— Слушай, а не будет тебе стыдно появляться на людях в этом наряде? — спросил он меня. — Люди подумают, что ты донашиваешь мои обноски.
Я пропустил оскорбление мимо ушей.
— И куда ты собрался? — спросил он.
— К мадонне Джулии.
— Но ты был у нее вчера!
— Это не причина, по которой я не могу пойти к ней сегодня. Она попросила меня заглянуть к ней.
— Я уверен, этим она делает тебе одолжение. — Он помолчал, наблюдая, как я прихорашиваюсь. — Я собирал новости Форли.
— И?
— Мадонна Джулия пользуется в Форли большим успехом…
— Ты говорил с дамой, которую называешь прекрасная Клодия, — догадался я.
— Между прочим, почему ты не нанес ей визит?
— Даже не знаю, — ответил я. — А следовало?
— Ты сам рассказал мне, как она прониклась к тебе за время вашей беседы. Так почему ты не развил наступление?
Я пожал плечами:
— Не думаю, что мне нравятся женщины, которые готовы уступить первому же штурму.
— Нет? — удивился Маттео. — А мне очень даже нравятся.
— Кроме того, она не в моем вкусе. Очень уж пышнотелая.
— Она крайне обижена твоим пренебрежением. Говорит, что ты влюбился в Джулию.
— Это абсурд, — ответил я. — Что же касается ее обиды, то я очень сожалею, но не чувствую себя обязанным бросаться в объятия каждой женщины, которая их мне раскроет.
— Я совершенно с тобой согласен. Что она, что Джулия, обе хороши. Мне сказали, что последний любовник Джулии — Эмтроджио делла Трекка. Однажды его чуть не застукал старик Бартоломео, так что ему пришлось вылезать через окно и демонстрировать трюки, достойные профессионального акробата, чтобы добраться до земли целым и невредимым.
— Едва ли я поверю сплетням, которые рассказывают об этой достойной женщине.
— Уж не влюбился ли ты в нее? — тут же спросил Маттео.
Я рассмеялся:
— Разумеется, нет. Но все же…
— Это нормально, потому что она, о чем ты, конечно же, знаешь, известна в городе своей легкомысленностью. Среди ее любовников не только дворяне. Многие наслаждались ее благосклонностью.
— Не очень-то она похожа на Мессалину, — фыркнул я.
— Если честно, Филиппо, я думаю, что на самом деле она чуть лучше уличной шлюхи.
— Ты к ней крайне снисходителен, — ответил я. — Возможно, что ты относишься к ней предвзято, потому что тебе не удалось добиться взаимности? А кроме того, ее характер для меня значения не имеет. Мне безразлично, хорошая она или плохая. С ней приятно проводить время, и меня это более чем устраивает. Она же не собирается стать моей женой.
— Она может сделать тебя очень несчастным; и ты будешь не первым.
— Какой же ты дурак! — В моем голосе слышались нотки злости. — Из того, что я вижусь с этой женщиной, ты, похоже, делаешь вывод, что я умираю от любви к ней. Это абсурд!
Я ушел и скоро добрался до дворца Эсти, где меня ждала донна Джулия. После приезда в Форли я виделся с ней чуть ли не каждый день, потому что она действительно мне нравилась. Естественно, я в нее не влюбился, как предположил Маттео, и не испытывал ни малейшего желания впасть в это жалкое состояние. Я находил Джулию очаровательно простодушной, разительно отличающейся от того монстра разврата, каким ее представляли в городе. Как я понимал, ей было года двадцать три или двадцать четыре, но вела она себя как девочка, веселая и беспечная, всегда готовая рассмеяться, но при этом в следующее мгновение уже могла оказаться на грани слез из-за сущего пустяка. Однако ласковое слово или комплимент заставляли ее тут же забыть об огорчении, и она уже вновь улыбалась. Она казалась такой изящной, такой хрупкой, такой легкой, что требовала самого деликатного обхождения. Я просто не мог представить себе, что кто-то решится сказать ей в лицо какую-нибудь грубость.
Ее глаза вспыхнули, когда она увидела меня.
— Как давно вас здесь не было. Я уже думала, что вы никогда не придете.
Она всегда так радовалась гостю, что создавалось впечатление, будто пришедший — единственный, кого она хотела бы видеть рядом с собой. Я знал, что это притворство, но как обаятельно умела она притворяться!
— Подойдите и присядьте рядом со мной. — Она подвинулась, освобождая место, а когда я сел, прильнула ко мне, как ребенок, словно ища защиты. — А теперь расскажите мне, чем вы занимались.
— Разговаривал с Маттео, — ответил я.
— О чем?
— О вас.
— Расскажите мне, что он сказал.
— Ни одного доброго слова, дорогая моя, — рассмеялся я.
— Бедный Маттео! — воскликнула она. — Он такой неуклюжий и неотесанный, сразу видно, что половину жизни он провел в армейских лагерях.
— А я? Я вел такую же жизнь, что и Маттео? Я неуклюжий и неотесанный?
