— Нет, нет, — сержант пригрозил поднятым вверх указательным пальцем. — Если этот четник еще захочет поиграть в шахматы, ты, Культура, опять соглашайся и опять надери ему задницу. Запомни мои слова, надери ему задницу, мать его так! Ради хорватского народа, ради вдов и сирот, изгнанников и беженцев!
— Люди, может, уже хватит, меня жена ждет, — сказал Кларич.
— Сейчас, только допьем, — ответил Миле.
— Подбросить кого-нибудь до дома? — предложил Культура. — Поскок, тебя как обычно?
— Он еще немного посидит со мной, — сказала Ловорка, прежде чем Крешимир успел открыть рот. И хотя он хотел сказать совсем другое, возражать не стал.
— Хм, я мог бы и сообразить, — произнес сержант. — Слушай, — он обернулся к Крешо, — береги эту девушку, ты за нее лично мне отвечаешь… А ты, — обратился он к Ловорке, — если тебя эти здесь…
— Пошли, пошли… — перебил его Кларич. — На сегодня тебе хватит.
Военные ушли, а Крешо остался стоять прислонившись к стойке и глядя влюбленными глазами на официантку, которая начала рассказывать ему о новостях — своей жизни и своих близких: о родственнице, которая выскочила за наркомана; и о тете, у которой депрессия после того, как полгода назад погиб ее пес; о соседях, у которых взорвался баллон с газом, как раз когда они закончили ремонт в квартире; и о подруге, которая смертельно перепугана из-за того, что у нее запаздывает менструация; о своей куме, которая была свидетелем на ее миропомазании и которой много лет назад гадалка точно предсказала проблемы со щитовидной железой; и о человеке, у которого она снимает комнату и который, как она случайно увидела, роется в ее трусиках. Ловорка молола и молола без остановки, а Крешимир смиренно и даже с интересом кивал, хотя никого из людей, о которых она рассказывала, не знал и никто из них для него ничего не значил. Он, как зачарованный, смотрел на прядь волос, упавшую ей на лицо.
Вечер близился к концу, людей в кофейне становилось все меньше, так что теперь и Ловорка смогла присесть рядом с ним и закурить сигарету. Выпустив дым, она сказала, что хотела бы покрасить несколько прядей в синий цвет, и что боится зубных врачей, и что любит носить сапоги c облегающими брюками, и что еще в школе научилась печатать десятью пальцами и умеет набирать текст вслепую, и что она быстро пьянеет и уже после двух бокалов вина у нее начинает кружиться голова. Крешо собрал всю свою храбрость и убрал с ее лба непослушную прядь волос, а она наклонилась и нежно его поцеловала. Кончиком языка она прикоснулась к его губам, и ему показалось, что это он только что выпил два бокала вина. Поцелуй настолько ошеломил его, что он чуть не свалился со стула.
— Горан, ты еще что-нибудь хочешь, а то я через двадцать минут закрываю? — спросила Ловорка у полицейского: кроме них в кофейне оставался только он. Крешимир почти забыл об этом чудаке, который несколько часов мрачно сидел за столиком в углу и молчал, постукивая ногой.
— Нет, спасибо, — хрипло произнес Горан.
Вскоре ушел и он, а Крешимир ждал официантку, которая молниеносно навела чистоту в туалете и помыла несколько оставшихся стаканов.
Крешо и Ловорка вышли из кофейни вместе, на улице лил дождь.
— Неужели он где-то здесь? — шепотом спросила Ловорка, опуская металлические жалюзи на двери.
Крешимир огляделся и в бледном свете уличного фонаря, сквозь завесу дождя увидел в дверном проеме соседнего здания полицейского Горана.
— Стоит там, на той стороне улицы.
— Больной, — сказала Ловорка с раздражением. — Миллиард раз ему говорила, чтобы отстал от меня, а он все приходит. — И протянула Крешимиру зонтик, причем ему потребовалась всего секунда-другая, чтобы понять, чего она от него ждет, еще до того, как он представил себе идущие под дождем пары.
Он раскрыл зонтик, она прижалась к нему, и тогда Крешо осторожно обнял ее за талию.
— Тебе не трудно меня проводить? — сказала Ловорка. — Я здесь близко живу.
— Да чего ж тут трудного.
