Ту ночь сменяла другая, когда тьма чернильно - фиолетово сгустилась за стеклами и на улице было так холодно, что даже форточку пришлось закрыть.
Взводный долго ворочался, расправлял простынь, устраивал поудобнее жесткую армейскую подушку, откидывал темно-синее одеяло и тяжело дышал. А потом выскакивал на улицу.
Ярко вспыхивала, потрескивая, сигарета. Прохлада стекала с гор в замершую долину. Редкие порывы ветерка ласкали разгоряченное лицо. Позвякивая оружием, цепочкой проходили солдаты, сменяя товарищей на постах. Еще отчетливее и резче стучала дизельная электростанция. Но видения все не исчезали, а нежное женское тело все так же продолжало прикасаться к Виктору.
Лейтенант постепенно выходил из себя: мысли становились чересчур навязчивыми и неотступными. Он хотел отделаться от них, успокоиться, но ничего не мог поделать с возбужденной памятью. Егоров злился и в который раз напоминал себе, что он ответственный за подъем роты, а значит, встать надо уже через пару часов. И что поднимется он с очень тяжелой головой, которую не освежит даже кросс.
Егоров курил, пил воду из банки и вновь шел на улицу, где становилось зябко. Наконец, обессиленный воспоминаниями, он засыпал, сбив одеяло ногами в упругий, тугой ком.
По возвращению в Союз Егорова стали преследовать совершенно другие сны и видения, где все переплеталось, где жизнь без войны соседствовала с кровавыми побоищами.
Обычно, резко проснувшись от кошмарных видений, офицер долго не мог понять, где он и было ли это с ним на самом деле. Он лишь чувствовал, как дрожат руки и быстро-быстро бьется сердце, словно пытается проломить ребра и вонзиться в пружины армейской койки.
Потом, когда Виктор медленно начинал осознавать, что он в своей комнате в офицерской общаге, сон почему-то тут же забывался. И как ни напрягал память, вспомнить ярко и четко увиденное уже не мог.
Но один из этих кошмаров, как ни странно, запомнился ему почти целиком. Снилось ему тогда, что пошел он со своими солдатами на футбольный матч, который проходил на центральном республиканском стадионе. Билетов не было, и, обойдя стадион с другой стороны, они вдруг подошли к афганским дувалам, взобрались на них и оттуда стали наблюдать за матчем.
Буквально сразу к Егорову подошел подчиненный: "Товарищ лейтенант, мы, кажется, склад духовский с оружием нашли".
Офицер тут же бросился с подразделением за дувалы. Смотрит, и точно склад.
Стали они аккуратно землю руками разгребать и вытащили две полевые армейские сумки, в которых оказались какие-то карты и различные схемы. Только начал в них вглядываться Егоров, как кто-то стал заламывать ему руки. Оказалось - десантники, с которыми у пехоты в Афгане были натянутые отношения.
Лейтенант видит, что его бойцов уже повязали и в колонну построили, как их всех куда-то повели. Шли они долго, а потом очутились в каком-то длинном тоннеле, похожем на переход в метро.
Егоров шагает по переходу и видит, что в стенах клетки, а в них - его бойцы: и те, кто живы остались, и те, кто погиб.
Потом его на эскалатор вернули, но именно на ту лестницу, которая на месте стоит. Вот здесь-то на самой ее середине лейтенанту удалось вырваться и побежать вниз. Десантники - за ним. Егоров бежит и упирается в небольшую дверцу возле зеркала. Лейтенант дергает ее, а дверца ни в какую. Офицер в отчаянии, потому что погоня настигает его.
Но тут к Виктору вдруг подходит мальчик и в обмен на пакистанскую жвачку отдает золотой ключик. Только лейтенант за собой успел дверь закрыть, как в нее начали ломиться десантники.
Что было потом - помнит Егоров смутно, но точно знает, что оказывается вновь в метро, на станции, где со своими солдатами, плечом к плечу, дерется с десантурой. В руке у лейтенанта отличный трофейный нож, который он снял когда-то с убитого им духа на каких-то боевых. Этим-то ножом отчаянно дерется сейчас лейтенант.
А потом Егоров проснулся и долго трясся всем телом, медленно остывая от горячности рукопашного боя.
И подобного рода сны приходили к нему постоянно.
Виктор вновь шел по набережной, раскидывая толпу плечами. Девушки не было. Море становилось темнее. Потянуло дымком от жаровен. Какая-то парочка целовалась у парапета.
Егоров с ненавистью посмотрел на нее. В этот момент ему показалось, что все вокруг: сидящие, стоящие, прогуливающиеся - только и занимаются, что отчаянно флиртуют.
"О чем я думал, - попытался вспомнить парень, - да, о встрече с Леной, с той женщиной из Афгана".
Тогда, в ресторане, когда он понял, что она тоже оттуда, - обрадовался и заговорил с ней. Ему было совершенно не важно, спала Лена с десятком солдат за ночь или нет. Главным было то, что она - оттуда.
Разговор становился все оживленнее. Впервые Виктор попытался шутить. Даже спутник Лены от души посмеялся. Но вскоре ему стало не до улыбок: женщина будто совсем его позабыла.
