Вы ведь были известным фотографом. Я навёл справки.
– И что?
– В полиции нужно быть немного психологом, понимаете?
– Нет.
– Кажется странным. Фотограф, потом фермер. С человеком должно что-то случиться. Для таких перемен. Ваша супруга так и не нашлась?
Фермер демонстративно не ответил. Но внутри него было с десяток ответов. И при каждом у сержанта вырывали бы ноготь. При всей внутренней силе и внешнем спокойствии ненависть просачивалась сквозь его зрачки. Возможно, потому что они были расширены.
– Не жалко? – после небольшой паузы решился продолжить разговор полицейский.
– Нет. Хотите попробовать?
– Вряд ли.
Месье Саджер резко встал и подошел к клетке, достав первого попавшегося кролика.
– Берите тесак. Смелее!
Словно приклеенный, кролик уже лежал на столе. Сержант взял в руки орудие.
– Почему он не убегает?
– Они дрессированные, – серьёзно заявил месье Саджер.
– Шутите! Вы взяли первого попавшегося. Нельзя дрессировать восемьсот кроликов одновременно.
– Инстинкт. Когда чуть ударяешь их спиной. Я рассказываю уже третий раз за два дня. Мне становится скучно. Будете убивать или нет?
– Нет. Как? Он смотрит на меня. Я не понимаю, как это вообще можно делать? Таким варварским способом.
– Ему не больно. Раз – и всё!
– Ему, да, наверное. Как я должен себя после этого чувствовать?
– Узнаете.
– Мне кажется, Вы не поймёте, о чем я говорю.
– Почему не пойму? О сострадании. О жизни. Прерванной жизни.
– Вы маньяк!
– Фермер.
– Бессилие? – сержант перешёл на другой тон, тон человека с пистолетом на боку. Справедливость была отложена в сторону, конфликт разгорался.
– Верните мне тесак, пожалуйста.
– Его бессилие. Думаю, дело в этом. Вам это нравится!
– Верните тесак!
– Я куплю этого кролика.
Сержант полез в карман за кошельком. Тесак мешал его рукам, и он положил его на стол.
– Вот, пожалуйста, семьдесят евро.
– Я не продаю кроликов, – фермер растянул уши кролика по столу, демонстрируя всем своим видом, что он уже решил судьбу этого животного. – Это кролик, я убиваю их по сотне в месяц.
Защитить. Защищать. Рука сержанта потянулась к кобуре. Фермер заметил это инстинктивное движение руки оппонента и взял тесак со стола. Ситуация стала смахивать на вестерн.
– Бросьте, не сравнивайте жизнь человека и кролика.
– Продайте его мне. Я заплачу вам сто евро! Вы же не собираетесь сделать это лишь назло? – голос человека в форме дрожал и пальцы касались ручки пистолета.
Легкий свист. На столе образовалась очередная засечка. Кролик был мертв.
– Я мог убить Вас, – на выдохе сказал полицейский. Его голова кружилась.
Лапа кролика несколько раз дернулась.
– Я не продаю кроликов. Только крольчатину, – спокойно, без эмоций, ответил месье Саджер.
– Я куплю эту.
– Хорошо. Семьдесят евро. Я сниму шкуру.
– Можно попросить не разделывать?
– Тогда шестьдесят пять.
Полицейский отсчитал деньги.
– И голову?
– Что? – не слыша своего голоса, спросил сержант.
– Голову? Положить в пакет? Вы ведь собираетесь его хоронить?
– Да, положите.
– Пора прощаться. У Вас еще есть вопросы?
– Вор будет наказан, не сомневайтесь.
– О! Я верю в это!
****
Мистер Конго
Ровно в девять тридцать утра дверь микроавтобуса зажужжала электроприводом. В проеме черного мерседеса показались два человека. Клод Саджер младший и его помощник – Меган. Последний являлся подающим надежду су-шефом на службе в ресторане Саджер. Рыжая борода, грузное тело викинга и татуировки в стиле норвежских саг выдавали в нем чужака в этой стране. Он был скандинавом. В начале двадцать первого века быть шефом-скандинавом было, пожалуй, почетнее, чем в начале двадцатого являться норвежцем-полярником. Меган был финном, и его французский желал лучшего даже после трех лет на кухне Саджера. Первым из автомобиля вышел шеф. Перед ним, переливаясь отражениями в стеклянных фасадах, красовался аэропорт Ниццы.
– Меган, ты за тележкой, пожалуйста. Я буду их выгружать. Месье, вы поможете мне?
– Да, да! – с радостью ответил водитель.
Чернокожий мужчина пятидесяти лет взялся помогать шефу доставать клетки с кроликами.
– Я… Я, – наконец решился сказать водитель, – Ваш фанат. Я много путешествую, по работе. Часто летаю. Это я сейчас водитель, заменил брата, а так я кедди. Я работаю с Аланом Монтаже. Ношу его клюшки.
– Да, я понимаю, кедди. Я раньше играл. Правда, это давно.
– Профессионально?
– Нет, но достижения были. У нас за забором гольф-клуб, и полдетства я провёл там.
– «Мутон»?
– Да. Раньше он назывался «Семь кедров». А ваш Алан, он?
– Он двести двенадцатый в мировом рейтинге. А был даже в сотне. Какие они необычные! — переключился на кроликов водитель.
Клетка за клеткой оказывалась на тротуаре.
– Я два раза ел их в вашем ресторане. До звезды и после.
– Понравилось?
– Прекрасно.
– И когда лучше?
– Не скажу, что после было вкуснее. Но дороже, это точно.
– Обслуживать ресторан со звездой – совсем другое дело. Это стоит дороже.
– Понимаю. У чемпионов всё дороже, клюшки, отели и кедди.
– Да, это так, – не хотя обидеть, но и не желая вступать в дальнейший диалог, ответил своему почитателю шеф.
– Я видел их только на тарелке, — нагнувшись и заглянув в клетку к Ли, сказал водитель. – Не думал, что они могут быть розовыми. Розовые самые вкусные, – пошутил водитель.
– Редкий случай, – ответил шеф, глядя на клетку с Ли. У него не было настроения болтать. Его мысли были уже на таможенном контроле аэропорта. Он не спал всю ночь, и сейчас его тело охватило волнение.
– За ваших кроликов не жалко двести сорок евро. Я знаю толк в ресторанах. Иногда месье Монтаже меня угощал, когда хорошие призовые. Да и сам! Но всегда только в ресторанах со звездой. Или с рекомендациями. Это его – спускать деньги на кухню. Вообще – спускать деньги. Моя жена меня не понимает, говорит, я оказался хорошим учеником у дурного учителя. Я в этом плане больше француз, чем она! Спросите меня! Я знаю все рестораны с тремя звездами в мире. Хотя приехал из Конго. Там собирал кокосы, а здесь! Здесь мячики для гольфа, – водитель громко и добродушно засмеялся, изобразив пантомимой, как он лезет по пальме и трясёт её.
– Вы подняли мне настроение, – слегка посмеявшись, сказал шеф.
– Спасибо