Официантка прильнула к нему сильнее, и он еще крепче обнял ее. На город обрушился настоящий ливень, который поливал их со всех сторон в зависимости от направления порывов ветра, так что они тут же промокли до нитки, несмотря на зонт. Крешо и Ловорка пошлепали по ручьям, текущим по улицам и с клокотанием исчезавшим в канализационных люках. К счастью, она жила действительно близко: через три улицы они остановились перед ее домом. Но Крешимир все-таки почувствовал разочарование, когда они отделились друг от друга. Да даже если бы мела метель, он мог бы до утра идти рядом с ней, с ее теплым и трепещущим телом, вдыхая цветочный запах ее дезодоранта.
— Ну вот, пришли, — сказала Ловорка, остановившись под карнизом. — Большое тебе спасибо, ты меня спас.
— Ничего… Не за что.
— Хочешь, дам тебе зонтик?
— Да не нужно, и так дойду.
— Как же, дойдешь, возьми зонтик, по такой погоде можешь и не дойти. А где, кстати, ты живешь-то?
— В Змеином ущелье.
— Да где это, мать твою?
— От Смилева наверх, в горы.
— От Смилева и наверх, в горы? — ошеломленно повторила Ловорка.
— Примерно семь километров, — коротко пояснил Крешимир. — Дорога там не из лучших.
— Так ты не из Сплита?
Крешимир покачал головой, мол, нет.
— И что ты собираешься теперь делать? От Смилева и наверх, в горы, примерно семь километров?
— Прогуляюсь до автовокзала, выпью там чего-нибудь, а в половине шестого уже будет первый автобус.
— Ох, мать твою за ногу! — выругалась девушка, потом на несколько мгновений задумалась и в конце концов решилась: — Давай, заходи, переспишь ночь у меня.
— Да не надо, правда…
— Ладно, не валяй дурака, еще не хватало тебе в такую погоду всю ночь болтаться на автовокзале. Пошли, хоть обсохнешь и выпьешь чашку чая.
Она открыла дверь подъезда и впустила его. Лифт был весь разукрашен рисунками, залеплен жвачкой и кисло подванивал.
— Только потихоньку, чтобы не разбудить хозяев, — улыбаясь неизвестно чему, предупредила девушка.
Крешимир испуганно вслушивался в работу механизма лифта, и ему было не до смеха.
Она взяла его за руку и провела по темному коридору. Лампу на маленьком комоде включила только после того, как закрыла дверь комнаты, прижав при этом палец к губам и давая понять, что должно быть совсем тихо. Комната оказалась узкой, в ней поместились только старая оттоманка, накрытая простыней, а сверху клетчатым одеялом, комод у изголовья, рядом шкаф, на полу потертый ковер. К стене была пришпилена фотография какого-то мужчины. Увидев его, Крешимир почувствовал дикий приступ ревности.
— Это что, твой парень?
— Кто?
— Этот, на стене.
— Дурачок, это же Мел Гибсон.
Крешимир серьезно кивнул, хотя такой ответ его вовсе не успокоил. Ловорка включила электрический обогреватель и над ним на ручку оконной рамы повесила мокрую куртку, потом сбросила туфли и поставила их сушиться на полу рядом с обогревателем.
— Снимай куртку, не стой в мокрой, — сказала она, и Крешимир послушался.
Девушка достала из шкафа два полотенца и одно протянула ему — вытереть волосы, после чего осторожно выскользнула из комнаты. Вскоре где-то в глубине квартиры послышался шум воды из крана, потом шаги, звуки бачка в туалете, снова кран, опять шаги, еле слышное позвякивание ложек. Через пару минут она вернулась с двумя чашками чая.
— Садись, что стоишь.
Он присел на край оттоманки, рядом с ней. Некоторое время они маленькими глотками пили горячий чай. Ловорка смотрела на Крешо с интересом, а он почему-то старался не встретиться с ней взглядом.
— У тебя ноги мокрые?
— Нет, — сказал он, посмотрев на свои прочные зеленые военные ботинки.
— Все равно разувайся. Ляжем здесь рядом. Мне нужно выспаться, да и ты не можешь всю ночь сидеть как сыч.
— Да ты не беспокойся, мне не…
— Ладно, не валяй дурака, — перебила она его.
Потом они опять некоторое время молчали и пили чай.
— Твою мать! — неожиданно выпалила она. — Почему не сказал, что ты не из Сплита?