— Ох нет, вы совсем другой. — В ее взгляде читалось восхищение.
— Маттео рассказал мне множество сплетен о вас.
Она чуть покраснела:
— Вы поверили?
— Я ответил, что меня не волнует, правда это или нет.
— Но вы поверили? — настаивала Джулия.
— Если вы скажете, что это ложь, я вам поверю.
Озабоченность на ее лице сменилась ослепительной улыбкой.
— Разумеется, это ложь.
— Как вы прекрасны, когда улыбаетесь, — вдруг вырвалось у меня. — Вам всегда надо улыбаться.
— Я и улыбаюсь… вам. — Она замолчала, обдумывая, стоит ли продолжать этот разговор, но потом все-таки решилась: — Маттео говорил вам, что однажды ухаживал за мной, и очень рассердился, когда я не подобрала носовой платок, который он соблаговолил уронить?
— Он упоминал об этом.
— Боюсь, с тех пор он не сказал обо мне ни одного доброго слова.
Мне в голову уже приходила мысль о том, что Маттео затаил зло на донну Джулию, поэтому ее версия представлялась мне более убедительной.
— Он умолял меня не влюбляться в вас, — признался я.
Она рассмеялась:
— Клаудия Пьячентини рассказывает всем, что это уже случилось, и она ужасно ревнует.
— Правда? И Маттео убежден, что я влюблен в вас.
— А вы? — внезапно спросила она.
— Нет! — с нарочитой напыщенностью ответил я.
— Brutta bestia! — воскликнула она, тут же отодвинулась от меня и надула губки.
— Я очень сожалею, — со смехом продолжил я, — но ничего не могу с этим поделать.
— Я думаю, с вашей стороны это ужасно.
— У вас так много воздыхателей, — попытался урезонить ее я.
— Да, но я хочу, чтобы их было еще больше. — Она улыбнулась.
— Но какой вам прок от того, что все эти мужчины влюблены в вас?
— Не знаю, но приятно это осознавать.
— Какое же вы еще дитя! — со смехом воскликнул я.
Она наклонилась ко мне, лицо стало серьезным.
— Но вы совершенно меня не любите?
Я покачал головой. Она вновь подсела ко мне, вплотную, так, что ее волосы касались моей щеки, и я почувствовал дрожь по всему телу. Я посмотрел на ее ушко идеальной формы, полупрозрачное, как розовая раковина. Подсознательно, не отдавая себе отчет в том, что делаю, я его поцеловал. Она притворилась, будто и не заметила, я же пришел в полнейшее замешательство, почувствовав, как густо краснею.
— Вы совершенно уверены? — спросила она по-прежнему серьезно.
Я вскочил (глупо, конечно), злясь на себя.
— Когда я снова увижу вас?
— Завтра я собираюсь на исповедь. Будьте в Сан-Стефано в десять утра, и мы сможем поговорить в церкви после того, как я закончу.
Глава 6
В последние два дня Форли бурлил: в городе стало известно, что крестьяне из владений графа отправили ему петицию с требованием отменить некоторые налоги, которые легли таким тяжелым бременем, что земля приходила в запустение. Хозяева распускали наемных работников, дома разваливались, в некоторых районах не хватало зерна для весеннего сева, и поля зарастали сорняками. Результатом стал голод, и если в прошлом году сельские жители с трудом, но смогли уплатить налоги, то в этом поняли, что такой возможности у них нет. Джироламо прислушался к их аргументам, понимая, что они правы. После совещания со своими советниками он решил отменить самые разорительные налоги, но при этом столкнулся с тем, что казна практически пуста и покрыть расходы грядущего года нечем.
Сельские жители заплатить не могли, но деньги все равно были нужны. Граф обратил свой взор на город и нашел его богатым и процветающим, но не решился по собственной инициативе увеличить налоговое бремя горожан. Он созвал совет, обрисовал текущее положение дел и спросил у старейшин, что они думают по этому поводу. Никто не шевельнулся и не заговорил. Наконец Антонио Ласси, ставленник графа, который попал в совет его стараниями, ранее занимая куда более скромную должность, поднялся и огласил план, который ранее изложил ему Джироламо. Идея состояла в том, чтобы компенсировать налоги, собираемые с селян, налогом на некоторые продукты, прежде от него освобожденные. Джироламо ответил заготовленной речью, выражая нежелание поднимать стоимость продуктов первой необходимости, и попросил нескольких наиболее влиятельных членов совета высказать свое мнение. Совет отреагировал на выступление Антонио Ласси молчанием, зато на ответ Джироламо — аплодисментами. Все соглашались с ним, что таких налогов быть не должно. Затем граф изменил тон. Сказал, что это единственный способ добыть деньги и, распаляясь все больше от вида их угрюмых лиц и молчания, сообщил им, что подпишет этот указ и без их санкции. Потом после короткой паузы пожелал узнать их ответ. Члены совета переглянулись. Побледневшие, но настроенные решительно, ответили ему один за другим:
