Его возраст я оценить не смог. Мистеру Бенделоу могло быть и все сто лет. Удивительно, что он все еще был жив; казалось, в этом теле не могло остаться ничего, что заставило бы его функционировать.
Сном его состояние назвать было нельзя. Это была своего рода летаргия, вызванная действием морфия. Естественно, он не видел меня, когда я подошел к постели и громко его окликнул.
– Поговорить с ним вам не удастся, и не надейтесь, – сказала миссис Моррис, глядя на меня с каким-то мрачным торжеством. – Он и на нас совсем не реагирует.
– Да, – проговорил я со вздохом, – пожалуй, лучше его не беспокоить. Но осмотреть придется, так положено. Я не имею права делать заключения на основании чужих слов.
Она пожала плечами:
– Делайте, что считаете нужным. Вам лучше знать. Только не тревожьте его без нужды.
Осмотр длился недолго. Коснувшись пальцами живота пациента – вернее, того, что от него осталось, я ощутил твердое образование, что не оставляло сомнений в правильности диагноза. В любом случае жить ему оставалось неделю, может, немногим дольше.
Мне показалось, что пациент осознает происходящее, хотя и не реагирует. Он смотрел на меня без всякого интереса пьяными сонными глазами. На голове у него была черная шелковая ермолка, из-под которой виднелись темные волосы с проседью. Значит, он не был лысый, что представлялось странным. И состояние зубов тоже можно было оценить как вполне удовлетворительное. Чтобы окончательно убедиться, я приподнял его верхнюю губу.
Но тут вмешалась миссис Моррис:
– Зачем это? Ведь вы не дантист, а его зубы на болезнь не влияют. Если вы закончили, то пойдемте, я покажу вам назначения доктора Кроппера. Если у вас будут какие, вы их тоже напишите.
Я последовал за ней вниз по лестнице на первый этаж, где она завела меня в небольшую, хорошо обставленную комнату. Там миссис Моррис достала из ящика бюро открытый конверт и протянула мне. В нем лежали несколько рецептов лекарств, включая морфий, и листок с рекомендациями по питанию.
– Я сейчас вспомнила, что у нас морфий заканчивается, – сказала она. – Так что, пожалуйста, принесите в следующий раз.
– Каждый день навещать пациента не имеет смысла… – сказал я.
– Да, – согласилась она. – Я думаю, двух раз в неделю будет достаточно. Мне лучше всего подходят понедельник и четверг. С утра, примерно в это время. Я пока сильно занята. Мы недавно сюда переехали, и у нас нет служанки. Так что все приходится делать самой.
Нельзя сказать, что я пришел от этого предложения в восторг. В медицинской практике таких строгих установлений визитов по дням избегают, но пришлось согласиться с оговоркой: если в указанное время у меня не будет срочных вызовов. Все, опять же, по причине моего теперешнего не очень твердого положения.
Затем она быстро проводила меня по ковровой дорожке до двери. На радушие тут не было и намека.
Уходя, я глянул на витрину магазина и снова над занавеской увидел лицо. На этот раз мужское. Видимо, хозяина, мистера Морриса. Кажется, он меня разглядывал, правда, и я тоже успел кое-что ухватить. По крайней мере, заметил недельную щетину на щеках, усы и заячью губу.
Впрочем, о нем я тут же забыл, а вот его супруга еще некоторое время занимала мои мысли. Своими грубыми и властными манерами она мне сильно не понравилась. Наверное, решила, что если доктор молод, то можно вести себя по-хамски. А так, мистер Бенделоу – необременительный пациент. От меня требовалось лишь создавать видимость врачебного наблюдения и снабжать их морфием. Получить его в аптеке весьма непросто. И наконец, когда придет время, а оно не за горами, выписать свидетельство о смерти.
Да, для молодого амбициозного врача, каковым я, по сути, являлся, выступать в таком качестве было унизительно. Но тут уж ничего не поделаешь, приходилось приноравливаться к обстоятельствам.
Позже я выбросил все это из головы и начал думать о более приятных вещах.
Глава 5
Находки инспектора Фоллетта
Для работы мысли пешая прогулка куда полезнее езды в экипаже. Наверное, существует какое-то взаимодействие между работой мускулов и мозга, которые стимулируют деятельность друг друга. Ходьба подстегивает мысли, а энергия размышления, в свою очередь, передается в опорно-двигательную систему.
По этой причине я, покинув Маркет-стрит, не обращал внимания на проезжающие мимо омнибусы. Мне необходимо было поразмышлять. И мысли мои были сосредоточены вокруг двух самых интересных для меня личностей – мисс Д’Эрбле и доктора Торндайка.
