Об «увлечении» моряка было известно владельцам флотилии, в которую входил «Посейдон», и дальше второго штурмана он так и не продвинулся. В то же время его не отчисляли, потому как терпели за хладнокровие и умение управлять судном в самых критических обстоятельствах.
Мощный организм долго ещё выдерживал травмы, наносимые алкоголем и табачными изделиями, и Гудимов стал полагать, что он «сделан из особого теста» и ему износа не будет. Однако ром, водка и прочие напитки с высоким содержанием спирта, погубившие сотни миллионов людей, постепенно, исподволь и с ним сыграли плохую шутку.
Наступило время, когда штурман превратился в самого настоящего алкоголика и начинал пьянеть после первых же ста граммов горячительного. Вторая и третья дозы довершали дело, и бывалый моряк окончательно слетал с катушек.
Однажды, напившись до положения риз, он остался на чужом берегу, и «Посейдон» ушёл без своего штурмана. Во время этого обратного рейса теплоход попал в сильную бурю и сел на мель. Значительная часть груза была повреждена, серьёзные увечья получили двое матросов.
Словом, одно наложилось на другое, терпение начальников лопнуло, и опытного, но спившегося моряка уволили из компании фактически с волчьим билетом. Об этой новости Гудимов узнал, ещё будучи в дешёвенькой припортовой гостинице, в ресторанчике которой он просаживал последние гринбеки.
Пропив всю наличку, что была в карманах, Гудимов нанялся простым матросом на иностранное судно, ходившее под либерийским флагом, и лишь через два года сумел вернуться в Петербург.
Знакомый капитан небольшого портового буксира взял его к себе рулевым-мотористом, и некоторое время он пребывал на этом судёнышке, пока…
Водка ещё никого не доводила до добра.
Как-то ночью старенький буксир по касательной столкнулся с океанским лайнером, входившим в акваторию порта. За штурвалом стоял наш славный моряк, ещё не совсем отошедший от очередной попойки. Никаких скольконибудь заметных повреждений лайнер не получил, а вот в подводной части буксира образовалась большая пробоина, и он только чудом не пошёл ко дну – спасением стало близкое мелководье.
В результате этого происшествия Гудимова окончательно списали на берег.
Продолжая катиться по наклонной, «отважный» мореман остался не только без работы, но и без квартиры, и от него ушла женщина, прежде встречавшая его у причала.
– Ну и прёт от тебя – похмеляться не надо, – сказала она на прощанье.
– Клавдя, постой! – крикнул он вдогонку.
– Да пошёл ты!
Случалось, что ему приходилось ночевать в старых, предназначенных на снос домах, камерах теплосетей, в вагончиках или шалашах городских свалок, а то и просто под открытым небом на постели из какой-нибудь драной дерюги. В последних случаях он просыпался утром почерневшим от холода.
Вот таким я и встретил старого морского волка после многолетней разлуки.
На дворе уже была поздняя осень, и «в глаза катила» зима, которую мой давнишний знакомый мог и не пережить. Я предложил ему помыться в ванной. Гудимов с удовольствием согласился. Алексей Петрович лично продрал его с головы до ног настоящей липовой мочалкой и переодел во всё чистое и новое.
– Когда-то этот «товарисч» был серьёзной личностью, – сказал управдом с несколько насмешливой тональностью уже по выполнении обязанностей банщика.
– Что вы имеете в виду? – спросил я, уязвлённый его иронией в адрес моего друга, пусть и опустившегося, но оставшегося дорогим мне человеком.
– Наколка у него на плече – тигриная морда и надпись «МОРСКАЯ ПЕХОТА». И шрамы от ранений – их не сосчитать.
– Да, ему немало пришлось испытать, в том числе участвовать в боях с опасным подготовленным противником.
Ночь Николай провёл на диване в тёплой каминной, а утром я предложил ему пожить в моей усадьбе возле Томаринского ущелья. Усадьба эта находилась в двух тысячах километров на юго-востоке от Питера.
– Поживёте в Томарине, – сказал я ему, – поправите здоровье, а там посмотрим, как нам дальше быть и жить.
Я позвонил своему мажордому, который тотчас же явился, и познакомил их более обстоятельно, рассказав то положительное, что знал о каждом.
– Вот, Алексей Петрович будет вас сопровождать, – сказал я Гудимову, после того как они раскланялись друг перед другом. – В Томарине он уже бывал, всё там знает и на месте всё покажет и расскажет.
– Зачем вам это надо? – спросил Гудимов, когда мы вновь остались одни.
– Что именно?
