внимательно изучив морданцию с заплывшими маленькими глазками и надутыми щеками, удовлетворенно сообщила Мерзавцеву, что именно так, по ее мнению, должна выглядеть женщина с именем Авдотья Зырянская, Лицо же ее Елизавета нашла вполне триллерным, способным, по ее словам, лишить сна на целую ночь людей с не очень крепкими нервами.
Уф! Картошка была очищена, дело Сары находилось в надежных Елизаветиных руках, за окном темнело, и нескончаемый дождь перестал действовать Алисе на нервы.
Мне все надоело, подумала она.
Она целыми днями сидит за компьютером, мимо проходит жизнь, и с ней не случается никаких приключений. Только те, что она придумывает для Элайзы.
Элайза, Элайза...
- Черт бы ее побрал, - пробормотала Алиса, швырнув со злостью в кастрюлю последнюю картошку.
- Уйду в редакторы-составители, пришла ей в голову светлая мысль. Так она и сделает, будет себе спокойно и мирно расписывать рецепты, а если повезет, так напишет сонник какого-нибудь Миллера...
Конечно, им меньше платят, но и работы поменьше... И не надо жить придуманной жизнью, забывая, где правда, а где вымысел. Где Алиса - а где Элайза...
Стоп. Что за нытье, Алиса? Впереди ее ожидал приятный вечер, и незачем было вспоминать о собственном глупом страхе и сопутствующих ему неприятных ощущениях. В холодильнике обнаружилась початая бутылочка "Черного лекаря", и мир показался Алисе уютным и приятным местечком может быть, впервые за сегодняшний день.