Он внезапно оказался чужим на непонятном для него каком-то бесшабашно яростном празднике, который иногда на время превращался в поминки, но где водка, тем не менее, лилась рекой. Лицо его стало в цвет несвежей скатерти.
Однако от Лены мужчина так просто отказываться не собирался. Поначалу он попытался споить собеседника: все подливал и приговаривал: "За Афган, Витек! За Афган, браток! За ребят наших!"
Егоров пил, но мужичок, который яростно хватался за фужер, добрую половину его тайком вылив под стол, просчитался, потому что не знал - водка офицера по возвращению в Союз вообще не брала. Она приносила либо ненависть, либо грусть, но только не опьянение.
Затем мужичок вдруг вознамерился потанцевать с Леной. Но та, отпрянув от назойливо протянутой руки, потащила в круг пляшущих нового знакомого. В конце концов спутник Лены засобирался, подчеркнуто игнорируя Егорова и демонстративно хватая женскую сумочку.
Женщина, вцепившись в нее, отрезала: "Я остаюсь, а ты проваливай. Привет жене!"
Мужика перекосило, он скрипнул зубами, качнулся было к спутнице, но, перехватив волчий взгляд офицера, резко развернулся и пошел к выходу, картинно бросив напоследок: "Платит тот, кто танцует девочку!"
- Вот сволочь, - сказала Лена и растерянно посмотрела на Виктора.
- Рассчитаемся, - ответил тот, - всего в достатке.
Немного погодя Егоров неторопливо встал из-за стола. Бегом он нагнал на улице толстощекого мужика, окликнул его и с ходу, перенеся тяжесть тела на левую ногу, рубанул кулаком в подбородок. Мужик рухнул на асфальт.
- За Афган, - сказал офицер.
Затем он вбил носок правой ноги в неприятельскую печень: "За ребят!"
И напоследок плюнул в лицо, расплывающееся по асфальту кровавой лужицей: "За братка, скотина. Вошь гнойная тебе браток, а не я".
Ночью Лена рвала ногтями спину Егорова и рыдала. Потом, постепенно успокаиваясь, она всхлипывала и повторяла:
- Обратно хочу, Витя, обратно! Разве здесь люди? Сволочи одни! Гады! Все тобой лишь попользоваться норовят. И все по-подлому, с хитростью. А я эти ухватки наперед знаю: переспи со мной - и все будет. А что будет? Что? Встречи тайные и украдкой вот в этой общаге. Подруги смеются: "Там столько мужиков было, а замуж так и не вышла!" Господи, да кого любила, тот меня не любил. А с другими не хотела я на всю жизнь. Не хотела, хоть на кусочки режь. Ничего бы из этого хорошего не получилось. Зачем мне все это так, на время? Но как объяснить? Никто тебя не понимает, никто!
Лена вновь начинала плакать.
А парень, закинув руки за голову, чувствуя, как грудь становится мокрой, курил и думал, что ему впервые за последние месяцы так спокойно и хорошо.
"Наверное, потому, что она тоже оттуда, и мы прекрасно понимаем друг друга, - размышлял он. - У нас есть нечто общее и большое, о чем мы можем говорить, а это самое главное, потому что человек не в состоянии молчать все время. От закрытости сердце становится тяжелым и твердым, как камень. И размягчить его потом уже очень непросто. Если это возможно".
Виктор ласково гладил мягкие покатые плечи. Женщина прижималась плотнее, касалась губами его шеи и плакала все сильнее. А Егоров с ужасом думал, что теперь, выходит, для него остались только эти женщины, у которых за плечами столько горя, страдания и отчаяния, потому что с другими, которые жили и живут без особых проблем, он совершенно не знал, о чем разговаривать, и даже не представлял, как к ним можно вот так, запросто, подойти.
"Как же тогда я найду ее, - думал Егоров, и ему становилось страшно. Неужели эти два года отняли у меня все последующие? Неужели теперь нет никакой надежды на будущее?"
Виктор именно тогда вспомнил, как однажды в курилке к нему подошел солдат.
Поначалу пулеметчик крутил вокруг да около, а потом, не выдержав, уткнул глаза в землю и быстро заговорил, точно очереди сажал по духовским дувалам:
- Получил письмо от матушки, товарищ лейтенант, а там еще листок вложен. Я разворачиваю и чуть ли не с копыт. Вот, посмотрите, видите: "Здравствуй, дорогой Сергей! Пишет тебе твоя будущая жена". Нет, вы посмотрите, видите, товарищ лейтенант? Нет, видите? Я так и обалдел. Раза три перечитал. Но, честно сказать, так ничего и не прошарил. А потом матушку стал читать. Она, значит, говорит, что девчонка эта с ее работы. Хорошая она очень, может, и не такая красивая, но мама любит ее как родную, а она все про меня спрашивает. Теперь, вот, письмо прислала. Говорит, что фото может отправить, если захочу. Как думаете, товарищ лейтенант, сказать, чтобы высылала? А что мне ей написать? И как? Я, если же не по-матерному, так очень коротко пишу. Так написать? А, товарищ лейтенант?"