– Возиться со мной.
– Могли бы и не спрашивать, – ответил я. – Да хотя бы потому, что… Где бы я был сейчас, если бы не ваше вмешательство тогда, на той лесной поляне?
Старый моряк улыбнулся и кончиками пальцев погладил подбородок.
– И всё же – сколько времени я могу жить в вашей усадьбе? – он посмотрел на меня этаким испытывающим взглядом, каким может смотреть на неблагорассудного богатея только какой-нибудь великий мудрец. – Когда вы меня оттуда попросите?
– Да сколько хотите, столько и живите, хоть всю жизнь, – ответил я, игнорируя вторую часть вопроса. – Как вашей милости заблагорассудится.
– Всю жизнь, говорите. Ладно. Только на что я там буду существовать? У меня же ни пенсии, ни гроша в кармане.
– Так я не просто предлагаю пожить в Томарине. У меня к вам деловое предложение.
– Какое ещё предложение? Думаете, я на что-то ещё способен? – Гудимов всё тем же знакомым движением головы показал на свою левую парализованную руку.
Теперь уже я посмотрел испытывающим взглядом на старого моряка.
– Думаю, что способны. На многое. Я предлагаю вам должность управителя Гринхауса – томаринской виллы. За соответствующую плату, естественно. Там должен быть человек, который бы за всем присматривал и которому можно было бы доверять. Каких-то особых физических усилий для этого не потребуется, так что справитесь. Алексей Петрович большой знаток по этой части, и, как я уже говорил, он введёт вас в курс дела.
– Вот те на! – воскликнул Гудимов, саркастически улыбаясь. – Я снова стану маленьким начальником! Домоуправом! Из грязи да в князи! Ну, жизнь, ты действительно способна творить чудеса! И разные фокусы – тоже.
Глава пятая
В Томарине
В тот же день моего бомжа доставили в усадьбу. Сначала было три часа полёта рейсовым авиалайнером, затем полтора часа поездки в комфортабельном автомобиле, и наконец он оказался в Томарине.
Усадьба сия располагалась у южного основания высокого горного хребта, на выходе из ущелья в просторную долину.
Ещё не так давно это была дикая пустынная местность, редко поросшая можжевельником, кизилом и колючим держидеревом, забытая, казалось, и Богом, и людьми.
Горный хребет, стеной вздымавшийся в небеса, достаточно надёжно закрывал её от холодных северных ветров. Впрочем, он же был причиной и довольно заметной сухости тамошнего узкополосного климата.
До сих пор не могу понять, что толкнуло меня купить эту необитаемую территорию. Скорее всего, некое шестое чувство, подобное интуиции.
Что-то особенное, разбудившее мою фантазию, показалось мне в рельефе прилегающей местности, когда я волею случая впервые оказался в этих краях. Перед внутренним взором как-то сразу предстали и будущие роскошные сады, и ажурные постройки, словно в тот момент ко мне пришёл дар ясновидения.
Я обратился в муниципалитет, которому принадлежал этот кусок пустоши, с предложением о купле-продаже.
Здешняя власть отчаянно нуждалась в деньгах, и мне охотно пошли навстречу. Правда, цену заломили – в обморок можно было упасть, но я, прикинувшись совершенным простачком, почти не торговался, потому что уже знал – до сей поры заброшенная территория превратится в обитель блаженных.
Так я стал владельцем четырёхсот сорока шести гектаров пусть бросовой, но южной земли.
В самом скором времени здесь уже трудились лучшие ландшафтные дизайнеры, архитекторы и строители. И всё это – на фоне установок бурения артезианских скважин для получения оросительной воды и многочисленных самосвалов и бульдозеров, тысячами тонн завозивших и разравнивавших лучший в мире тамбовский чернозём, снятый на месте строившихся промышленных объектов.
В северной части обретённых мною палестин, ближе к ущелью, была довольно значительная обрывистая впадина. Естественное лоно это раздвинули, углубили, направили в него часть протекавшего рядом неширокого ручья, и
по истечении нескольких лет оно превратилось в достаточно полное продолговатое озеро.
На берегу этой маленькой Рицы я и построил своё жилище – двухэтажный особняк, удачно вписавшийся в мегарельеф, созданный природой и людьми.
Вокруг дома был разбит обширный сад с персиковыми, абрикосовыми, грушевыми и другими плодовыми и декоративными деревьями. За ним, южнее, на открытой солнечной стороне широко раскинулись плантации виноградников. Кипарис, самшит, гуттаперчевое дерево стали одними из украшений этого, ещё недавно никому не нужного края.