На мое краткое письмо («Не нужна ли какая помощь?») мисс Д’Эрбле ответила приглашением на чай, сопровождавшимся массой приветливых слов. Так что мне оставалось только предвкушать удовольствие.
А вот встреча с доктором Торндайком меня тревожила. Конечно, разрешить эту сложную загадку кроме него было некому. Но просить доктора тратить на расследование свое драгоценное время было очень неловко. Тем более что заплатить за работу мне нечем.
Но что остается? Убийцу Джулиуса Д’Эрбле полиция не найдет, тут нечего и мечтать. Он возник из темноты, совершил отвратительное преступление и растворился в темноте, не оставив ни следов, ни намеков на свои дьявольские мотивы. Не исключено, что он исчез навсегда и что тайна убийства Д’Эрбле вообще не будет раскрыта. Но если кто-то и способен ее раскрыть, то только Джон Торндайк. Отсюда вывод: либо злодей продолжит гулять на свободе, либо за расследование возьмется этот замечательный человек.
И поскольку первый вариант меня категорически не устраивал, то оставалось только идти к доктору. Но вначале следовало проверить, есть ли у полиции в этом деле какие-то подвижки.
Размышляя таким образом, я случайно посмотрел на табличку дома, мимо которого проходил. Там значилось: «Доктор Соломон Ашер». Неужели тот самый?
На младших курсах со мной учился один молодой человек с таким именем. Потом он перешел в другой институт, но я его хорошо помнил. Он был старше, по крайней мере лет на пять, а то и семь. Веселый, приятный парень, любитель выпить. Помню, он всегда пребывал в хорошем настроении. Одевался старомодно, из-за этого над ним все подтрунивали: внушительных размеров очки, забавные бакенбарды, длинный сюртук, а на голове – неизменный цилиндр.
Потрясающе, но дверь дома вдруг распахнулась и на пороге появился Соломон Ашер собственной персоной. В идентичном наряде – очки, бакенбарды, сюртук, цилиндр – и зонтик бабушкиных времен.
Он узнал меня не сразу – за эти годы я изменился, во всяком случае, гораздо больше его, – а затем повнимательнее вгляделся и воскликнул, расплывшись в улыбке:
– Да это же Грей! Боже, какой сюрприз. Представляешь, я тебя не узнал, ты стал настоящим мужчиной. Рад тебя видеть! – Мы обменялись рукопожатием. – Заходи ко мне, выпьем.
Он радушно распахнул дверь, но я отрицательно покачал головой:
– Спасибо, но сейчас никак не могу.
– Почему? Давай выпьем, это полезно. Я только что принял чуть-чуть и готов принять еще. Что? Как ты сказал? Нет времени? Жаль. – Он помолчал. – И куда ты идешь?
Оказалось, что нам по пути. Ашер пристроился рядом и оглядел меня.
– Значит, ты наконец вылетел из гнезда. Носишь взрослую одежду!.. У тебя что, пациенты в этом районе?
– Нет, – ответил я. – Понимаешь, я совсем недавно получил диплом и сейчас временно замещаю одного доктора.
– Так это же прекрасно! – воскликнул Ашер. – Для начала замещать кого-нибудь совсем даже неплохо. Набить руку на чужих пациентах, познать то, чему не учат в институте…
– Ты имеешь в виду бумажную волокиту?
– Нет, не это, – ответил он, – а работу с пациентами. Как сделать так, чтобы они всегда были довольны. Между прочим, это настоящее искусство, которому тебе следует обучиться, мой мальчик. Да, методы лечения и прочее в институте преподают отлично. А вот практическая смекалка, знание человеческой природы – это приходит со временем.
– Но знать методику постановки диагнозов, наверное, тоже полезно, – заметил я.
– Полезно, мой дорогой, полезно. Хотя точный диагноз, как известно, может поставить только патологоанатом. – Ашер громко рассмеялся. – Ты знаешь, какое заболевание наиболее распространено? – Он посмотрел на меня, ожидая ответа, и, не получив, продолжил: – Общее недомогание. И как с ним бороться? А по-разному. Возьмем хотя бы отоларинголога. Как ты думаешь, что его кормит? Диагностика и терапия сложных заболеваний среднего и внутреннего уха? Ничего подобного. Его конек – серные пробки. К нему приходит пациент с жалобами на неожиданно развившуюся острую глухоту, и вначале доктор для вида проделывает разные умные манипуляции. Исследует слух с помощью камертона, потом в ход идет отоскоп и прочее. А после он извлекает из уха серную пробку. И все, пациент вновь обретает слух. Конечно, он доволен и славит доктора. А вот я приспособился извлекать из горла рыбьи кости.
